Ранее люди

***

Сон поймал ловца снов.

Веки глаз изнутри,

с моей стороны

казались лепестками

дрожащего в танце красного мака.

детство было лишено волшебства

в юности не было магии

я пью кофе, как зелье,

отводящее от меня кошмары,

мертвые, как разрубленная луковица.

Но они прорываются влажностью на глаза,

В 1518 году в душном сне фрау Троффеа видела съеденный хлеб. Там были соседи и хоровод больше похожий на огонь. Она проснулась, и все утро ей двигала тревога. От поверхностей всюду отражалась музыка сна, виделись в пляске тела. Молитва не помогала, все так же валилось меж рук. Она споткнулась на лестнице, выходя на улицу и ища помощи. Воля отвергла тело, сон не оставил тело. Каменная дорога написана широкой кистью, а смех прохожих жирный и маслянистый. тело все слушалось сон, его звук свирели и виол, мужчины кричали, а женщины – пели:

Океанический озноб

и прополотый кремль,

хворост сюрреализма,

подожженный набегами хлеба,

съеденного в 1968 году.

Это не пророчество.

Это даже не разные слова.

Просто резвые искры прыгают по нейронам и растаптывают их в тропинки.

это компоненты одного заклинания,

на губах заклинателя

должна быть разбитая кровь

Потому что у слов –

Потому что у неких из них

Потому что у них есть шипы

***

средневековый мужчина несет хворост на спине

дорога была длинна. он остановился передохнуть.

ему видятся голоса из костра: они говорят множеством языков.

что говорят ему? он не может понять.

многоголосый огонь ест, горит, говорит

между виниловым треском я слышу слова,

может быть, это прах ведьмы истлевшей

живет в языках?

может быть, заклинание против меня?

чтобы память свернулась как свиток,

чтобы я застрял здесь,

мне, казалось, я шел.

но я понял, что, это, костер.

я не мужчина? и не средневековый?

нет, я попал в сердцевину времени.

я как будто пробел между родителями и детьми

как душа входит в сердце, как оно входит в тело,

так тело должно войти в землю, а земля в бога.

мы удобрили почву смертями

и стал плодоносить мир.

странный мир:

когда он чует запах воска,

то вокруг будто застывает.

и руки его холоднее,

чем руки змеи.

звуки протяженные,

будто раздаются с зажатой педалью рояля

и развеется дым,

уже догорели когда-то последние угли костра,

но слышится треск,

а, наверное, это что-то внутри

даже, если этого нет в мире,

то точно оно есть во времени.

*

Этой ночью я видел сову. 

Этой ночью я в первый раз видел сову.

и я был словно частью ее 

мне казалось, что слился я с частью ее. 

мне слова подарила сова:

Видишь лес, в глубине его – милая тьма 

я явилась оттуда сюда

Люди здесь разъедают друг другу тела 

Тишина 

Тишина 

Сразу две тишины 

я остался с ними втроем 

не звучал даже крыльев остывающий стон,

но качается ветвь-метроном

***

Читал ли моцарт декарта?

Кажется, нет. Но отец вундеркинда клал «Метод» на стул

Сыну под жопу, чтобы маленький Вольфганг доставал до клавиш

И учился учился сочинять, как взрослый.

Взрослый, в его всеохватном веществе –

Это наводнение, затопило вещи,

Но амадей не читал книги,

Чтобы сохраниться знаком.

Он написал то, что молчит:

«Я не мыслю, я просто существую, пока не кончу вам в уши»

мою кровь больше не пьют вши

они сдохли от сулемы в отравленном вине

когда я смеюсь их трупики падают с парика

на нотную бумагу.

это мой реквием: тусить и рыдать

***

Субъект этого стихотворения не развит и находится в эмбриональной стадии:

Я его вынес за пределы

И положил на подоконник,

Чтоб осеннее солнце засушило его таким.

Его крохотный рот еще ни разу не открывался, но в нем уже есть складки речи, потенциально, любой.

Солнце разбивалось о тучи, как хрустальные ноги ангелов.

Субъект размок,

Встал и пошел рыться в моем белье.

Его склизкие пальцы касались тканей, которым бормочет он:

«виниловый лёд трещит под ногами.

Они отмерзают и тянут свое тело.

Ещё пару недель назад в глазах людей были осколки, которые царапали что-то во мне.

И алая смола появлялась:

Я думал, что я – закат.

Мне виделись двери, через которые не было слышно моих слов.

Они выступали как что-то из сна,

В котором страшно, а нельзя проснуться,

Но ты просыпаешься и стряхиваешь его золу,

Но, вдруг, обжигаешься об уголь.

И только последнее слово похоже на первое:

Коса это знамя столетней войны»

В стихотворении повторяется разными образами о различии,

Тем самым все, на что оно способно – нивелируется.

Каждый текст как дереализация.

Автор безразличен к лирическому субъекту.

В этом мире он инородное тело, произведенное им же на свет в самого себя.

Как цветок, растущий под куполом бутылки Клейна.

Он сосуществует с пространством.

И теперь, как и всякий труп, он быстро мимикрирует под любую среду.

Автор построил здание стихотворения и спрыгнул с него, чтоб убить свою часть и спасти остальные.

Стихотворение могло бы быть лиричным (не смотря даже на смерть лирического субъекта)

Если бы не странная псевдотеоретическая пристройка во второй его части.

ЛОШАДЬ В ЭПОХУ ЕЁ ТЕХНИЧЕСКОЙ ВОСПРОИЗВОДИМОСТИ

маленький Ганс говорит Фрейду:

«у собаки, у лошади есть Wiwimacher, а у стола и стула – нет»

отец Ганса спрашивает Ганса:

«ты сел на измятого жирафа? как?»

Ганс опять показывает и садится на пол.

отец Ганса спрашивает у Фрейда:

«у меня красивый Wiwimacher?»

лошадь говорит Фрейду:

«твоя дочь, Анна, сводит меня с ума»

Маяковский декламирует самоубийству:

«все мы немножко лошади»

Ницше показывает усы маме Ганса.

лошадь смеётся.

Ганс говорит Германии:

«у лошади Wiwimacher внизу, как и у меня».

Рассел говорит Витгенштейну:

«в комнате нет носорога и единорога»,

Фрейд отвечает:

«это лошадь»,

его записывает Беньямин на восковой валик Эдисона:

«это лошадь» «это лошадь».

Жижек смотрит my little pony.

Ленин пишет Энгельсу:

«революция – дело не хитрое:

встал и революционируй!»;

Wiwimacher творит сексуальную революцию.

Бобби Фишер говорит Хрущеву:

«мой конь не ходит буквой г,

он растекается мыслью по древу».

Шенберг учит внука:

«мир есть совокупность фактов»,

Шостакович пинает Wiwimacher.

мама Ганса на интимные темы говорит по-французски:

«mon mari a une petite bite!»,

Гибер вслепую пишет про спид.

убийство игнорирует Ленина, добавляя в чат самоубийство, Делеза и Беньямина.

Эйзенштейн монтирует son bite на sein Wiwimacher.

Марта Грэм танцует фрейда,

Ганс съедает отца и спит с лошадью,

Фрейд курит сигару, говорит всем:

«снято! спасибо!»

THÉME

положил руку в карман гайдна

прошло пять минут и я вынул

ребенка он посмотрел своим детством

когда все преясно

без логики кроме той что есть в нем

Var. 1

Четыре инструмента вздымают звуки

и под высоким потолком, слегка ссутулившись

помещается гайдн-великан.

Он кладет в свои карманы каждого слушателя –

с первого до последнего ряда.

Он хохочет и говорит

– моя музыка будет футляром для вас.

Var. 2

      Красный бархат, тепло.

      Хорошо окружает со всех сторон.

      забывается даже про все.

      я другой: существо – эмбрион.

Но такая игра стоит больше всех свеч.

музыканты задуют их.

Через дыры в карманах вернутся в реальный мир.

забытые ранее люди:

Люди считают себя закладками мира.

Var. 3

Они обернулись на дым и кричат:

папа-Гайдн, папа-Гайдн!

останься, не испаряйся

дым журчит