Анна Чиранова. Воздушный змей (с комментарием Лизы Хереш)

Предметный мир в поэтической подборке Анны Чирановой приводится движение двумя на первый взгляд разнонаправленными импульсами. Во-первых, это навязчивое стремление к тактильному контакту, уточнение телесных границ единообразного по своему составу дома образов и героев (птицы со спящими клювами, холсты с зияющими просветами, заснеженные сады, бесцветный воздух, обесцвеченные облака). Вероятно, именно желание взять на руки обитателей этой монохромной галереи позволяет им актуализироваться в авторском голосе, начать двигаться и дышать. При этом реализация составляющих этих текстов во всей их мощи оказывается не настолько безобидной, как это могло бы ожидаться от подобных умозрительных спокойных картин: о радость, не смотри в мои глаза, не подходи, / не вспоминай: теперь ты держишь свет такой, / что больно видеть, держишь свет слепой, / который помнят спящий и немой.

Второй движущей силой в стихах Чирановой выступает недолговечность и хрупкость всех тех материальных предметов, которые субъектка осторожно берёт в руки: вырванные с холста, таким образом они как бы напоминают о своих физических свойствах. Можно сказать, что каждая художественная деталь у Чирановой обладает светом и гравитацией; такие детали обретают свечение и грозятся упасть из ослабевших во сне рук, ослепить собственную хозяйку, вырваться и перестать принадлежать множественным садам, в которых они очутились. Подобным образом в этой подборке работает и память: призыв «запомнить всё» сочетается с ледяным холодом «непомнящего моря» – по умолчанию в этом мире помнят вещи такими, какими они были до прикосновения субъектки, несомненно, обладающей и поэтическим светом, и жаром гравитации – их помнят без свойств, без истории, без дыхания.

Недолговечность, сочетающаяся с даром оживления вещей, у Чирановой чаще всего находит отражение в виде игры: это карнавальная кутерьма, ярмарочные скоморохи. В игровых паттернах, во временных сдвигах границ яви-ирраеальности, происходящих по правилам, этот мир чувствует себя наиболее приближенно к своему органическому существованию: он включается в предложенные ему условия и с лёгкостью возвращается в небытие. Чиранова создаёт пробные сады, как детские площадки (или театральные сцены на площадях); даже побег из рая здесь совершается полуслучайным, полусонным образом, в котором лишь угадывается привычный (но не теряющий трагизма) распад языка, связи между означающим и означаемым. Это проигрывание грехопадения фигурками из вертепа, которые были отнесены сушиться подальше от колодца – на качалку, на старый матрас, в чашку с китайским шёлком, где уже поселился его создатель.

– Лиза Хереш

***

где птица плакала на отраженной ветке

теперь не вспомнишь. отсутствие звучанья

ещё не стало словом «тишина», но помнило

названия цветов и назначенье viola lutea

(и прочие растенья). всё станет зеркало

                                            (невозвращенье сна).

костянка с пыльно-восковым налётом,

рассеянные звёздные скопленья, молоко,

кассиопея – созвездия в оставленном наброске.

всё станет боль и светлая вода.

*

радость, яблони, косточки клубники – для немоты,

чтобы читать псалмы над ними. пробовать понять

иероглифы вечернего света: никто не может перевести.

старые туфли, потерянная в твоём саду радость –

даже всё это, похожее на одежду последнего бедняка,

стало доказательством не-отсутствия благодати.

яблоки будут собраны детьми, тебе не будет рассказано

о моей любви. пространство между домом и улицей

заполнено влажным светом. дождь длился несколько дней.

*

бери в ладони ледяную ткань и слово,

китайский шёлк и воду в клюве птицы,

стеклянный воздух, долготу, движенья.

найди шкатулку, спрячь туда всё это,

не выдавай себя, уйди хотя бы в море,

и притворись, что ничего не знаешь.

что выросла, жила и видела русалкой

китайский шёлк – по правилам Ли Цзы,

любимый только императором Китая,

что слышала, как в чашку из фарфора

спускался медленно, спускался шелкопряд.

найди шкатулку, спрячь и шелкопряда,

не различай ни речи, ни движений,

запомни всё, укройся в ледяное,

холодное, непомнящее море.

***

сад 1

не возвращаться в непослушный сад значений.

настенный ветер в доме Ливии изучен снами

и пеньем неподвижных птиц. сад возвращений.

о радость, не смотри в мои глаза, не подходи,

не вспоминай: теперь ты держишь свет такой,

что больно видеть, держишь свет слепой,

который помнят спящий и немой.

сад 2

бесцветный воздух вынимают из пространства

на площади не ярмарка ветров, но близкое

к неразличенью света, к паденью зрения:

игра ведётся в доме облаков, в неясном свете,

у скомороха, взятого за скобки, зеркало воды

забравшего. не пересчитывай количество созвездий:

бесцветный воздух, ярмарка ветров.

ВОЗДУШНЫЙ ЗМЕЙ

недосмотренный сон облака у воды и другие

голоса не веди меня нищий уводит слепого

и ведёт по земле предлагает играть в облака

пока весь не рассыплется пятнами бледного света

говорит посмотри облака это то что тебе подарили

то есть я подарил то есть нищим остался с тобой

и пока все растенья сплетались в невидимый узел

я лежал на земле я играл и рассматривал сны

не смотри на меня на больного воздушного змея

не проси говорить сквозь меня прорастает трава

недосмотренный сон облака и замедленный ангел

серафим заигравшийся медленно сходит с ума

***

если ветер и свет подержать на уставших руках,

может быть, не уснут, как ребёнок уснёт и заплачет

от простой колыбельной, в которой нисколько не значат

и не падают тяжестью новые яркие буквы.

и не держат уставшие руки:

успокойся, усни. это зеркало новой разлуки.

обведи и смотри эти контуры ветра и света:

на прозрачном холсте, где ни звука, ни света -

очертания зрения, ветра.

«ты не знай и не помни об этом,» –

повелят или тихо подскажут.