Луна вечевая

***

на траве Лучиярь осторожный овин

а в Предполье Скворчат

подле фениев матово высится Финн

под звездой Молочай

в хрящевой подоснове усталой воды

остров этой звезды

а по склону лениво крадутся сады

в кругозор череды

где под мнимым углом прободал тиходом

голос да бурелом

от платформы всего-то два клика крылом

да пчелиный псалом

за Подрезково льёт нитяная луна

элохим адонай

до чего хорошо проводить времена

в сиде Круахан Ай

что глазастым горбом вспух у схлёста дорог

в непростой уголок

где у Куркино в(н)ешний возводят чертог

Талиесин и Блок

ох они возведут по десятку сторон

клёнам этих колонн

а над Сходней-рекой будут окрики крон

в Авалон в Авалон

***

где полынный, вековой

промежуток ветровой,

где горит-болит ольха

в серой опромети мха,

а коряги в три обхвата

лыбятся шероховато –

там живёт своё рядно

тиходом-отвергни-дно

тиходом-не-вырви-крышу,

тиходом-ходи-потише

и густит его смола,

что недавно умерла

только в птичьих атлантидах

видит он себе обиды

защебечет соловей –

багровеет до бровей

тело к боковине пятит,

приговаривает – «хватит!»

и шевелит берестой –

ненадписанной, простой

тиходом где цапель скаты

где ежи полны покаты

где галактика тонка

не шурши меня пока

***

Се, выпрядывая из сумрака по воде,

в моховой и померанцевой бороде,

в шелушащийся промельк скворешен квёлых,

с вековой оскоминой новосёла –

кто бы смог вот этак, да навспрямки,

там пройти, где только рассвет руки?

Кто бы смог так срочно, что позарез,

обомкнуть края световой лощины,

где молчит стоеросовая лещина,

оттекая в тот стопудовый лес,

что, корнями в трещинах шевеля,

проворонил отмели ковыля?

На прозрачном вечере кто бы смог

развернуть рыдающие приметы

и вернуться в бесхвостую кровь кометы,

зашептавшись вымышленным письмом?

А на небе в широком проёме тёса

вдруг звезда затлеет – светло, белёсо…

***

тиходом растворён в мельтешении трав луговом

он, как древний китаец, качает льняной головой

говорит своё олово, корни забытые тешит

в стрелолистовом тигле следит свои вечные бреши

он, как свет кровостойкий, уходит по пашне назад

и вороны влитые в него монотонно галдят

если вдруг невзначай развернутся на травах узоры

в полный рост возопят о своих кремнезёмах озёра

всё возьмётся нараз и ударит по травам внахлёст

и войдёт тиходом в свой укромный подпочвенный рост

***

У ростральных колонн сквозняки голубей

на расщепе обугленной острой Невы.

И ведёт свою власть нитевой воробей

до балтийской ли, финской последней канвы,

до холодной травы.

За окном – опрокинутый в небо флакон,

за другим – облетевший в беззвучие стриж.

Но чащоба зеркал – за любым из окон:

для чего Петербург затянуло в Париж

астмой ломаных крыш?

И Михайловский замок шагнул к Тюильри,

тяжело оступаясь в гранитной беде.

По периметру блоковской бледной зари

разбрелись фонари – раз-два-три, раз-два-три,

да исчезли в дожде.

***

о луна вечевая над всходами медленных крыш

ты стоишь так внезапно так непоправимо горишь

что глашатай просторный одетый в обводы сыча

назовёт тебя скромно моя молодая свеча

город вышел в объем и скользит на весне межевой

есть изнаночный дом он живет здесь почти неживой

но под кровлей луны в нем всё ухают вечные двери

кто же кроме желны в это всё осторожно поверит

о совиный сквозняк на твоих перекрестках затертых

шевеленье бумаг в медоносных и долгих ретортах

вечевые князья на остатках времен меловых

да огромные прописи преосвященной травы