Вполне съедобные яблочки. Рассказ из цикла «Жизнь незамечаемых людей»

Один, кажется, довольно известный, но уже не слишком молодой человек, переживший в душе далеко не первую юность, приехал на свой дачный участок, чтобы там в уединении о чем-то подумать.

Но при виде богатства яблок в том году не удержался и перестал думать; мысли его разбежались, и он невольно стал собирать яблоки, срывая их с деревьев или поднимая с земли из листьев. Он был так долго поглощен природой, что понял, что ни о чем не подумал, а ему уже надо было собираться обратно. Поэтому он все же решил собрать свои мысли в кулак и, наполнив яблоками довольно приличный рюкзак, поспешил с ним на станцию.

На этот раз мысль его захватила, и он многого не замечал вокруг. Когда он взбежал на платформу – а она была центральной, так что пути огибали ее, как раз подошла электричка, и он запрыгнул в нее, радуясь, что ему повезло. Но когда поезд тронулся, он взглянул за окно и заметался мыслью внутри себя: он понял, что, вместо того, чтобы сесть на электричку в Москву, второпях сел в противоположную сторону. Подумал он даже и о стоп-кране, но потом усмехнулся, вспомнив, что ситуация его похожа на такую же, как у одного из героев Набокова. Только тот не подозревал долго о том, что движется не в том направлении, а он-то сразу все осознал. Но это его не особенно порадовало; к тому же он не мог вспомнить фамилию героя, и это его стало почему-то мучать.

В вагоне почти никого не было – через несколько скамеек к нему лицом сидела какая-то одинокая женщина, по виду его ровесница. Вдруг она поднялась с места, возможно, заметив его мелкие метания и движения лицом во все стороны; она подошла с улыбкой и села напротив него. Потом произнесла тихо:

– Я сразу вошла в вашу ситуацию… сели… то есть поехали не в ту сторону… Не вы первый, но и не последний… Но теперь можете успокоиться… Поезд сейчас будет идти без остановки… Так что полчаса свободного времени у вас есть. Потом вдруг она спросила его:

– Вы любите деньги?

Немолодой уже человек задумался, и это явно понравилось дачнице:

– Вы первый, кто замолчал после подобного вопроса. Обычно отвечают, произнося какую-нибудь банальность вроде: «без взаимности» или что-то такое… Вы внушаете мне доверие.

– Я рад за себя… и за вас.

– Хочу вам предложить, раз вы оказались в такой ситуации… Конечно, не за просто так… Помочь починить мне крышу, а то она протекает…

Он опять молча смотрел на нее.

– Понимаю… Вы смотрите недоверчиво… Опасаетесь, что слабая женщина заманит вас в ловушку… Когда будете на крыше, уберет приставную лестницу.

– Нет, думаю, ловушка меня поджидает раньше… в саду.

– Ну разве что яблоко вас зашибет… Больше, уверяю, никаких опасностей…

– Впрочем, да… Чего опасаться, я яблоками столько раз за сегодня травмирован… Столько раз они били меня по макушке… Учили уму-разуму… Хотите яблочка?

Теперь она молча посмотрела на него.

– Да вот, если сомневаетесь в свежести и незапятнанности яблока…

Он достал большой носовой платок, вытер им яблоко, которое тут же крупно надкусил - и взглянул на попутчицу. Затем взял за уголки платок, как фокусник, демонстрирующий, что никакого обмана нет.

– Вот, можете убедиться, что чистый абсолютно.

– Но наверняка на нем много болезнетворных бактерий.

– Думаю, на нем бактерий полно, но почему сразу болезнетворных?

Он тут же достал из бокового кармана рюкзака сложенную газету «Метро»:

– Ну, вот можно взять газету… Сегодня утром при входе в метро мне вручили. Она абсолютно чистая, не читанная мной.

– Но когда ее выпускали, ее же читали.

– Не думаю.

Она взяла один газетный лист и понюхала его с сомнением:

– Типографской краской не пахнет. Вот это подозрительно…

Но все же она взяла этот лист и тщательно обтерла им большое румяное яблоко. Потом взяла уже другой листок, плеснула на него водой из маленькой бутылки, которую достала из сумочки, и вытерла яблоко листком, так, что оно стало блестеть. И затем окончательно вытерла фрукт третьим листом газеты. Потом посмотрела яблоко на просвет. И хотела его уже укусить, но взглянула еще раз на попутчика:

– Что вы так пристально смотрите на меня - ждете, что съем и засну, как царевна?

– Да вы не бойтесь, от него еще никто не засыпал.

– Хотите сказать, что я не похожа на спящую красавицу?

– Вовсе этого не хотел сказать… Вы еще Белоснежку вспомните… Все это литературщина какая-то…

Тут она усмехнулась и, держа яблоко в руке, сказала:

– Ну если уж кому протестовать против литературщины, то точно не вам… Вы же чисто литературный персонаж… Как набоковский Пнин, севший в поезд не в ту сторону.

Тут он вздрогнул – имя, которое он искал, явилось совершенно неожиданно:

– Неужели вы читали Набокова… Встретить в пустой электричке любительницу литературы…

– Я не только Набокова, но и Пнина читала.

– Поэта Ивана Пнина?.. Откуда?

– Да, мой литучитель Тузов… мы еще звали его в классе Тузенбах… Много нам кого из того времени читал.

– Подождите… У меня тоже был учитель Тузов… Вы что, тоже 2158-ую школу заканчивали?

– Именно… Я училась в 10-м «З», а вы?

– В 10-м «Ц»… Понимаю теперь, почему мы с вами не сталкивались… Только Тузов у нас проходил как Рейтузов, а в 10-м «М», я знаю, у него было прозвище Бутузов.

И тут «З» и «Ц», не сговариваясь, стали читать стихи из разных веков, которые, как они помнили, читал им Тузенбах, он же Рейтузов.

Они немного расшумелись и заметили, что из дальнего конца вагона поднялась и приблизилась к ним чета, судя по всему, пенсионеров и сразу же предложила им поучаствовать в бесплатной лотерее. Выпускник 10-го «Ц» спросил:

– Имеете в виду, что ничего нам не выплатите, даже если мы выиграем?

– Да нет, это вообще бескорыстная лотерея.

– Тут же бывший 10-й «Ц» предложил им два яблока, обтерев их оставшейся страницей газеты. Они охотно согласились и присели к ним на деревянные лавочки. Видно было, что они давно ничего не ели, но вкушали яблоки, никуда не торопясь – и с нескрываемым достоинством.

Выпускница 10-го «З» смотрела на них напряженно, ожидая результата, но с ними ровным счетом ничего не произошло, если не считать, что каждый после восьмого яблока слегка зарумянился. И тогда «З» поднесла ко рту то большое яблочко, что держала в руке, и съела его, в этот раз не задумываясь.

В вагон вошла гармоника, появление которой почти никто не заметил. Но все же, повернув на секунду голову в сторону музыки, пенсионеры сказали:

– Мы слышали, что вы тут стихи декламировали… Слышали, что вы и из нашего любимого восемнадцатого века читали… Но только вот то, что вы прочли: «А весна, как струна, занывает в груди…» – это совсем из другой оперы… Это какой-то уж слишком явный девятнадцатый… Да еще его середина, сердцевина… Его мякоть… подгнившая…

– Ну, конечно, это Крестовский… Всеволод, – сказал человек с яблочным рюкзаком. – Могу и еще что-нибудь из таких же прочесть… Из Розенгейма, Курочкина, Щиглева, Буренина, Шумахера, Алмазова… Из кого хотите. Вот, пожалуйста, поэт Иволгин… Александр, которого вроде бы в «Искре» знали под псевдонимом А. Волгин, а в «Будильнике» он был известен как Чижик. Вот, например, из него:

   И долго я слушал ту песню печальную,

   Глубоко тоскуя и слезы тая…

   И вспомнил я с грустию родину дальную

   И синюю Волгу и песни ея!

– Ну чего вы в противный девятнадцатый потащились – насколько осьмнадцатое столетье благородней, очищенней и лучше… Насколько лучше их всех Иван Пнин. Вот как раз его «Терновник и Яблоня», – произнес пенсионер, глядя на рюкзак с яблоками. – Я же знал наизусть… Но и сейчас что-то из него помню:

   Вблизи дороги небольшой

   Терновник с Яблонью росли;

   И все, кто по дороге той

   Иль ехали, иль шли,

   Покою Яблоне нимало не давали:

   То яблоки срывали,

   То листья обивали.

   В несчастье зря себя таком,

   Довольно Яблоня с собою рассуждала;

   Потом

   Накрепко предприняла

   Обиды все переносить

   И всем за зло добром платить.

– Дальше вроде что-то такое, – и он стал, уже невольно согласуясь с музыкальными тактами звучащей гармоники, слегка нараспев читать:

   Терновник, Яблоне слова сии твердя,

   Над муками её язвительно смеялся.

   Но вдруг – откуда, как, совсем не знаю – взялся   

   Прохожий на дороге той

   И, Яблони прельстясь плодами,

   Вдруг исполинскими шагами

   Подходит к ней и мощною рукой

   Всё древо потрясает;

   Валятся яблоки сюда, туда,

   К ногам Терновника иное упадает.

– Дальше не уверен, что дословно… Про прохожего:

   И как-то невзначай за терн он зацепляет – 

   Мгновенно чувствует он боль в руке своей,

   Зрит рану и зрит кровь, текущую из ней,

   И чает,

   Что сея злее раны не бывает.

   Правдива ль мысль сия?

   Кто хочет, тот о том пускай и рассуждает:

   Рука его, а не моя.

   Но это пусть всяк знает,

   Что в гневе, в ярости своей

   Прохожий до корня

   Терновник отсекает.

– Мораль не помню дословно, но окончание вроде бы близко к точному:

   Что люди добрые хоть терпят и ужасно,

   Хоть сильно гонят их, однако ж почитают,

   Злодеев же тотчас немедля истребляют.

– Да откуда вы это знаете? – спросила, по-видимому, почти похолодев от неожиданной догадки, попутчица. Неужели… Неужели у вас тоже Тузенбах учителем был?

– Только наш Тузов был… Почему Тузенбах? Да, это он нам внушил любовь к поэтам рубежа восемнадцатого и девятнадцатого столетий.

– Значит, вы тоже из тех же десятых классов, – почти хором сказали «З» и «Ц». Но все же вы-то как называли Тузова?

– Да, мы из 10-го «Я»… За одной партой сидели, – растерянно сказали пенсионеры. – Но как мы называли Тузова, не помним… Да мы его самого можем спросить. Он сейчас в соседнем вагоне едет.

– Не может быть, – тихо воскликнули первые попутчики. – Но почему же не в этом? Брезгует?

– Нет, дело не в этом… а в силу особой деликатности. К тому же, может быть, он не хочет, чтобы через сорок лет после выпуска ему предъявили претензии в особых взглядах на школьников и школьниц.

– Тогда идем к нему туда сейчас же и немедленно, – закричал 10-й «Ц». – У меня еще полрюкзака яблок осталось. Мы его буквально закидаем ими. Заставим его их все съесть и зачитаем его стихами Пнина, Востокова и Василия Попугаева.

Гармонист, хотя был в отдаленье, словно бы их услышал и, завершив про любовь, начал что-то про яблоки. Все взглянули на него, понемногу о чем-то догадываясь.

Гармонист медленно пошел между пустых скамеек и, когда поравнялся с ними, все, не сговариваясь, положили по яблочку в его подставленную большую шляпу.

Когда он тихо прошел мимо, пенсионеры встали и так же тихо сказали всем:

– Да он же идет в вагон к Тузову. Айда за ним.

И все медленно поднялись и пошли вслед за музыкой, глядя на прошедшего гармониста и смутно узнавая спину выпускника 10-го «Ю» класса.