Ещё одна картография

ПОСЛЕ ОДНОГО МАЙСКОГО ДНЯ РОЖДЕНИЯ

ты – печеночный признак праздника,

машина ангелов,

на которой они каждый раз заезжают в

нашу обработку, очищая кровь листьев

мы – забытые подворотни тех эпистемологических нарезок,

о которых никто не напишет, не придёт к ним и не поставит вопрос:

а есть ли дерево, которое ещё никто не видел?

призракология тяготеет к земле и к нашим зимним прогулкам,

невозможность их описать похожа

на видео по камасутре, где одетые в

зелень акторы и актёры показывают

геометрию жизни

покупают билеты до купчино, ищут дом сорок девять на чётной стороне,

ловят новогодние скидки, не обращая

внимания на патлач киберготики, бывающий здесь каждую пятницу

далее ускорение: мох и трава всё те же,

поехали в пушкинские горы, пишет поэт,

он включает радио эрмитаж и сообщает

всем, кто сидит в машине:

не люблю элитаризм, они уже не приедут,

начало текста не прочитаешь никогда заново, подобная боль есть и в животе

сделай тише – ответ, летними остались молнии и композиция,

пулковские высоты и бастарды обочин, холмы,

где признаки праздника давно

свидетельствуют о завершении звёзд

НАДОЕЛО ПИСАТЬ ВСЕ 25 БУКВ. ПОСТАНТРОПОЦЕНТРИЗМ  

к сожалению, имя не псевдоним, не топос, не эпитет, не кличка, не брат

тяжесть паспорта

лучше бы звали им – [вставить латинское название папоротника]

мне один день и двенадцать лет,

позади – четырнадцать миллионов истории

которая им не принадлежит

ПРОМЕДЛЕНИЕ, ОСЕЧКА

порвать рецепт наполовину, от крема бумажка с противопоказаниями и прочим

не дописать за день ни одного поэтического текста, вообще

не дописать ни одного текста

забыть, что хотел сказать про капиталистический реализм

депрессию, странное и жуткое и прочее

забыл о нескольких временах в английском

и в русском в целом и прочее

тоже забыть

некий сбор об эпосе, который приходится

держать в голове

а будильник так хорош, что говорит спать осталось семь часов

МЫ УЖЕ ПОГОВОРИЛИ НА КУХНЕ

береги свою кожу

она сидит так глубоко

что не достать её ножами

не исправить в ней орфографию

только одно упражнение сделать

можно

– акт вглядывания происходит

по длящимся структурам

повседневности, но это не тени

их слуги давно языки оттачивают

в частности, две минуты паскаля

ОПРАВДАНИЕ НА СЛУЧАЙ ПРОГУЛА

почему не пришёл на введение в

онтологию и метафизику

как понять что это часы не-приема

что умирающие становятся прекарными

животными

навсегда в пространстве невмнимания

и денег без телефона

но́мера без оплаты

звонки без ответа

иду́ к тебе (о-о-о)

разрыв будет рисунком

– а я тоже так думаю –

в школьном дневнике

почему не пришёл

но и ветер, он всегда х.евый романтический субъект

и дурной читатель

вот его спросите

в коробке пустой

где мама и папа становятся фото

становятся на фото вместе

наитие

он всё знает и ему всё открыто

это нас просили законспектировать

не пришёл потому что не туда

себя отправил на завтрашний день

забывая о контингентноcти

А СКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ НА ПАРАТАКСИСЕ

1.

рабочая система окна стала щекой подруги

мудрая гавань модуляций эроса скрыта глагольной

формой журнала о пальцах утреннего рейса до

структуры речной обочины во время щелчков двух

ремней и снятия шапок

подойди, окно, уличные уключины заполнились голой водой 

2.

молекулярное собрание двоих означает больше

первого восклицания серии грузовых фар

определение пола через потолок и потока через твоё

скольжение внутреннего проспекта хорошей фонетики

требование телесной дифракции прохождение света по воде

голова заполнилась ванной, трюк – перелить нарратив в кольцо

ПРОДОЛЖЕНИЕ: НЕМНОГО РЭПА

пустошь региона разрезанного глаза была

склейкой корешков библиотеки дк

реальные футбольные фанаты нашивками

выходили оплатой синих пятен лица-мяча

у брата онтологический дриблинг одной ноги

в посёлке городского типа где

тренировки заметок о великолепной жизни

два раза в неделю просто позвони брат

паратаксис той речи до сих пор сглаживает

траву тела материальным основанием слова «б.ять»

ТОЖЕ ТРЕНИРОВКА, НО УЖЕ В СРЕДУ

плевок интенсивен, он забывает, что –

южные карты виртуального его родина

как и жаркое рождение ферганы

братство, трава, сон, ты идёшь мыть ноги

подожди, подожди, мы же выключали

свет головой, теперь волосы грязные

наши помой и мои

они тоже коллеги на этой пустынной поляне

свет обтекает, а трава подгорает

и субъект угарает

он тебя обнимает (жарко, что ж, совсем),

он фразу написал для тебя:

увидимся на тренировке

НЕ ТО. ИНДИЯ  

   помню, маленькие черви змеились 

   в спелом индийском манго, нагнетая тавтологию

   нашей бедности

   это были очень дешёвые фрукты в летний сезон –

   тридцать рупий за кило

   сладкое перезрелое манго, сок под кожей,

   на которой сидели мухи, оставляя личинки внутри

   самая жаркая картина в моей жизни, её гипербола,

   чистый юг мозга: толстые насекомые на сочных манго

   их жужжание вдоль повозок на рынке, тоже кожа солнца,

   общий сок как попытка выйти из экономики опыта мира

   торговцы кричали на хинди: спелый манго, самый лучший

знаю, как они собирают плоды: сбивают палками, чуть моют,

долго хранят в жаркой хибаре рядом с дорогой, ждут

трансфера в посёлок: тут прилетают мухи

   приходи с рынка, сын, купи два кило, неужели это было?

   помню, черви змеились в спелом индийском манго,

   сжимая дешёвую комнату

   до пределов зубов и тех глаз, что, слезясь, ещё в силах

   увидеть мелкие движения скупой фактологии

   того насыщения – анонимной

   жарой, пищей, видом, глаголом «слышь»,

   «не перевесь» и «не парься»

   а в итоге заданный гобелен в оранжевый рот

   опускается, но не фрукт и не кожа – беленький шрам  

УЛ. РУБИНШТЕЙНА, 23

подтекст воздуха – запах макарон

«две девушки перерезали свет внутри

жары мимо пригородных ив»

а это центр

дверная ручка имени бахтина, тут мы учились два года назад

ты повесила две смешные картины в комнате и уехала

летний движ, пакеты шанель в промежутках,

лайк от самого канта

(далее, уже в машине: сладости гнёзда покидают)