Азбука брайля стрижей
***
когда ветер последний последнюю пыль унесет
я превращусь в тебя с хохолком красноватым
житель лесов питаемый черным воздухом,
чтобы вспышки разбрасывать всполохами
высвечивая окраины
все кто отсюда двигаться будут по окружной
увидят тебя перелетающим с ветки на ветку,
те кому лодки у берега звёзды напоминают
встретят тебя в ущелье у родника и скажут:
вот правда гнилого дождя
на кромке района где переполнены чаши почв,
где свечение птиц перелитое через край,
всполох зарницы и ночь проходящая громо-
отводами башен, и то как я превращаюсь
в спящего на пепельном этаже –
он хотел бы вернуться туда, где протянуто
небо над всеми скучающего подмосковья,
нет, не хотел бы, где течет в ячеистой колее
запах нашего мира и вспорхнет, на крыльях
струясь, дрозд или скворец
***
размолоты все выходные бессонницей
по островам и длятся потоками света
по черной земле: там прорастает зимой
скользящий и собранный шорох
поливальных машин на съезде внизу
у поворота реки
вот они все расстояния, изъедены
ночью тягучей, где поднимается пар
от перегретой воды, соединяет слюна,
любимая, нас как новый робкий огонь,
подсушенный треск, щелканье
вместе с нами горящего мира
смогу ли я сказать «мы» или все это
осколки, дремота и гулкие звуки,
и я стою здесь один, и мимо скользит
все что слышится в проводах свистящих,
когда ласточки падают на крыло
и тягучая ночь вот уже рядом
***
кто-то вроде дрозда
в полете крылом прорезал
тонкую пленку рассвета,
и сквозь ранку эту свечением
обжигающе липкий сочится
ток самой холодной зимы
по вымоинам густеющих
парадных, по увалам дворов –
я боюсь тебя, свет,
как ты липнешь к одежде,
перебирая корку
на памятных ссадинах,
как в рукава затекаешь
желтеющим ветром,
когда во дворы
мы возвращаемся
и уже не носим коробки
со светом по лестницам –
нас в коробках несут,
и мы светим сквозь щели,
молчим – го́лоса
не хватает на всех, на реки
текущие где-то внутри
под стершейся плиткой
сквозь лестницы,
створки лифтов –
только звук среди этого,
разрезающий день
на две половины,
тонущий в свете и сам
становящийся светом
***
покажи мне грудь из окна напротив и улыбнись,
превращение состоится, и они разойдутся
по своим сутулым квартирам
вечером летним: вот он стоит как ниша для себя
самого наполняемая душным светом
что бы хотел я: лежать рядом с тобой, замечая
как холодная кожа теплой становится
и – снова – наоборот,
как стучат молоточки
и с улицы влажным тянет пожаром
но в сумрачные сокольники
не проси я с тобой не поеду,
пусть даже пустили там
новый трамвай и деревья
вылиты за ограды,
выплеснуты на стромынку,
где никак не кончится
мелкий ремонт горизонта
переставляющий нас местами
срезающий свечи каштанов
посередине дождя
***
вот выйдем на улицу и в монотонный дождь
в его усыпляющий ритм, прозвучавший
томительной песней, мы все ей наелись
она – вся туннель из укрывистых звуков
как история наша, как дождь, как все те,
о которых мы никогда не узнаем,
и за Иовом 38 (температура), почти
не понимая, кто селится в устьях рек,
кто на цитре играет среди полостей
и камыша, играет на кеманче – и что
слышат они через почву: что́ урожай их?
мусор какой-то и стук поездов –
или это опять только стук дождя,
наконец-то вот он, и пыль прибивает
ту, что струилась до нас, что после осела,
и я, мокрой собакой, с ними, и лихорадка
от капели крыш как сон о предательстве,
о чистом речном стекле, что волочи́тся
над нами, и смутные горы видимы сквозь него
***
1.
как вспышки цвета вблизи
от котловины мира, как песня
из непонятного далека, она
приходит как высверки роз,
и тонет в усталом стекле,
там где ржавые корабли
навсегда разре́зали море,
и незаметно ссохлось
время среди равнин,
перемолотых ветром,
где я слежу у залива
за лоснящимся временем
загорающих, их ухоженных
женщин – там, где история
протянута плоскими крышами
в сладкий и черный покой, –
где контрабандисты
времени, все больше их,
на шатких лодчонках, и прорези
мо́ря сквозь переплески войн
как граница вечера над всеми
нами, рвущего души,
закат выжимая
из лежащих на берегу
2.
каскадами море
перебирает ступенями
напластований, за сколы
событий цепляясь
в котловине тоскующей
дождливого побережья,
где-то там на канале тающем
в отдаленье от порта,
где небеса глубже
чем выгребные ямы
у незаконных застроек,
где изнурительно чайки
прокатываются на волнах –
там любовь выползает на берег
в слизистой чешуе, в пульпах,
лоснящихся в томном рассвете,
и жду поглотит меня,
когда разгорится море
в семафорной дали,
но медлит, перебирает днями,
и я с тобой гальку пинаю,
слышу от запаха вод
прорастают дома и ямы,
и свечение, все его нет,
не разгорится над портом,
пока среди скал дождя
мы срезаны ветром,
его волокнистым крылом
***
азбука брайля стрижей,
щелканье в проводах,
оттяжки урчащих горлиц –
ты говоришь все это и есть
любовь или же жижа какая-то
на мешках с пищевыми отходами,
как светящийся ток
ход ее между рядами
люминофорной ночи,
что никто не подберет нас,
на берегу странноприимных холмов
и поросших мусором дач,
но наконец-то дождь,
чтобы вспомнить как заблудился
однажды на свалке
в прирейнской деревне
среди прямоугольного пластика,
его долин и предгорий,
и, объезжая все это по третьему кругу,
увидел сквозь блоки
как спрессована наша
подгнившая память,
как воскресения ждет она
среди музыки мух
***
я встретил его по дороге в буйнакск,
у обочины, пока варилась зима
в лощинах туманом, и не сразу,
но он рассказал,
как у камня двое кружились,
или это черные точки,
проросшие сквозь сетчатку,
когда горели леса и всех
заволокло
их прокопченным плачем –
как росчерк по воздуху
они, как немеющий рой
растекается по долине
складками воздуха, теплым лучом
на твоей раскрытой ладони,
когда подъезжаем и видно
движение стад как морей,
отпечатанных друг на друге,
чтобы лучше запомнить,
каким ты был в блеске
всех этих лучей
