Жителям небесных империй
***
воздух только вспышка волос.
воздух только вспышка волос.
молдавские вина задушены темнотой,
говорят, они вечны. в плотном теле гвоздик
видно как они бессмертны.
в ласке зноя крах. тысячи рук тысяч голов
поднялись к капле солнца. прорывая лоскут
лоза поднимается вдаль, она тиха́
увядает в небе её сияние,
раздевая скрежетом лицо
одно вместо мира на́литого цветом визга.
веки сокрушаются, сердце сокрушается,
омывайте голые плечи под единой каплей. я сокрушаюсь
и это тайна.
в запахе серы, горюющей
гремит, придётся умирать
буревестник и чайка, кто из них кто?
не секрет. это не важно
сегодня говорю – ТЫ прекрасное имя
из тысячи тысяч прекрасных имён,
мой дар достойным.
птицу, что ветвь покидает
о́блитую мыслью кровной
вы примите, явившись.
***
XX.
во сне в котором сон
вянут листья акаций
не помнишь меня
ибо я не буду знать тебя теперь,
и вновь,
ныряем в сады
у подножья голых гроз,
шипящих как горячий камень,
но твой, бархатом обвитый
как мой, солью обожженный
день, свисают
голые голые ноги,
он уже был,
день
VI.
перья скул
шелухой блестят
воды сидящие
и над
смятыми губами
половина моря.
XV.
соловей сел на кожу мне,
тебе защекотало шею,
запястье
твоё в волосах
клокотанье
шороха частиц
электричества
изнеможение слюны
перед льющейся отовсюду
тобой
но, кто ты
от чего ты
в чёрное обшита.
XXX.
что слышу
что слышишь
волосы волосы
там и везде,
грозди запаха
бульвар. затылок.
распусти цвет головы
окинув небо глазами
в нём – я.
и я намерен изменить
лицо тебе,
незнакомка
на лицо твоё,
родная
XIV.
пью сок сосцов
за милю
от зачатия
себя
под гвозди
твоих пространств
XVI.
ветви испили часть
от несущегося пятна
когда ноги впадут в траву
остынет тело
поглоти
с жадностью
моё
XXXIII.
никому больше,
никому
– ты
***
каждой рыбке по пруду,
сердцам – по каравану сердец.
плети, плети из земли пыль.
который год, который день,
бурлит горизонт в пустынной лавине стекла,
под толщею солнца как разглядеть...
пташка, пташка, вспыхни!
не пылающим телом, но звуком
она не поёт, она – рука чернозёмая.
лишь звёзды льют свои икринки
под глаза, видеть мне
как вечностью целуем ангел солнца,
безответный ангел мой.
***
знай
багровой вереницы свет судьбины поглощает,
и кисть мою – не дар, а духа тень,
что восседает на белеющих мехах оленя древесным роговым
из семя.
открыло мне рожденья час звенящее
о, смерть.
я был убит, убита я была
и дыры черные и комнаты анопсий
плодились спотыкаясь о круги
и множились с рассветным изверженьем,
являясь мужем и невестою тоски.
(огрызло, обглодало лавандову эпоху,
рябь водяным колени целовала,
но не меня хотело, не меня звало́
офелии венец не мне носить,
бродить по водной глади
и человеческим вновь быть).
луны луны ночи дни
геометрическое вонзало квадрат в голову. впалый глаз безумств к дневному подходил
спотыкаюсь (хождение по морю)
и вихрь роговиц горел как нимб над зеленью голубоватой
окутали мы временно́го длань,
усыпили око свыше не целуя перстня.
колено на траве и лоб, где губы – знак
божественной любви без бога.
сквозь небо остеклилось. ввергается утес телесный пламенной звезды
и вот Оно, а пред ним Мы
большее чем жизнь.
ВСЕМ ТЕМ
I.
жителям небесных империй
несвятым освящённым изгнаньем,
отверженным (из мерцаний стекла восьмеричных путей пришедшим),
возжигающим иней у ног прометея,
целующим юности нежный подол,
фуляр безобразных начал у конца,
(пенное время аллюзий нашло
слова аорту из гимна в тиши)
всем тем, кто оставлен, и тем, кто живет,
и тем, чья тень ещё будет
всем тем, блюющим за солнце,
чей звук под напевом пророчеств,
чьи лица – истоков надежда
иссохните! наш агнец мертв.
чаши литавр впредь смяты.
шелковый путь у медного шага,
шелковый путь устами в моих:
наш агнец впредь мертв.
II.
возымейте же смелость в оземь опасть,
вкусить великий лоб любви
во всех глазах, во всех руках,
в морщинах юности,
в седых огрызках нежной мирры;
оцепенейте! расшибаясь о мир наш безногий
обрастайте! мхом у користых блаженств
растворите! себя
исцелуйте! всех их
из ядра в отражении к небу
изваяния дрожь остеклилась
возымейте же смелость не быть.
