Современная сербская поэзия: взгляд из 2020 (предисловие и переводы с сербского Анны Ростокиной)

Эта подборка – вторая, которую я делаю. Первую, в которой были представлены по два текста шести авторов, с предисловием переводчика, я составила в 2013 году по приглашению журнала «Транслит». Дата в этом случае важна, потому что предыдущий, 2012 год на сербской литературной сцене ознаменовал ряд мероприятий и публикаций, нацеленных с целью представить молодую, или новую поэзию, как ее назвали критики и теоретики, и сформулировать особенности нового поэтического поколения. Поскольку любой разговор о современной сербской поэзии на русском приходится начинать с нуля – просто в силу того, что о ней практически ничего не известно – я повторю здесь основные тезисы. Если же вам интересно прочитать первую подборку, вы можете сделать это, скачав PDF-файл.

В период с февраля по июнь 2012 года в Доме культуры «Студенческий городок» в Белграде прошел цикл поэтических чтений, сфокусированных на новой поэзии, где выступили в общей сложности 35 авторов – своеобразный срез заявившего о себе поэтического поколения. Летом и осенью того же года вышел ряд журнальных статей и подборок, посвященных новой поэзии, а к октябрьской Белградской книжной ярмарке была опубликована книга «Prostori i figure» («Пространства и фигуры») под редакцией Владимира Стойнича, в которой представлены 18 авторов – первая публикация такого рода. Разумеется, «новые» поэты не появились на литературной сцене в один момент и из ниоткуда – просто в 2012 это поколение шагнуло из узкого круга посетителей формальных и неформальных чтений и интернет-площадок в публичное пространство СМИ и авторитетных культурных организаций. Связано это прежде всего с тем, что в таких организациях накопилась «критическая масса» представителей этого поэтического поколения, которые работают критиками, редакторами, координаторами культурных программ, преподавателями…

Возрастные границы представителей новой сербской поэзии, как правило, определяют 1975 – 1985 годом рождения. К верхней границе на сегодняшней сцене вплотную примыкают авторы, родившиеся в конце восьмидесятых – начале девяностых. В 2012 о них говорили мало и осторожно просто потому, что их поэтики еще не вполне оформились, или же опубликованных текстов было слишком мало, чтобы делать выводы.

Говоря о специфике современной поэтической сцены в Сербии, большинство исследователей указывает на маргинализацию (некоторые используют слово «геттоизация») поэзии на книжном рынке и в культурном пространстве в принципе.  Сегодня существует три основных типа площадок и «лифтов» для авторов, пишущих поэзию. Это, во-первых, финансируемые государством или местным самоуправлением литературные институты – наследие докапиталистической эпохи – которые издают поэтические сборники и толстые журналы и вручают поэтические премии, в том числе для молодых авторов. Во-вторых, это новые издательства, для которых поэзия – обязательная часть программы и которые в той или иной мере ориентированы на коммерческую модель работы. В-третьих, электронные журналы – самая незатратная и доступная для читателей поэзии площадка. К сказанному стоит добавить фестивали, литературные вечера, неформальные группы авторов и, конечно же, публикацию и возможность комментирования и общения в социальных сетях – в Сербии это преимущественно Фейсбук. Интересно, что тиражи поэтических сборников в этой восьмимиллионной стране сопоставимы с российскими – 300 – 500 экземпляров. Особенностью поэтической сцены нулевых и две тысячи десятых стали самиздатовские сборники (штучная ручная работа) в качестве альтернативы работе с издательствами, которые не заинтересованы в публикации поэзии. В узких инсайдерских кругах такие сборники известны наравне с каталогизированными изданиями, но для широкой читательской аудитории они остаются невидимыми (впрочем, вполне можно сказать, что и «официальные» поэтические книги для нее невидимы почти в равной степени).

Еще одна черта, отличающая сербскую поэтическую сцену и издательские практики – это нацеленность или как минимум открытость к более широкой читательской аудитории с постюгославского пространства, точнее прежнего пространства сербохорватского языка. Четыре из шести республик СФРЮ (Сербия, Хорватия, Босния и Герцеговина и Черногория) пользовались общим языком с региональными различиями, и сегодня, несмотря на последствия войн, «острые углы» в международных отношениях и обособление национальных языков (момент скорее политический, чем лингвистический), в плане культуры эта территория во многом остается единым пространством. Во-первых, современные авторы, не считая самых младших, родившихся в конце девяностых и нулевых, выросли на общей культуре, которая простирается далеко за пределы Сербии. Во-вторых, сознавая, что рынки стран, образовавшихся после распада Югославии слишком малы, издатели и авторы стремятся к «экспорту» своего продукта, тем более что в четырех названных странах такая продукция может циркулировать без перевода. Именно по этой причине большинство сербских поэтических сборников выходит на латинице, хотя в стране используется и латинский, и кириллический алфавит, причем именно последний считается официальным. Культурный обмен с двумя другими бывшими югославскими республиками, Словенией и Македонией, требует перевода, но и они во многом остаются для Сербии более близким культурным пространством, чем другие страны региона, такие, как Венгрия или Румыния.

В контексте вышесказанного тематически мне представляется интересным, что тема войны и поствоенных национальных (зачастую = националистических) идеологий осмысляется в текстах авторов, родившихся в восьмидесятых и переживших этот опыт скорее опосредованно, чем непосредственно. Самый яркий известный мне пример – книга Анны Марии Грбич «Венерины и другие холмы» (2014), которая написана не на сербском, а на западном (прежде всего хорватском) варианте языка. Переводя это в политико-языковую плоскость, понятную русскому читателю, это как если бы сборник молодого российского поэта был написан на украинско-русском суржике (собственно, только такой перевод и будет передавать этот текст в полной мере, но, к сожалению, я не владею украинским). Так сам язык подрывает гласную или негласную идеологическую (само)изоляцию после распада Югославии. В этой подборке приведены четыре стихотворения из «Венериных и других холмов».

Что касается поэтических особенностей рассматриваемого поколения, говорить об общих направлениях или тенденциях с учетом индивидуальных поэтик довольно сложно. Среди авторов новой поэзии есть и те, кто продолжают линию неосимволизма (в числе предшественников можно упомянуть Ивана Лалича, Бранко Мильковича, Борислава Радовича), и представители языковой поэзии (линия воеводинского неоавангарда семидесятых и «поэтов языкового слома» восьмидесятых*), нарративной, ангажированной и перформативной поэзии, причем любые границы являются условными и размытыми.

Приведу две цитаты критиков, которые кажутся мне важными для понимания четырех текстов каждого автора, которые вы прочтете практически без контекста. Итак, во-первых, «во многих случаях поэты <…> понимают язык не как нечто само собой разумеющееся, средство изображения реальности, а как автономный феномен, пребывающий в постоянных отношениях взаимосвязи с окружающей средой, представляющей собой реалитет, – пишет Владимир Стойнич в предисловии к упомянутым выше «Пространствам  и фигурам». – Язык для многих из них является потенциалом, сам способ использования которого в поэзии носит символичный характер. Такой стратегический подход противопоставлен более нарративному дискурсу, который вместе с использованием исповедального тона или метафорических транспозиций составлял основу поэтического языка предшествующих поколений, в основном занимавшихся конструированием стабильных текстуальных субъектов, помещаемых в заранее заданное пространство идентичности»**.

Во-вторых, «в дискурс молодых поэтов, будто по указке, вписана философия деконструкции или постструктурализма, и без ее знания в новой лирике вряд ли можно прочитать все слои и все интертекстуальные отсылки, на которых зиждется их дискурсивность; она как будто подразумевает компетентного читателя, что может показаться элитизмом», – замечает Ваня Радакович в вышедшей в 2012 году статье о молодой поэзии***. Как мы видим, история эта не уникальна и вполне знакома опытному читателю современной русской поэзии.

Еще одна тенденция (но не правило), которой следуют некоторые поэты – концептуальная целостность отдельных сборников, тематическая или стилистическая. В результате, с одной стороны, по отдельности книги одного автора могут достаточно далеко отстоять друг от друга, с другой стороны, чтение текстов, вырванных из общей канвы, лишает их некоторого пласта значений, которые создает такой контекст. Среди представленных здесь авторов (и текстов) это справедливо для Бояна Васича, Слободана Ивановича и Анны Марии Грбич.

Во введении к первой, опубликованной в «Транслите» подборке я перечислила основные переводные издания, а также сербские площадки, на которых можно познакомиться с современной поэзией в оригинале. Добавлю публикации и издательства, которые появились за прошедшее время.

В 2014 году Дом культуры «Студенческий городок», тот самый, который провел в 2012 году знаковые для новой поэзии чтения и дискуссии, завершил свой проект публикацией сборника «Restart: panorama nove poezije u Srbiji» («Restart: панорама новой поэзии в Сербии») под редакцией тогдашнего руководителя литературных программ Горана Лазичича. Эта книга, по праву названная панорамой, объединила под одной обложкой стихии более пятидесяти авторов, родившихся в период с середины семидесятых до начала девяностых, редакторское вступление и пять критических текстов, посвященных новой поэзии.

Лазичич выделяет в своем вступлении два ключевых внелитературных обстоятельства, повлиявших на формирование нового поэтического поколения. Это, во-первых, утрата поэзией социальной значимости после развала социалистических культурных институтов вместе с травматичным опытом гражданских войн в Югославии, коллапсом общества на всех уровнях и подъемом националистических идеологий. Во-вторых, информационная революция, изменившая контекст, в котором пишут сегодняшние авторы. Компьютерные технологии и перемещение многих сегментов жизни в онлайн отразились на их поэзии и тематически, и структурно, а также изменили то, как общаются авторы между собой и с читателями.

Расширяя упомянутые выше границы поколения до начала девяностых, Лазичич пишет, что «такие рамки <…> представляются неизбежными безотносительно к конкретным общественным обстоятельствам, в которых сформировалось поколение, и к поэтическим особенностям поэзии, которую оно пишет: речь идет о поколении, которое приходит после авторок и авторов, родившихся в период с конца пятидесятых по начало семидесятых и уже зафиксированных в критике как поколение девяностых»****.

Говоря о поэтике представленных авторов, Лазичич замечает: «Поэтический плюрализм поэзии, которую пишут молодые авторы и авторки в Сербии в последние пятнадцать лет или около того <…> можно свести к двум парадигмам, первая из которых – поэзия на референциальной основе, а вторая – автореференциальная, или языковая поэзия. Эти две линии – это подразумевается – можно провести лишь условно, и их прежде следует понимать как поэтические тенденции, которые нередко даже у одного автора/авторки варьируются от сборника к сборнику и даже от стихотворения к стихотворению: как правило, эти поэтические предпочтения не являются программными и открыто заявляемыми»*****.

Что вышло на русском языке за прошедшие семь лет? Появились два переводных сборника. Первый, «Сквозь бракованный негатив» Алена Бешича в переводе Андрея Сен-Сенькова и Мирьяны Петрович-Филипович вышел в книжной серии «Дальним ветром» издательства «АРГО-РИСК» в 2016 году. В 2018 году в серии «Сербика» издательства «Скифия» вышла книга Гойко Божовича «Карта и другие стихотворения» в переводе Василия Соколова. Божович (р. 1972) поэтически относится к поколению девяностых, Бешич (р. 1975) – скорее к поколению новой поэзии.

В 2015 году в гельмановском Dukley Art Community вышел сборник «Черногорцы: сборник современной черногорской литературы» (проза, поэзия и драма). Редактором поэтической части выступил поэт Владимир Джуришич, а перевели ее Андрей Базилевский и я. Об этом издании я упоминаю потому, что, как было сказано выше, прежнее сербохорватское языковое пространство во многих отношениях сохранило свою общность. Один из авторов, вошедших в черногорский сборник, Слободан Иванович, живет в Белграде, участвует в литературном процессе в Сербии и включен в эту подборку.

Что же касается сербских журналов и издательств, публикующих современную поэзию, хочу упомянуть незаслуженно забытые во вступлении к предыдущей подборке Культурный центр Нови-Сада (Kulturni centar Novog Sada) – он издает журнал «Polja», а еще публикует поэзию в книжной серии «Anagram», затем журналы «Gradina» из Ниша и «Ulaznica» из Зренянина, а также издательства «LOM», «Kontrast» и совсем недавно появившееся «Enklava» и два электронных журнала: Libartes.rs, у которого есть очень скромная, но подающая надежды английская версия, и Enklava.rs. Если же вы хотите следить за новыми именами, их можно найти в книжной серии «Prva knjiga» Матицы сербской, серии «Prvenac» Студенческого культурного центра в Крагуеваце, а также среди молодых лауреатов Лимских вечеров поэзии (Прибой) и премий «Mladi Dis» (Чачак) и «Brankova nagrada» (Воеводина).

Что произошло на сцене за семь лет? На самом деле не так уж много. «Бурление» (определение Бояна Савича-Остоича) рубежа нулевых и две тысячи десятых закончилось, авторы новой поэзии заняли свое место в литературном пространстве, подкрепив его легитимность весомыми литературными премиями. Некоторые премии получили (или же были номинированы на них) те поэты, которых я включила в предыдущую подборку. Активные авторы выпустили как минимум еще один сборник. Для тех, кто родился в восьмидесятых, это в большинстве случаев вторая книга стихов, которая уже позволяет судить об авторской поэтике в перспективе. На сцене все прочнее занимают свое место те, кто родились в девяностых – авторы, критики, редакторы. По большому счету, представители сербской молодой поэзии постепенно становятся средним поэтическим поколением. Думаю, что еще через семь – десять лет мы увидим процессы, аналогичные тем, что происходили в 2009 – 2012 и новое сформировавшееся и заявляющее о себе «молодое поколение».

Несколько необходимых комментариев к представленной ниже подборке. В ней представлены пять авторов, по четыре текста от каждого. Как и в прошлый раз, выбор авторов достаточно субъективен – здесь я имею в виду не вкусовщину, а свою неодинаковую ознакомленность с творчеством разных поэтов. По внешним, прежде всего временным обстоятельствам я руководствовалась в большей степени не объективными критериями, такими, как, скажем, премии, а собственным переводческим «контактом» с тем или иным поэтом. При выборе стихотворений каждого автора применялся очень простой принцип: это тексты из последнего опубликованного сборника, за исключением Анны Марии Грбич – в ее случае определяющим стал тематический фактор. Все сборники, о которых идет речь, вышли в период с 2014 по 2019 год. Если в предыдущей подборке были преимущественно авторы, родившиеся во второй половине семидесятых, то в этой бóльшая часть специально отведена тем, кто родился в восьмидесятые. Эта публикация ни в коем случае не претендует на выбор «лучших из лучших», у нее другая цель: показать вам небольшую часть того, что сегодня происходит в сербском литературном пространстве.

– Анна Ростокина

* Goran Lazičić. Restart: panorama nove poezije u Srbiji // Dom kulture Studentski grad, 2014. С. 13.
** Vladimir Stojnić, Prostori i figure, Službeni glasnik, Beograd, 2012. С. 11. (здесь и далее перевод мой – А.Р.)
*** Vanja Radaković. Jezik iskustva ili iskustvo jezika: zbivanja u mladoj srpskoj poeziji // Beogradski književni časopis. Br. 26. 2012. С. 62.
**** Goran Lazičić. Restart: panorama nove poezije u Srbiji // Dom kulture Studentski grad, 2014. С. 11.
***** Там же.

Боян Васич 

ПОВАЛЕННАЯ ВИШНЯ

Она заговаривает первой, она шепчет:

приляг рядом со мной, открой этим

падением дверь для других, еще

один образ в своих

словах, разделим это короткое

время, дыхание, рассеченное

надвое, я поведу вверх по склону

стадо тощих вдохов, ты поведи

вниз по склону тучных овнов

выдохов, вслушайся снова в

падение теплой кроны в себе, пусти

в бронхи упорный запах мяты и

дикого базилика, прильни взглядом

к открытому камбию, пусть

взыграет еще на миг твое существо,

опершись на черенок топора, пока ты

стоишь надо мной, влюбленный, красный

и взмокший, с босыми ступнями.

ДИКИМ ТУТОВНИКАМ

Это скрытые царства, заброшенная обочина,

вросшая в грязь канистра из желтого пластика,

окончательность почвы, укрытая бесцветными

листьями. Таковы и ходящие здесь пророки,

колхозный сторож, облегчающийся на одуванчики,

барсук, выглядывающий из норы, не увидев бога,

фазан, прилетевший под сплетенные стволы на ночевку,

как вечер, пространство, которое весной

заполоняют черные и белые гроздья,

соцветия, набрякшие от колыханий кадила мая,

в согбенную массу и перешептывание побегов

низвергнутая вертикаль дерева пустельги. Это

ваше царство, вечное раскачивание в трюме

ветра, слушание старых тракторов, вскипающих

от прилива и отлива полудня, зрачки,

ширящиеся, словно паутина по терпким

чернилам бузины и полевым цветам. Охраняйте

его и дальше, малые тутовники, незримые для глаза,

сводящего пейзаж к пользе, невыразимые для языков,

словно в гнилой зуб, втянутых в полость

собственных понятий.

ЛИПА

Спрашиваешь, почему я не пишу о тебе,

о том, как ты обходишься с подручными

предметами, идеях, которые держишь

завернутыми в яркую фольгу, или о чем-то

еще, желаниях из тонкой, ломкой

пластмассы, упавших за стиральную машину

или под кровать, вместо которых слишком быстро

пришли другие, или о твоих движениях, держателе

острых взглядов, о фильтре ненужных слов,

счетчике вдохов, о рассветах, которые

снимаешь и вновь натягиваешь, навязчиво и крепко

прижимая к коже эти солнца, холодный

дождь или безветренный день. Я по сути и

пишу об этом каждый раз, просто

сидя рядом, обездвиженный и полный,

как липа, внутри которой в конце марта

просыпается рой шершней.

ВИД С АВТОТРАССЫ

С этого расстояния не видно

отчаяние, всю раздельность и

судьбы, вписанные в пространство

между широкой рекой и линией

гор, не видно птиц, и того, как

сосед втихую крадет у соседа, не

видно длинноту дня, удушье

ночи, не слышно лягушек, замерших

под кроватями, с автотрассы

не видно людей, засевших в

трактире, и того, что сидит

в них, пока те грызут край стаканов и

тащатся по проселочному пути с разбитой

башкой, на всех одинаково льет

свой тщедушный свет эта луна, на

маки, репей, бензоколонки, на

все эти еще теплые

травы, полные пластиковых

бутылок, отравы и стекловаты,

в которые в полночь из прицепа

трактора с выключенным светом ударом

ноги выбрасывают вздувшуюся падаль.

Боян Васич (Bojan Vasić) (Банатско-Ново-Село, 1985) опубликовал три сборника стихотворений: «Srča» («Осколки», 2009),  «Tomato» (книжная серия caché – самиздат, 2011), «Ictus» (серия caché, 2012), «13» (серия caché, 2013), «Detroit» (серия caché, 2014), «Volfram» («Вольфрам», 2017)  и «Toplo bilje» («Теплые травы», 2019). Лауреат премий «Mladi Dis», «Matićev šal», а также премий им. Мирослава Антича и Васко Попы. Его стихи включены в ряд подборок, представляющих поэтическое поколение. Переведены на словенский (билингвальное издание «Črepinje/Srča», 2015), польский и английский языки. Пишет литературную критику. Член Сербского литературного общества. Живет в Панчево. В этой подборке публикуются стихотворения из сборника «Toplo bilje» (2019).

Слободан Иванович

УЛИТКИ

Улитки – бедные гости, завсегдатаи

водных помещений, они почти стопроцентно

состоят из мышечной массы и тем самым заслужили место в вечном

Геркулесовом пантеоне, улиткам поют суровые

песни и грозят расправой топором по голове, они

неизменно приходят к цели, хотя стартуют позже и ползут медленнее других,

мы находим их скорлупки пустыми и белыми, кальциево-известковыми,

на пляже среди песка, а то и у себя на балконе, их

существование не сводится к простому хрусту, когда мы

неосторожно шагаем после дождя, здесь я, конечно же,

описываю улиток с домиком, только их я и считаю настоящими

представителями этого благородного слизистого рода, потому

что дом, чья мы есть составная часть, преследует меня, как

кочевника, и потому что концепция несения дома на спине

вводит в уравнение того, кто никогда не покинет

родной очаг, никогда не оставит родителей,

кто срастется со своими комнатами и ванными, потому-то

он и есть гермафродит без четкого женского принципа

вербальности и воды, без мужского принципа топора и земли,

и потому вечно будет ходить по лезвию острой бритвы и

выживать, оставляя за собой толстый перламутровый

след, в котором можно прочесть все его фамильное древо.

РАКИ

Раки – стражники, возможно, даже вышибалы в клубах,

тиски их клешней объясняют сжимаемому сложность

устройства его нервной системы, их окраска ярка,

так как они хищники, они двигаются боком или пятятся, так

как выходят за рамки ясного и простого, они

адепты силы и потому защищены панцирем, который мы, человеческие

существа, узурпаторы силы, с легкостью пробиваем, находя под ним

вкусное мягкое мясо, собственно, эта их анатомия, панцирь,

                                                                                        прикрывающий мягкотелость,

доказывает, что они адепты силы, ведь простое свойство адепта силы –

                                                                                                             чувствительность,

заставляющая его порой всплакнуть, как в том фильме, где стоматолог –

убийца, а убийца – Брюс Уиллис, чувствительный и мягкосердечный,

у раков нет сердца, они убивают в мгновение ока, но они ловкие пловцы,

                                                                                                                       впрочем, как

все адепты силы, они трусят, когда их загонишь в угол, они плоски и легко

и быстро прячутся, раки – это и лангусты, те всего-навсего длинные раки,

своей броней они напоминают нам, человеческим существам, как мы сами

стремились выглядеть в пору панцирного Средневековья.

АПЕЛЬСИНЫ

Апельсины – перетекание света в

сумерки через крыши, тонкая

корочка мусаки, запеченная ровно

в меру, они оставлены круглыми, их нащупываешь

в карманах, их дают другие знакомые руки,

порой бабушки на Рождество, как величайшую драгоценность,

апельсины просты, как их грубая кожура, они человечны

и придают угрызениям пьянящий вкус, взбрызгивая сок

к нёбу или на язык, становящийся гребнем. Апельсины

бывают порой темны, могут быть освежеваны, а их кожура

оставлена на печи, насыщая воздух больничным запахом,

апельсины растут в местах, куда мы ездим,

но где никогда не живем, вечно пустых, их

косточки могут ускользнуть между пальцев, мякоть

состоит из множества овальных мешочков,

образующих сети, сети же образуют дольки, затянутые белой

паутиной, что порой толста, как банковская

квитанция, апельсины как женщина, снимают с себя слой за слоем, пока

их не высосут, не проглотят, не выжмут горлом и языком, не раздавят руками.

ЧАИ

Темные жестяные утра умещаются в стаканы. Чашки, кастрюли

коробки. Чаи – водяная уловка, чаи – грубые

остатки восточных стран, чаи – повседневная синтетика

и утеха, примета голубой крови, содержание жизни богатых. Чаи

тверды, когда их перемалывают в заварку, чаи – это пыль,

как почти все комнаты, чаи – луга, которые никто не

косил. На жестяных веках, заржавевших от чая, проступают

пятна, которые не вывести даже многодневным скоблением, чаи

убили пару пациентов зубных и художников, о них, как и о

карьере, необходимо думать. Следует посвятить им жизнь, насыпать

в каждый носок пригоршню сухого остатка дня, который и есть

чай, прежде чем его погрузят в забвение. Чаи жаждут

осознания, чаям нельзя верить, и непременно следует тщательно замерять

количество выпитого чая, ведь вода внутри тела не должна

быть искусственно теплой.

Слободан Иванович (Slobodan Ivanović) родился в Никшиче (ныне Черногория) в 1988 году, живет в Белграде (Сербия). Отец одной Вишни, супруг одной Ани и автор одного сборника стихотворений. Его тексты включены в русскоязычное издание «Черногорцы: сборник современной черногорской литературы», Dukley Art Community, Budva, 2015. В этой подборке публикуются стихотворения из книги «Osobine» («Свойства», 2014).

Анна Мария Грбич

ИЗ КНИГИ «ВЕНЕРИНЫ И ДРУГИЕ ХОЛМЫ»

***

жалкая весна.

когда мы пришли из гор, мать сказала, что я защитник.

и так я понял, что она состарилась, ей нужен кто-то сильный,

кто поможет ей мочиться и жевать,

а потом спокойно уйдет на блядки и на пьянки.

ничто на свете не старится страшнее матери:

груди мешками и холмы на пальцах

одни забытые воспоминания под линией ресниц:

Италия с открытки, а не с ладони.

пусть хотя бы умерла вместе с отцом, но нет, она ссыкло,

что хочет жизни под предлогом наблюдения

за внуками, кино, морем в июне,

на самом деле ей нужны одни рассветы и закаты,

что бы ни заставляло их тянуться за пределы смысла.

каждый раз, растягивая кожу вокруг глаз,

ты истончаешься в зеркале.

я хочу тебе все это рассказать, потому что

кто лучше поймет

нежную ярость без опоры, ранний желтый

цвет, опавший

по собственным ступням,

когда-то одичалый.

думаешь, ты реализована во всем и во всем

самодостаточна.

да и я был смешон.

делал вид, что люблю шагать в одиночку

шел по площадям и игнорировал людей,

лишь изредка замирая перед псом или вырванным

листом газеты,

больше ухоженный, чем взаправду смелый,

больше смелый, чем взаправду свой.

***

скажем начистоту, это жалкая весна.

в холмах, среди которых я вырос

и куда езжу только читать серьезные книги,

все еще пламенеет растение, похожее на тебя –

афазия,

и не будь это злой бурьян, что душит, знай,

я никогда бы не сравнил тебя с цветами

афазия не знает меры.

расцветает под боком у толстых, голосистых коров

в их животах она по-прежнему живет, вскипает и рвется в

мир

вся ширина детского взгляда была: одна

афазия в цвету,

единственная неумирающая сила, сытая

самой собой.

жалкий зеленый край,

женщина и та отраднее, чем ты.

твой рот, набитый дешевым шоколадом,

небрежный к своим любовникам

твой вонючие волосы и грубая кожа на

локтях

Богородица, как ты прекрасна, коль и вопреки

этому режешь неразделимое

перемалываешь судьбы

остраняешь и холмы, среди которых я вырос

я на это взглянуть не смею,

афазия не знает меры

и только лестницы остались сакральными местами,

но негде преклонить колени.

***

почему ты не сдохнешь в любой доступной форме?

как предмет, не сломаешься о чью-нибудь

крепкую руку

или не повесишься снаружи здания.

это было бы на тебя похоже.

соседский гам, прижатые к детским глазам ладони,

которые пару минут назад

дрочили или раздавали оплеухи,

лозунги и газетные статьи,

высшая цель, комментарии твоих друзей.

слухи, развращение эмоций, рассказы о том,

что ты была всем в мире и все могла

ты прежде всех бросаешься навстречу ветру

я знаю, ты это делаешь

только когда уверена, что

сохранишь голову на плечах

за это я тебя и любил.

ты бы могла из-за неудачного утра вызвать новую войну

истребить все считающее себя нацией и потом просто-напросто

улыбнуться и сказать, что теперь тебе

лучше

я всегда верил, что ничему нельзя

верить

ты всегда заставляла меня повторять я люблю тебя

и каждый раз как я превращался в пернатую

желтоклювую дрянь,

ты качала головой, ведь тебя это

больше не касается

можно подумать, тебе есть дело, ты куришь свои

бесконечные сигареты,

да ебись ты конем,

грязная шлюха, которая не мажется кремом и не чистит ногти

и специально забывает даты, чтобы дать себе

растеряться,

притворяясь невинной и хрупкой

сдохнешь ты наконец?

накачанная пневмонией и табаком,

словишь туберкулез и будешь сидеть там, в моих холмах,

еще более роковая?

удовлетворят ли тебя друзья и мальчишки,

или ты будешь считать себя хламом,

и только мне,

венскому мальчику, так ты сказала,

разрешишь одевать тебя

тебе давно надо было меня прикончить.

***

разоренная или рассеянная, война присутствует.

что знает об этом Мили

и покажет ли время иное,

вернет ли ее случайно домой

сорвет ли она свои дорогие тряпки и

поможет бабкиной сестре копать

подаст ей стакан воды, уснет в ранние сумерки…

никогда. Мили говорит, поехали завтра в Финляндию

там в последний раз воевали в 19 веке, да

и тогда резня была не особо.

скажем об этом начистоту.

разоренный или рассеянный, я присутствую, и здесь

я не закончился

и пока не замкну круг за собой

и пока он не сгорит

и пока ты не соберешь пепел своими грубыми руками,

мне никуда не деться

здесь мне проще, потому что

я плевать хотел на их праздники, хуяздники

зажженные здания, официальные офисы

красивых и страшных женщин

медицину и целителей

и все мне легко разделить на добро и зло.

это возможно только в таких местах, как это

где небо наполовину в ярости

наполовину плодородна земля

под которой я люблю женщину

что плачет одинаково, когда умирает ребенок или

заканчивается роман

что поделаешь, обязало меня отечество

оставаться прежним

длинный закатный луч пролистывает и мое имя

прежде чем заглотить окоем, а

Балканы и Бог я пишу с большой буквы, потому что только

они меня все еще трогают

никогда. а в сердце я все тот же малокровный малый

злившийся

что должен уехать из своей славной комнаты

с видом на Венецию, сверкавшую и под

борой и в тумане

разоренное или рассеянное, ничто пока не закончилось.

я изливаюсь в ладони и пизды

надеюсь на лучшее и что ты умрешь, а я уйду в

революцию

и буду делать вид, что все в этом мире

сражается за одно воспоминание:

сцена, которой ты не видела

две теплые руки, сжатые и готовые к бою

даже во сне,

себя, как невероятно ты спишь.

пускай.

оставь.

Финляндия далеко.

Анна Мария Грбич (Ana Marija Grbić) родилась в 1987 году в Белграде, где живет и работает и сегодня. Училась на филологическом факультет Белградского университета, там же окончила программу Master и сейчас учится в докторантуре. Учредитель организации Argh, редактор, ведущая радиопередач и преподаватель писательского мастерства. Опубликовала три сборника стихотворений: «Da, ali nemoj se plašiti» («Да, но ты не бойся», 2012), «Venerini i ostali bregovi» («Венерины и другие холмы», 2014), «Zemlja 2.0» («Земля 2.0», 2017), а также устную биографию югославской группы «Idoli» («Idoli i poslednji dani»). Сейчас к выходу из печати готовится ее первый сборник рассказов. В этой подборке публикуются стихотворения из сборника «Venerini i ostali bregovi» (2014), который можно читать как поэму.

Петар Матович

СИЯНИЕ

Утро, поднимается туман, цвета сверкают

неправдоподобно, гул тишины в выключенной

электрике, лето, и сливы рвутся соком,

как человеческие нервы, как солдаты,

пересидевшие в траншеях, эта чрезмерная

зрелость – чистый ПТСР, память: дни

балканские кровавы, рушится крыша

в пламени, книжные полки и

семейные альбомы, время от времени

взрываются дезодоранты,

о чем шепчет косметика?!, эти туши,

их плавкий пластик, предметы

преследуют похуже плоти,

сегодня стихи нужны, чтоб

разобрать, что за словами, что за всем,

поэзия важна, не так, как деньги или хлеб,

но словно морфий, но почему же в это лето,

когда все брызжет полнотой, зрелостью,

где лето в шаге от зенита, внутри

сплошной распад – насилие, одно насилие,

разнузданная ярость: других сравнений

нет.

НА ПЕРИМЕТРЕ

Еще бьются волны, поднятые этим судном,

о скалы с раками и прозрачной зеленью

моря под ними. Так же и тени сосен

взволнованы – миноносец HMS Defender

встает на прикол в виду Лоры*; речь,

разумеется, о миссии мира и помощи.

А вокруг лодчонки ветхих восьмидесятых,

разноголосый гам купальщиков и приемников.

Сорок семь тысяч морских миль,

девятнадцать портов, одиннадцать стран и

готовые пушечные стволы повидала эта

серость оттенка северного моря, родных краев.

Этот бледный металл, краска, что поглощает

и отбрасывает ничто, силуэт низкой отражаемости

в стремлении быть незаметным – легко нарушают

пейзаж.

Любознательность наблюдателей выдают блики

линз биноклей. Эхо радара на экране

не показывает в укромной тени читателей

книг, и бронзовые тела на скальном

уступе, и отличность дыханий в чистых

солях, только контуры возможной опасности.

Море в порту не взъярилось, не хлещет

лодки. Далеко сирокко, несущий с собой суицид.

Перебираешься в предвечерье на окрестные горы

и ждешь, пока белизна парусов на фарватере

с моря мощно хлынет мимо HMS Defender’а

и пристанет внутри, как покой: покой и свобода.

                                                                            Сплит, 22 июня

* Лора – военный порт в Сплите (Хорватия), в прошлом крупная военно-морская база Югославской народной армии. Во время гражданской войны в Хорватии (1991 – 1995) служила лагерем для сербских заключенных.

ОТРАЖЕНИЯ

Репетитивные ритмы кварталов, дымки

скрадывают цеха грязных технологий и

рабочие бараки, следует обманка: город есть

лишь в отражениях зданий на стекле

высоток. Из них растут ущелья,

на дне потоки света, с этих вершин

ты принимаешь ночь, усыпанную красными

сигналами сотовых вышек: из звука тока

в линиях передач приходит медитация

в моменте: диалог поселений и организмов.

Это не удивительно. Это борьба

за теплоты и адаптации. За дление.

ЗЕЛЕНАЯ ВОЛНА

Сейчас ты скользишь сквозь город,

не замедляясь, и это миг,

когда ты начинаешь думать ни о чем,

двигаясь равномерно медленно, не

касаясь сцепления и рычага скорости,

газа и тормоза,

синхронно

со светофорами сквозь

ущелья небоскребов, сквозь

кривые отражения в широких стеклах

и алюминии; здесь тротуары

без деревьев, пылают символы

брендов: лица манекенов

в витринах переводишь в

мимику усталых пешеходов,

переходы в шкуры зебр, их бег

в саванне, красное и синее мерцание

вспыхивает на зрачках, руле,

руках, но ты течешь

без остановки,

delivery boy

сворачивает из потока, на

жилете флюоресцентные полоски,

и у рабочих, огородивших шахту,

гам таксистов-иммигрантов и

отбойных молотков, отдельность

продолжается образом

опытного

моряка, который

больше не

страшится моря,

без суши месяцами:

где-то на мачте ты существуешь в одном

мгновении, как в вечности: находишь

что-то наподобие покоя в

нефтяном дыму, под звуки в fade’е,

крупные кадры,

остается позади

смог сумерек;

это твоя экосистема:

доверься дыханию, хлорофиллу,

синхронно с машинами, снопами

света озаряется вид в зеркале

вместо высоток, повторяешь

вполголоса синхронно,

двигайся синхронно!

Петар Матович (Petar Matović) родился 12.7.1978 в Ужице. Изучал сербскую литературу в Белграде. Пишет поэзию, прозу и эссе, публикуется в периодике. Его поэзия включена в несколько сербских и зарубежных антологий и переведена на польский, английский, немецкий, шведский, французский, итальянский, испанский, каталанский, португальский, латышский, галисийский, румынский, македонский, словенский, словацкий и венгерский языки. Опубликовал сборники стихотворений: «Kamerni komadi» («Камерные произведения», 1996), «Koferi Džima Džarmuša» («Чемоданы Джима Джармуша», 2009; переводы: „Walizki Jima Jarmusha“, Maximum, Kraków, 2011; „Les maletes de Jim Jarmusch“, La Cantarida, Palma de Mallorca, 2013), «Odakle dolaze dabrovi» («Откуда приходят бобры», 2013), «Iz srećne republike» («Из счастливой республики», 2017; перевод: «Од среќната република», Антолог, Скопjе, 2020) и «Ne hleb, već morfijum – izabrane pjesme» («Не хлеб, а морфий – избранные стихотворения», Загреб, 2019). Резидент стипендий: Gaude Polonia (2013), Министерства культуры Республики Польши, Балтийского центра для писателей и переводчиков (Висбю, Швеция, 2015), Traduki (Сплит, 2016), Kultukontakt (Вена, 2017) и Q21 (Вена, 2017). Лауреат премий «Treći Trg», «Paunovo pero» и премии им. Бранко Мильковича. Живет в Пожеге (Сербия). В этой подборке публикуются стихотворения из сборника «Iz srećne republike» (2017).

Аня Маркович

ОСАДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ТЕЛА

Это место страха зовется Kowloon,

и его четко организованная любовь

не знает границ.

Тесно и тихо:

шепотки прорезаны

длинными, темными линиями,

и страсть никогда не видна,

но под приглушенными окнами

вечно будет сушиться

застенчивая, личная лихорадка.

Ночи особенно мелодичны:

головы перекатываются под кроватями, детские голоса царапают

оболочку ледяных яичников, вниз по лестнице льется ругань

– грохот, этажом ниже седьмой день подряд выселяют

семью из десяти человек, занявшую шкаф для обуви.

В черепах горят бумаги.

Бросил окурок в окно, а надо было себя,

и ты никогда не уснешь:

гвозди всегда правильно разложены по матрасам,

а равнодушие – невыносимо и оглушительно.

Но даже здесь кое-что да растет:

глаза на дверях трубчатых коридоров,

подрастает детская стерня на крышах

(ближе к вечеру тихие уборщики совести

соскабливают со дна заплясавшие трупы).

Растут теснины и безвыходья улиц,

близорукость окон.

Большие машины вдувают щепки воздуха,

нет света, нет смысла,

в лабиринте почтовых ящиков

похоронены миллионы.

И хотя ворота всегда открыты,

отсюда не выходят:

под надзором квелого страха

мы замурованы в сальном воздухе.

Это твердь.

И не думай,

что он город, Kowloon.

Это бездна инстинктов, осадное положение тела.

А где-то мир напитывается дождем,

и из земли вырастают хлеба.

WATERBOY

он сгорел в воде

тихий парень с ясным взглядом, с новой ветровкой

ловил кузнечиков в прерии

читал по слогам: на-ции-о-на-лиизм

в осс-нно-ве

лицо цецы* морщится и расправляется

храм рушится и воскресает

на занятом делом бицепсе

гладком от пота

он так долго смотрел на них, и трава его переросла

годы без лета, го-ло-до-мор,

микрорайон пропах жареным, необратимо,

но он проснулся здоровым и полным решимости:

на его коже проступала политика.

в те годы он любил справедливость, сиськи и кокаин

и всего было слишком мало

глаза – плошки, до краев налитые желанием, глаза – нпз,

равнина, на которой ветряки-исполины

в тишине мелют воздух, кости и перья

он сгорел в воде

усердный маленький миксер, утонувший

в собственном омуте

тушит голову о холодные фасады

наполняет ведра, наматывает руки на черенки,

преодолевает миллиарды ступенек в кровеносной системе,

славный парень,

рабочий-озеленитель внутри меня.

* Цеца – сценическое имя сербской поп-певицы Светланы Ражнатович. Завоевала популярность не только благодаря своей музыке, но и браку с Желько Ражнатовичем по прозвищу Аркан, основателем Сербской добровольческой гвардии, паравоенного формирования, которое участвовало в гражданских войнах в Югославии в начале девяностых. Цеца, получившая прозвище «сербская мать», прочно ассоциируется с традиционными ценностями в их националистической трактовке.

ВЕРХНИЕ ЭТАЖИ НАСИЛИЯ

Река – редкое явление, хотя бывают растения

аномальных оттенков, горизонт, полный ничего,

неприятно громкий смех

и миллионы его отзвуков

закупоренных между ртов

двух замороженных рыб на столе.

Она плечо, полное синюшных пятен,

кость, белый самоед со вздыбленной холкой.

Ему вслед шептали:

Подходящий человек,

будто из рекламы леса.

ИНКАРНАТ

Когда наконец остаешься одна в сахáре,

меркнет свет, и звук сужается до иголки,

воткнутой в нерв,

ты почувствуешь грубые руки предков

на животе и груди. Крестьянские пальцы примутся ловко

ощупывать влажный костный мозг и другие

укромные места.

Уверенными жадными движениями,

в известном им одним ритуале.

Сохраняй спокойствие, пока вниз по хребту скользят

неупокоенные скелеты, и не бойся.

Ты никогда не узнаешь,

сколько у тебя забирают

и кому вообще приносится эта жертва.

Аня Маркович (Anja Marković) родилась в 1988 году в Белграде. Изучала сербскую литературу с сопоставительным литературоведением на филологическом факультете Белградского университета. В 2012 году опубликовала сборник стихотворений «Napolju su ljudi» («Снаружи люди»), за который получила премию «Brankova nagrada», а затем сборник «Kowloon» (2016). Ее стихотворения переведены на словенский и английский языки. В эту подборку вошли стихотворения из последнего сборника.