В текстах Михаила Вистгофа лирический субъект ведет с миром разговор о прямых и понятных вещах, но при этом высказывание своё скрывает за витиеватой образностью – и именно благодаря этой образности мы понимаем, какой язык подобрать для разговора о тех самых понятных вещах.
В стихотворениях Вистгофа мы сталкиваемся с небольшим мысленным парадоксом: не говорить о печали внутри метафоры, а метафору сделать бесконечно печальной. Среди приёмов, служащих автору, наиболее ясно просвечивает постоянное сближение и сращивание: большого-малого, различного по плотности и фактуре – в попытке вывести единую субстанцию идеи, образ, длящийся и продолжающийся мыслью, мановением руки – слово-отпечаток руки, которая одновременно и ветвь, и любой другой предмет, здесь вообще проходит наискось почти через каждый текст; «невидимое предплечье» перетекает в «локти метромоста» и длится «разветвленными руками». Но в стихотворениях Вистгофа вообще всё постоянно смещается и трансформируется: «шарф вылетает продолжением березы», снег вырастает в окно, как бы вторгаясь в существование малого, а «расстановка оград» становится «порывом» – языковые поля накладываются одно на другое, и семантически недвижимая «расстановка» теперь способна поддаться подвижному-зыбкому «порыву». Примерно то же происходит и с «разогнанным сгустком огражденного света» – «остаток солнца» (сам по себе незримый, если его не трансформировать и не придать ему другую текстуру) теряет свою эфемерность и становится ощутимой субстанцией, температуру и консистенцию которого мы вправе дочувствовать сами. Ценно здесь то, что автор передаёт общее чувствование мира вокруг нас (тебя, меня) – и думается, что придать иную суть солнечному свету как-либо иначе в рамках поэтики автора было бы проигрышем; «богомолы мостов», «месяц черный стриж», «желторотый свет» – всё это удачные находки, составляющие ось текста. Хочется пожелать автору и дальше исследовать бесконечное малое, не бояться делить его и делить, отыскивая «пылинки бесконечного ума» – сохраняя при этом и цельность, и ясность речи.
– Софья Дубровская
***
Печаль моя светла –
Из горького стекла
Улыбка рассыпная
И месяц черный стриж
Над бровью диких крыш
Бессонницей и снами
Печаль моя стекла
По голени ствола
Крапиве и калине
И слышится мне смех
Неслышимый для всех
Над пропастью совиной
Печаль моя легла
И туго обняла
Невидимым предплечьем
Печаль моя росла
Над греющим тела
Колодцем человечьим
***
Все вокруг
Есть нечеткий след
Твоих серых глаз
Снег, выросший мне в окно
Богомолы мостов
Или воздуха
Дамасская сталь
Выправляемая
О точильные камни домов
Локти метромоста
Давно скрещенные кем-то
Стук любой
Шаг или взрыв
Эхо двери тобой закрытой
***
Южного воздуха шелковая ширина
Превращает в порыв
Расстановку оград
Или солнца остаток
Разбитый ветвями
Превращает в заплаты на теле земли
Мне становится видно, что ты
Огражденного света
Разогнанный сгусток
Оставляющий в мраморе след
И носящий в глазах
Белокаменных мыслей обрывки
***
квартал обесточенный
желторотый свет падает из окна
иволга солнце ткет из перьев своих собратьев
склеивая их словами случайных прохожих
и украденным с крыш воздухом
желторотый свет рождается на губах
срывается и сразу
становится нечитаемым сигналом
пропадает в городе
шарф вылетает продолжением березы
и обессилено падают
ивы парализованные руки
***
Еловая подреберная тьма
А я под ней – игольчатое сердце
А я под ней – смотрящая на север
Пылинка бесконечного ума
Я буду меж рогатками домов
Летящим в ледяное небо камнем
Я буду разветвленными руками
Оборванных на середине снов
Я упаду, пробив ядро земли
И вылечу, забрав в ладони магму
Я разолью – закатом над домами
Над черепахой разноцветных плит