Евгения Овчинникова. Песчаная память ветра (с комментарием Кирилла Шубина)

При первом чтении подборки — ощущение близости; остальные — постоянные неудачи интерпретации и описания, переживание, что не могу углубиться и расшифровать каждый знак. Но сейчас, пусть и чувствую себя похоже, получилось смешаться с текстом. И, думаю, прежде всего благодаря отдалённому/расфокусированному чтению или чтению на расстоянии (но не дальнему чтению): когда не всматриваешься в слова, а проходишь через них, цепляя общие черты, чтобы восполнить разрушенные связи. Может, это просто удобно мне самому; может, такой режим восприятия навязывали сами тексты. В любом случае я предлагаю среднеустоявшуюся иллюзию-интерпретацию, одну из многих, без которых тексты не проходят.

Может быть, именно из-за «расфокусированного чтения» я отдаю большое значение дистанцированности субъект:ки Жени от ситуаций стихотворений, нагруженных аффектами. Они скрыты в текстах благодаря остранению: цепочки терминов, громоздкие определения и сочетания сильно удалённых друг от друга тематических планов:

несмотря на стадиальность пространства

                                                                         объект А и объект В — то бишь инкубы

            ищут улиткообразное соположение

                                                        порождающее чистейший амнезиальный эффект

Эти приёмы растягивают интонацию, делают её нейтральной и отчуждённой, не исключающей субъектности. Здесь и предпочтение описательности прямому высказыванию. Но даже если оно появляется, то субъект:ка постоянно увиливает от темы, например, перебегая между свободными ассоциациями, резко монтируя слова:

сО

                                                                                                                          это вместе

а кровати раздельные

сО

                                                                                                  это монооксид углерода 

Нейтральности и отчуждённости периодов соответствуют графически соположенные части текста: поставленные в противоположные концы страниц надписи, мерные и симметричные стихи. Так достигается ощущение завершённости и полости композиции. События стихотворения максимально остранены, и мы видим только их ритм и форму. Они — «эллипсоидное движение», серповидность оклика, пузыри и спелое яблоко, буква О — так спят колечком, а вещества окисляются кислородом. Вещи, схваченные текстами стихотворений, вечно перетекают друг в друга, и трансформация сама по себе схватывается и выставляется в резко отделанной и обнажённой структуре.

Повисшие в воздухе слова, части конструкций, вызывают ощущение избыточности языка и, в итоге, опустошают его. Здесь обнаруживаются переклички с минимальной поэзией, которая тоже исходит из банкротства слова, отчего особо значимым становится негативное пространство текста. Но для таких поэт:ок свойственна онтологическая серьёзность, чего, как мне кажется, нет у Жени. Её конструкции скорее наполнены личным опытом: тексты построены так, что «Я» субъект:ки сначала теряется, и затем должно быть возвращено. Отсюда — и множество круговых форм, и возникающее пространство сна. «Я» вновь встречает себя, но уже в другом качестве, пройдя через позицию наблюдателя и поэтому отдалившись. В итоге, вместо обретения самости остаётся сконструированное равновесие с тревожащими пустотами. Таковы способы кристаллизации пережитого опыта и одновременно форма поиска, проходящая по остаткам прошлого.

— Кирилл Шубин