Мало кто знает, что творческий путь Коэна начался именно с написания стихотворений. В своём творчестве он обращался как к верлибрам, так и к традиционным размерам. Его ранние поэтические сборники не пользовались особой популярностью. Музыкантом Коэн себя не считал; однажды он спел, аккомпанируя себе на гитаре, своё стихотворение «Сюзанна» своей подруге Сюзанне. Она посоветовала ему записать песню. Сама она тоже написала песню на его слова, и именно ее версия поначалу была общеизвестной. Такая же участь ждала и самое известное произведение Коэна – песню «Аллилуйя», которая была перепета множество раз и со временем закрепилась за другим именем прочнее, чем за именем автора. В ней, возможно, ярче всего проявилась эта дремучая смесь иудейских мотивов, трогательной, но бесстыдной жажды физической любви и самоотречения.
Сам Коэн был иудеем, но также принял буддизм, которому посвятил многие годы своей жизни. В этом он не видел никакого противоречия, ибо не считал буддизм религией. «Там нет бога» – говорил он.
Для многих Коэн выглядит монументальной фигурой. Однако он, в отличие от Боба Дилана, который, кстати, отзывался о Леонарде, как о певце номер один (себя же он называл номер ноль), редко давал концерты, предпочитая писать стихи и прозу в уединении, и лишь под конец жизни, обременённый долгами, отправился в мировой тур. На записях этих последних концертов можно увидеть Коэна ослепительно чарующим старцем с гипнотизирующими чертами лица; более того: можно увидеть толпы людей знающих каждое слово каждой написанной им песни, которые спустя десятилетия словно очистились от мишуры чужих исполнений и иллюзии малоизвестности. Оказалось, что его песни, даже самые непопулярные, пережили без труда намного более известные композиции, звучавшие по радио, ибо намного бережнее хранились слушателями, вернее, внутри слушателя. Музыка Коэна очень рассчитывает на слушателя, поэтому я и занялся переводом его песен. Слушать его песни, осознавая смысл каждой строчки или не обращая внимания на текст – два совершенно разных занятия. Коэн был по-настоящему талантливым человеком, поэтому в песнях его текст проще облекается в форму лирической притчи, нежели в стихах. Видно, что Коэн не врал, когда говорил, что писал песни очень долго, иногда годами – это видно хотя бы по тому, как он использовал метрические системы. Он любил трехстопные размеры и мог долго сочинять строку за строкой, соблюдая их, в нужный момент перестраиваясь в подозрительно изобретательный дольник – как будто случайный.
В этой подборке представлены переводы песен и стихов Коэна. Я рекомендую читать переводы песен, одновременно слушая эти песни в его исполнении. Я сделал все возможное, стараясь полностью сохранить ритм, рифму и смысл. Иногда это удавалось благодаря везению, иногда – благодаря долгому труду. Могу уверить читателя, что я не исковеркал существенно ни одной строки, не добавил ни одного существенного слова. Я относился к английскому тексту трепетно, меня интересовали только оригинальные смыслы и образы. Возможно, благодаря этим текстам вам даже удастся пропеть эти песни по-русски (но сомневаюсь, что это хорошая затея).
Стихотворения же его советую читать, не поддаваясь обманчивой простоте строк, но и не вгрызаясь излишне в каждую строку. Одно из ключевых понятий в поэтике Коэна – легенда. Если вы способны поверить с помощью его стихов в легендарность его не столь щедрой на события жизни, возможно, вам также удастся поверить в легендарность своего собственного существования.
– Александр Прокопович
ПТИЦА НА ПРОВОДЕ
Как птица,
Поющая на проводе,
Как пьяница
В хоре, идущем по ночному городу,
Я пытался, по-своему, быть свободным.
Как червяк,
На крюке повисший,
Как рыцарь, в старинной книге голову склонивший,
Такова было форма нашей любви,
Согнувшая меня бесповоротно.
Если я когда-то был сердитым,
Я надеюсь, ты сможешь не держать обиды.
Если я когда-то, когда-то был неверен,
То только потому,
Что думал, что влюбленный должен быть лжецом в какой-то мере.
Как ребенок, умерший во время родов,
Как зверь своим рогом,
Я разорвал всех, кто пытался со мной связаться.
Но я клянусь этой песней,
Что за каждый поступок нечестный,
Я приду к Тебе с компенсацией.
Мне сказал просящий милостыню безногий
«Нельзя же просить так много!»
Но красавица, в тени прильнувшая к двери плечом,
Крикнула: «Почему же не попросить еще?»
Как птица,
Поющая на проводе,
Как пьяница
В хоре, идущем по ночному городу,
Я пытался, по-своему, быть свободным.
ОТЕЛЬ ЧЕЛСИ НОМЕР ДВА [1]
Я запомнил нас вместе в Отеле Челси
Твоя речь была смелой и нежной
Твой рот ублажал из-под мятых одеял [2]
Лимузины стояли снаружи
Такова была суть и таков был Нью-Йорк
Мы бежали за плотью и наживой.
И так звали любовь для рабочих из песенных строк
Возможно, все еще так – для тех, кто выжил
О, но ты убежала, не так ли, малыш
Повернулась спиною к толпе
Я не слышал ни разу, как ты говоришь
Ты мне нужен, ты мне не нужен,
Ты мне нужен, ты мне не нужен
И весь этот бессмысленный трёп.
Я запомнил нас вместе в Отеле Челси
Ты звезда, твое сердце легенда
Ты напомнила вкратце, что любишь красавцев
Но для меня ты бы сделала исключение
И держа кулаки за таких же как мы
Кто подавлен красивыми этого мира
Ты сказала, поправив прическу,
«Мы уроды, но у нас есть лира»
Тогда ты убежала, не так ли, малыш
Повернулась спиною к толпе
Я не слышал ни разу, как ты говоришь
Ты мне нужен, ты мне не нужен,
Ты мне нужен, ты мне не нужен
И весь этот бессмысленный трёп.
Я не делаю вид, что любил тебя больше других
Я не помню о каждой упавшей робин [3]
Я запомнил нас вместе в Отеле Челси
Это все,
я не думаю о тебе особо.
[1] Стихотворение посвящено Дженис Джоплин. Номер два – это обозначение, указывающее, что это вторая версия песни, а не номер комнаты или адрес (здесь и далее примечания переводчика);
[2] В оригинале «giving me head» – эвфемизм орального секса;
[3] Робин – английское название малиновки, маленькой певучей птицы. Зачастую ее название на русский не переводилось, и я решил поступить таким же образом. Малиновка занимает видное место в британском фольклоре и фольклоре северо-западной Франции, но гораздо меньше в других частях Европы. Считалось, что это птица-грозовая туча, посвященная Тору, богу грома в скандинавской мифологии. Старая британская народная сказка объясняет рыжую грудь малиновки следующим образом: когда Иисус умирал на кресте, малиновка, тогда просто коричневого цвета, подлетела к нему и запела ему на ухо, чтобы утешить в его боли. Кровь из ран Иисуса запятнала грудь малиновки, и с тех пор все малиновки носят на себе знак крови Христа.
ФИРМЕННЫЙ СИНИЙ ПЛАЩ
Конец декабря, здесь четыре утра
Пишу, чтоб проверить, не лучше тебе ли
Мне дорог Нью Йорк несмотря на ветра
На улице Клинтон всю ночь что-то пели
Я слышал, ты строишь свой маленький дом в глубокой глуши
Теперь ты живешь впустую, я надеюсь, ты хоть что-то запишешь
Да, ты дал Джейн прядь своих темных волос
В ту ночь, когда ты вдруг решил
Стать чистым [1] и стать просветленным
Ты когда-нибудь смог?
В последнюю встречу ты выглядел старым
Твой фирменный плащ разорвали
Ты ждал каждый поезд, ты ждал его даром
Вернувшись домой, ты не пел Лили Марлен [2]
Ты отдал моей женщине кусок своей жизни
Вернувшись, она перестала быть чьей-то женой
Я вижу ты здесь, и в зубах твоих роза
Худой воришка цыганского рода
Я вижу, Джейн проснулась
Она тебе шлет свой привет
И что мне сказать, ты мой брат, мой убийца
Что мне еще произнести?
Наверно, скучаю, наверно, прощаю
Я рад, что ты встал на моем пути
Если как-то заскочишь, за Джейн или мной
Что ж, твой враг теперь спит, его женщине лучше одной
Да, спасибо, что смыл с ее глаз тень проблем
Я думал, что ей идет, поэтому просто смотрел
Да, ты дал Джейн прядь своих темных волос
В ту ночь, когда ты вдруг решил
Стать чистым и стать просветленным
Ты когда-нибудь смог?
[1] Стать чистым – «go clear»: исследователи творчества Коэна утверждают, что здесь
имеется в виду саентологическое понятие очищения разума;
[2] Лили Марлен – песня Норберта Шульце на слова Ганса Ляйпа. Написана в 1938
году. Пользовалась популярностью во время Второй мировой войны как у солдат
вермахта, так и у солдат антигитлеровской коалиции.
ИДЕТ ВОЙНА
Идет война – богатых с тем, чья жизнь бедна
Идет война – мужчин и женщин
Идет война меж теми, кто кричал «идет война»
И теми, кто кричат «вы зря кричали»
Почему же ты не вернешься обратно на войну, давай, к причалу
Почему же ты не вернешься обратно на войну, это лишь начало
Я живу здесь с женщиной и ребенком
Мои нервы становятся все хуже
Да, я восстаю из ее рук, она говорит: Ты зовешь это любовью
Я называю это службой
Почему же ты не вернешься обратно на войну, не будь туристом
Почему же ты не вернешься обратно на войну, пока не ранит первым
Почему же ты не вернешься обратно на войну, забудь про нервы
То, чем я стал, ты не выносишь на дух
Тот джентльмен, каким я был, ему ты была рада
Я слушался так просто, так просто падал
Я даже не догадывался, что война в разгаре
Почему же ты не вернешься обратно на войну, не будь смущенным
Почему же ты не вернешься обратно на войну, еще найдутся жены
Идет война – богатых с тем, чья жизнь бедна
Идет война – мужчин и женщин
Идет война меж правыми и левыми
Война меж черными и белыми
Война меж странными и ровными
Почему же ты не вернешься обратно на войну, бери свое крохотное бремя
Почему же ты не вернешься обратно на войну, пора нам поквитаться
Почему же ты не вернешься обратно на войну, ты что меня не слышишь?
ГЕНИЙ
Для тебя
я буду евреем из гетто
и станцую
и надену белые чулки
на свои изогнутые конечности
и отравлю колодцы
по всему городу
Для тебя
я буду евреем-вероотступником
и расскажу испанскому священнику
и кровавой клятве
в Талмуде
и где спрятаны
кости детей
Для тебя
я буду евреем-банкиром
и разорю гордого старого
короля-охотника
и прерву его линию
Для тебя
я буду евреем с Бродвея
и буду в театрах звать
маму рыдая
и продавать товары торгуясь
из-под прилавка
Для тебя
я буду евреем-врачом
и буду рыться
во всех мусорных баках для крайней плоти
чтобы пришить обратно
Для тебя
я буду евреем из Дахау
и лягу в известняк
с изогнутыми конечностями
и вздутой боли которую
никто не способен постичь
***
У каждого человека
есть способ предать
революцию
это мой
***
Я слышал о мужчине
Который произносит слова так прекрасно
Что стоит ему только назвать их
Женщины отдаются ему
Если я нем возле твоего тела
Пока тишина расцветает как наросты на наших губах
Это потому что я слышу как какой-то мужчина поднимается по лестнице и откашливается за нашей дверью
***
В Милане лучше
В Милане намного лучше
Мое приключение стало слаще
Я встретил девушку и поэта
Один из них был мертв
И один из них был жив
Поэт был из Перу
Девушка была доктором.
Она принимала антибиотики.
Я никогда ее не забуду.
Она привела меня в темную церковь
Посвященную деве Марии.
Долгих лет жизни лошадям и сандалиям.
Поэт вернул мне мой дух
Который я потерял в молитве.
Он был великим человеком
Выходцем из гражданской войны
Он сказал его смерть была в моих руках
Потому что я был следующим
Кто объяснит слабость любви.
Поэта звали Сесар Вальехо
Тот, который лежит на собственном лбу.
Будь же со мной великий воин
Чья сила зависит целиком
От милости женщин.
***
Потерял голос в Нью-Йорке
никогда больше не слышал его после 67-го года
Теперь я говорю как ты
Теперь я пою как ты
Меня воротит от сигарет и кофе
Несколько фамилий заставляют меня думать
Иду увидеться с адвокатом
Иду почитать почту
Потерял голос в Нью-Йорке
Видимо, ты всегда знала
***
Я завещаю свое молчание кооперативным поэтам,
уже успевшим разбить свои рты об него.
Я завещаю мою очаровательную тоску по дому падальщикам,
ищущим лишнюю мелочь в старых художественных уголках.
Я завещаю тень своего мужественного паха тем,
кто пишет ради денег.
Я завещаю нескольким жадным мужчинам второсортную легенду
своей жизни.
Тем немногим старшеклассницам,
что предпочитали мое творчество
творчеству Дилана,
я завещаю мое каменное ухо
и мои одноразовые францисканские амбиции.