Смеркается в апреле
***
под медицинским солнцем сентября
река черна кто вышел из себя
как из тюрьмы приходит к ней напиться
чтоб дальше побрести через поля
с собою прихватив только синицы
лимонный холод вескость снегиря
в бесснежный день, теленочьи ресницы
репейника, в пурпурном молоке
цветения плывущего по свалкам
дойдя до пустоты в березняке
он салютует горестным мигалкам
прощальных васильков. поскольку есть
душа пророчество рассказанное кем-то
кому-то на ночь то она вот здесь
среди сердцебиения и трав
и сбудется со сказанным совпав
впервые до последнего момента
***
обычный двор смонтированный из
чужих воспоминаний. на капоте
ниссана бродит свет звезды ардис
с которой каждый выживший в расчете
и та что здесь гуляла в джинсах клеш
с собачкой белой медленной настенной
и превратилась в галочий галдеж
в тот день в начале марта и вселенной
когда зернистый серебристый дым
из окон прямо в ясень относило –
та троечница что крадет сердца
отличников перед началом мира
из-под руки уснувшего Творца –
водя по моей памяти слепым
пиявочным зрачком проходит мимо
и я за ней когда-нибудь пойду
в оранжевое жерло снегопада
сминая хризантемную звезду
ардис в руках гудящую от яда
***
сначала парусинового ветра
хлопки на Воробьевых и сквозняк
потом из сердца выстрелила ветка
от Юго-Западной сквозь гарь и березняк
до Улицы Подбельского до снега
до площади где тренькает трамвай
и плавится фиалковая схема
метро в сугробе: ская театраль
какого-то писателя аллея
я знаю кое-что о той Москве
где навсегда остановилось время
и слабо бьется жилка на виске
где человек столкнулся с алфавитом
и выговорил страшную судьбу
и прожил каждый час ее – с разбитым
сердцем и испариной на лбу
в квартире где запала половица
как клавиша и звуку нет конца
ему после всего спокойно спится –
навряд ли уже что-нибудь случится
плохое с добежавшим до ловца
от точки где все это началось:
смеркается в апреле, серебрится
ночная Боровицкая насквозь
пропитанная инеем еловым
уходит покачнувшись за края
по линиям размоченным лиловым
весна в которой плавает ресница –
единственная истина моя
останется апрельская минута
азарта перламутра и скворца
где зверь дрожит в предчувствии маршрута
и не желает слушать про ловца
***
говорил образованный господин
с невыносимым сердцем
что нет никого среди ясных льдин
облаков идущих на север
...над Подмосковьем гудит как пчела
черный простор и рухнет
дождь в сухомятку еловых лап
ветреный день потухнет
над Наро-Фоминском над кирпичом
школьник откроет тело ключом
крови упав на стройке
чтобы очнуться в Апрелевке
встать не думая ни о чем –
сгусток небесного гула
бурелома дождя чистой сквозной воды
чтобы душа вильнула
в сторону вверх проломив громовые льды
самолет замигает в просторе где нет тебя
где снуют в темноте кровяные тельца ноября
***
1.
этот парень местный придурок
околачивается во дворе
колупает мокрую штукатурку
присматривается к детворе
он думает так: вот моя вера, мама –
кирпичная крошка на крапивном листе
жизнь проходящая мимо
без всякого там «прости»
он рассеянно рубит крапиву
палкой и думает так:
человек должен быть красивым
даже такой (взмах) дурак
как я. втянув голову в плечи
он наблюдает молча
как веселятся дети
не понимающие что вечер
длинный тоскливый осенний волчий
тридцать лет как наступил на свете
он думает так: холод скамейка
котенка втоптать в землю ногами
мне тридцать лет мне не страшно нисколько
здесь с вашим детством и с вами
с вороньем на замызганных ветках
с крысой за мусорным баком
девочка шла почти на конфетку
но ее испугала собака
этот парень долгими вечерами
сидит под окнами во дворе
или слоняется по переулку
и я шепчу прижимаясь к маме
шепчу задыхаясь: пожалуйста не
отпускай меня на прогулку
2.
отец умирал опрятно, спеша
в противовес тому как долго
ехала скорая. есть душа –
отец говорил – даже у волка
у мотылька у цветка у воды
как это было давно, ты подумай
сын выносил собакам еды –
маленький мальчик в куртке с поддувом –
и под рябиной они толклись
жирный пакет в землю вминая
и дождь начинался и мы подрались
когда-то потом никогда я не знаю
3.
иногда я сижу под окном с сигаретой и пивом
мимо проходит с детства знакомый псих
дети кричат и играют с собаками – что мне до них?
я давно всех собак покормил но не вырос счастливым
***
допустим жизнь не сложилась
остается необходимость
даже какая-то смелость
человеку без божьего знака
в запертом теле пережидать мрак
в детстве тебе не купили собаку
а потом расхотелось
стало не до собак:
антарктический черный апрель
глотающий электрички
выжить бы самому
хватаясь за рифму «дверь»
хватаясь за рифму «спички»
как тонущий за корму
кроме того в мире где кошка гнется
собака ломается – лучше тонуть одному
надеясь что рифма найдется
быстрей чем сгустится мрак
до фазы когда не разглядеть ботинок
а жизнь прожить надо так
чтоб без денег на птичий рынок
возле горелого зимнего березняка
прийти и купить только душой щенка
***
оттепель шатры из простыней
ходит волк за слезный бугорок –
дальше богоизбранных зверей
от которых отвернулся Бог
лезет в класс косой весенний лед
рассекая надвое рассудок
никогда из мыслей не уйдет
это небо ветка самолет
капающий кран и время суток
голубая школьная весна
мыльные разводы в слезной пленке
у меня по-прежнему блесна
между ребер и в кишках потемки
во дворе все утро с веток льет
воробей разгневанно клюет
что-то в пошатнувшемся сугробе
все пройдет а это не пройдет
до звезды поднимется в ознобе
и обратно в тело упадет
***
симфонический холод осени на Лесной
под фонарем вставляется сумрак в резной
футляр сентября до золотого щелчка
на рельсах лежит станционная тень от «пока» –
это слово к прощанию ближе чем злое «прощай»
как судьба показала
сквозь феврали утешительно светит май
тем кто живет словно стоит на посту
нехорошем, «пока» молча держа во рту
чтоб болеть перестало
***
пусть тот ребенок что особняком
стоял на фотографиях в альбоме
однажды станет летним сквозняком
и ящеркой в крошащемся разломе
травой на полевом аэродроме
да будет несгорающим зверьком
на солнцепеке в Видном или в Химках
кто никогда не думал ни о ком
кто никогда не жил на фотоснимках
где бледные вздымались колтуны
алоэ и журчали батареи
где на доске распахивалась ночь
в которую ученики глядели
и видели похожие точь-в-точь
на точки звезды. пусть он станет точкой
в конце непродолжительной строки
в конце гудящей северной реки
и в заморозки въехавшего сада
где пахнет лист железом и молчит
и проступает взятая из ада
последняя на свете тишина
и подступает к горлу лимфоцит
и падает на землю пелена
после которой зрения не надо
на старой фотке свет давно потух
тому к кому судьба не охладела
спустился в рот холодный птичий пух
и музыка из белого предела
***
в зябкую минуту между волком
и ребенком, в перекрестных балках
недостроя где во мгле железа
зимнего белеют фонари
о себе прочтешь в учебнике зари
и пойдешь по стеклам перелеска
повторяя «это бесполезно»
к отдаленной станции любви
но они опустят занавеску
эту из стального полотна
снова – и закуришь, забывая
отдаленных станций имена
я скажу «прикрой меня, пока я...»
но меня прикроет тишина
***
как зима на угольной разгрузочной площадке
в середине лета играющего в волки-зайчатки
как письмо которое сам написал и отнес
идиот не тому адресату
когда он стал писать ответ
ты не умер а лишь изменился оттенок заката –
во дворе запускали петарды и не было слез
их и сейчас нет
этот ответ, которого хватит надолго,
присылают сюда по частям –
то окликнут во тьме, то во сне зазнобит
как когда наконец-то пустили на верхнюю полку
а там тени пришиты к теням
внахлест и сквозняк волосы теребит
