Подборка на премию «Цикада»
ИЗ ОДНОГО В ДРУГОЕ
слова удерживали шорох – примечай,
увидь: здесь лета не существовало,
приснись мне, сон, – а я тебя нечай-
нечаянно взяла – и растоптала.
зубами кончик ногтя тянешь и –
и отрываешь половинку мира.
твоя улыбка – это танец ли? –
здесь утки про- лепролетали мимо.
одна остановилась – замерла –
упала прямо в озеро – простушка.
состриженное яблоко; зима.
раз: из воды пузы́рится подушка.
два: розовинкой под водой – спираль –
пылает утка нежной перепонкой.
три: перепонку перепонка – жаль –
пружинится и пузыри́тся тонко:
замëрзла птица. – я замёрзла, птица.
– так подожди, пока придёт весна –
а озеро всё так же будет длиться.
когда ты рядом с ним, ты не грешна?
– нет, не грешна.
смешная птица – бóсо обернулась –
ты блики в озере сумела – и нашла,
и утки бликами на озере стянулись.
у сонмища отчаянны хвосты
ужаленных прижимистых деревьев.
постелены квадратные холсты
и выстроены в пять разбухших звеньев.
разуйся и по грязи не ходи,
переступай со мной за босу руку,
там долговечно всë – и впереди
случайный отзвук равен просто звуку.
ты гол; вон, сокол нас клюëт в плечо
и прижимает утку нежную когтями
к себе – к земле – и озеро течëт,
взрослея в реку. пожимай плечами.
состриженное яблоко; зима?
***
вот что такое сидело в твоём внутри:
поле вязких подсолнухов, разговорные паузы-выемки;
слово-семечки, изжаренные под солнцем,
выделяли масло, пачкающее лепестки:
если мне двадцать – значит, мне уже тридцать
раз было страшно. что с этим можно сделать?
выписки чисел: сколько мы уже вместе?
наблюдая за тем, как ты ни за что не заплачешь,
но рассуждаешь – я за твоими глазами
вижу вязкое поле. взгляд разрезает
зреньем стеснительный глаз и, смущаясь, заходит
за полушарие, силясь найти хоть одну
твëрдую почву для отсутствия страха.
поле выходит из зрения
и от этого зрения поле
ширится и распускается на тысячи лепестков;
страх прерывается на полуденный сон
***
Имя твоё – кораблик на патоке снов,
Вьëтся, жужжит, добывает словесное олово,
Пасеку памяти даст освятить богослов –
Я забираю всë нужное в мглистое логово.
Ров осушается – и остаëтся туман,
Остров берёз, рассекающих тихие образы,
Руку сжимает своею рукою карман,
Эхо пустот в голове водной гладью расходится.
Если в бескрайние точки вжимается взгляд
На берегу прямо против бликующих линз,
Ум попытается мягкостью их распять,
Над головой развернëтся солнечный диск.
Надобно думать – подумай, но сквозь столбы,
Веточки тягости, точечный небосклон –
Ров наполняется шорохами листвы,
И гарнизон превращается в горизонт.
***
а в своем представлении я
толкаю тебя;
наносное и всё:
душегуб и гимнаст он идет по отвесной скале
и чудесной стене.
мы становимся старше но кто нам посмеет сказать
что нервический теннисный мяч
разбиваясь о щёки меня не ударит по лбу
эта лодочка плачет и плачет и плачет и плачет
воспевать бы тебя до зимы а потом побежать
потолок-паучок-серебро-каучук-лепесток
что такое зима?
это зависть и морок и смерть
кокон шерсти звериной подавит и я подавлюсь
разбери меня так чтобы можно на солнце блестеть
чтобы выцвести и завязать себя вышивкой в хвост
мне хотелось бы есть за столом недоваренный хлеб
и поймать для тебя невесомый покладистый мяч
потолок-паучок-серебро-каучук-лепесток
ограничь меня золотом комнат и тихо заплачь
***
заметь: был воздух оловом изрезан
неистовых, невиданных небес,
а над большим небесным лесом
мерцал небелый лес.
и черный крот пустил по ветру нос
и плыл бочком по тающей земле.
он лапу куцую единственную нес
от утренней зари к ночной заре;
там люди обращаются в метель,
и белый сад их прячет в рукаве.
и вспоротый ветвями крот, как тень
лежит в траве
***
Меня бы саму, как ребенка, качать,
В лукошко сложить бы с чужими сверчками,
У речки щенята пищат.
Сверчки головой покачали.
У градостроений застыли смешно
Избушки в покошенной осени.
Ложится на свод лепет снов лепестком,
И марево в кружеве носится.
Да, будет гроза: расстелились телята
По скользкой стеклянной поляне.
Пинают ногой деревянной ребята
От солнца остатки и пятна.
Трещит деревянная пятка.
Плывет мимо город, стекаются горы,
Сверчки допевают, ребенок уснул,
Река допивает грозу;
Сверчки остаются в лесу.
И кружево в мареве носится.
Колосья на марево косятся.
ЖЕРТВА
четыре дерева обнялись ветками,
и каждая в кору вшептала горе:
и вот они уже не из коры,
и стройные ремни
их обвивают пятой ветвью.
и крона тяжестью своей возносится над плачем
и тянет тело, обречённое на скорость:
природа дышит тягостью и тяжбой.
кто ты такой – не отличить зерно от плевел?
шесть стройных ног растопчут семя
и, осуждëнные на то, чтобы тонуть,
перевернутся головами вниз.
раскидистые нежностями корни
ласкают пятками разбавленное небо –
движенья нет: ослабевает твëрдость
растрогавшейся женской смертью тверди –
я посмотрю.
танцуй, соединëнная печаль
освобождëнных ног,
и, может быть, тогда тебе удастся
впустить в свой мир
восторженных
детей.
***
паутинка проходит как лапки по точечке в темечко
вырастает малиновый куст и становится доченькой
что ж ты высохла рано и потемну тихая реченька
мне бы с черного неба хотелось сойти к тебе оченно
очарованный странник сорвал ковыли и по камушкам
ковыляет себе не задетый лучами серебрянный
и сандаликом топчет початую гору пока бы что
не случилось а слу́чится – сядет в корабль сиреневый
улетит на звезду и усядется там и примерится
станет в Землю бросать некрасивое семя подсолнуха
обовьет ему ноги рождённая веретеница
и заденет хвостом все планеты и сдвинет их сонная
на покатой траве да катились сандалики тонкие
да и что же мне делать и как же спуститься к обиженной
упирается реченька в камушки подбородком и
намалинова дочь тесной схимы покорна острижена
посылает сигнал кораблю: прилети ко мне сирый мой
привези мне Уранову пыль да сапожки резиновы
привези опушённый ковыль да одежду змеину мне
привези паучиный костыль да и шаль паутинну мне
привези монастырь да и куколь озимую
увези мою Землю родимую
в схимной хвори мне оченно хочется стать хворостиною
***
зверёк плывет по тишине травы.
зверёк плывет во мне, зверёк волны.
мир соткан из стрекоз –
смотри, летит!
ах, нет: то мышь летучая была.
и бабочка мертва:
сухие пылья – вздернуто крыло,
а я, а я? а как же я?
фитиль;
вода; фитиль, вода, фитиль, вода,
оно, оно, оно!
я никогда не научусь,
как разжигать желток бетонных крыш
рассветным солнцем.
и сквозь ладоневые перепонки
мне затекает в мой упрямый рот
упрямый крик.
и я боюсь? о, я боюсь,
и страшно я боюсь.
смотри меня. смотри и притуши
согнутым пальцем желтый чистотел,
оставь после меня ничто; гореть,
гореть, гореть, сгореть, сгорать, сломать,
выламываться из ствола и надорваться:
болото забирается в меня.
мне помощь, помощь, ты мне помощь, мощь.
ССОРА
Под языком раскинулась межа
и назвала саму себя уздечкой,
а кончик языка переезжал,
ворочал камни берегов у речки,
и ветром в поле заносился вдох,
а выходил прилежным цепким свистом,
и великан к камням приладил бок,
но всё никак не мог угомониться;
хотел уснуть: удары от земли
подня́лись, за собою поднимая
теченья, великана, корабли;
напротив кораблей стоит немая
и судна слов срубает на корню,
и корень языка; и у ворот
одно невызвученное: "баю",
не ставши звуком, быть перестаëт.
СКАЗКА-13
Набивает лошадь травами желудок,
Понимает: «нужно, чтобы можно жить»,
Некрасиво улыбается, смеется,
Желобок из вен вздувается, поётся,
Разорвётся на тугом ли животе?
В этом месте появляется строка.
Заседали у парного котелка
Два ребенка в несуразных котелочках.
Что готовится и булькает внутри?
«Мы поймали гоблина, гоблина, гоблина!
Мы поймали гоблина! Был он наш отец!»
Как от стойла отбегает жеребёнок,
Так кричат друг другу дети в море маков:
«Отойди от края, отойди от края!»,
Но сбивает их упрямая телега,
Чтоб как следует проволочить по лесу
И оставить у реки – поить лицом.
Жеребёнок оказался подлецом!
Дети-дети, низкорослые травинки,
Не сиделось вам у камня под коленкой,
Что наделали? Ну что же вы наделали?
Почему у мамы прежде не спросили вы?
«Убежали, убежали, убежали прямо в лес,
Было поле, было море, мир окуклился – исчез!
Если б не бы, если б не бы, если б не было отца,
Мы бы в лес не убежали потерять овал лица!»
Разрывается копытце: уголок и уголок.
Дышет, пышет, роет землю: поперёк и поперёк.
Как красиво рвется небо от коптильного дымка!
Как красиво вьется сверху щепетильная река.
В этом месте появляется строка.
«Мы поймали гоблина, гоблина, гоблина!
Мы поймали гоблина! Был он наш отец!»
Если так он будет назван вами, дети,
Мне вам надобно отдать большое чудо:
Будет кожа ваша мягкой и слоистой,
Будет кожа – гобеленовая кожа.
Осторожно, осторожно, осторожно!
Набивает лошадь травами желудок,
Понимает: «нужно, чтобы можно жить»,
Некрасиво улыбается, смеется,
Желобок из вен вздувается, поётся,
Разорвётся на тугом ли животе?
Это ящерка уснула на плите.
Жеребёнок оказался подлецом.
Разве можно было так с родным отцом?
СКАЗКА-7
ПЛАЧ
палисадник – птица о четырёх ногах,
шерстопалые дети, опалы и семицветы.
в поле всадник идёт – о шестерых ногах,
две одеты ноги, две обуты, четыре раздеты.
у калитки Венерина дочка листочки плетëт,
загибает суставы, гадает на зрелы плоды,
у коня и хребет не хребет, а переплёт,
и у всадника ложные ножны не ножны, холсты.
/сухофруктову мочку раскусывать сложно, но
плод блаженный каждым блаженным листочком хрустит,
речь стремится за речью откликом и свистит,
да теряется в самом конце, отходя кожурой/
палисадник – птица о захромевшей ноге,
шестопалые дети опали и сели в землю,
в поле скачет чужак верхом на бескостном коне,
две обуты ноги, две обуты и две не раздеты.
/я плету твои руки и песню пою нескончаему,
небо топчет ногами луну и затем качается,
прячу солнцем ромашку под землю в жестя́ную банку,
абрикосово дерево удочеряет поганку/
птицы скачут – чертята под крыльем засели вожжóй,
у Венерина волоса вышит платок в колосок,
выбивается волос, что из калитки чужой,
и, припавши к лицу, возвращается под платок.
