Сказки

СКАЗКА-13

Набивает лошадь травами желудок,

Понимает: «нужно, чтобы можно жить»,

Некрасиво улыбается, смеется,

Желобок из вен вздувается, поётся,

Разорвётся на тугом ли животе?

                              В этом месте появляется строка.

Заседали у парного котелка

Два ребенка в несуразных котелочках.

Что готовится и булькает внутри?

        «Мы поймали гоблина, гоблина, гоблина!

         Мы поймали гоблина! Был он наш отец!»

Как от стойла отбегает жеребёнок,

Так кричат друг другу дети в море маков:

«Отойди от края, отойди от края!»,

Но сбивает их упрямая телега,

Чтоб как следует проволочить по лесу

И оставить у реки – поить лицом.

           Жеребёнок оказался подлецом!

Дети-дети, низкорослые травинки,

Не сиделось вам у камня под коленкой,

Что наделали? Ну что же вы наделали?

Почему у мамы прежде не спросили вы?

«Убежали, убежали, убежали прямо в лес,

Было поле, было море, мир окуклился – исчез!

Если б не бы, если б не бы, если б не было отца,

Мы бы в лес не убежали потерять овал лица!»

Разрывается копытце: уголок и уголок.

Дышет, пышет, роет землю: поперёк и поперёк.

Как красиво рвется небо от коптильного дымка!

Как красиво вьется сверху щепетильная река.

                              В этом месте появляется строка.

         «Мы поймали гоблина, гоблина, гоблина!

          Мы поймали гоблина! Был он наш отец!»

Если так он будет назван вами, дети,

Мне вам надобно отдать большое чудо:

Будет кожа ваша мягкой и слоистой,

Будет кожа – гобеленовая кожа.

             Осторожно, осторожно, осторожно!

Набивает лошадь травами желудок,

Понимает: «нужно, чтобы можно жить»,

Некрасиво улыбается, смеется,

Желобок из вен вздувается, поётся,

Разорвётся на тугом ли животе?

Это ящерка уснула на плите.

Жеребёнок оказался подлецом.

Разве можно было так с родным отцом?

***

Это будет почти что сказка,

Потом это будет почти что сказка,

Потоп: это будет почти что пьяный,

Который сказал мне в лифте, что он

Разметал арбузные корки по улице, всем известной; потом почтальон

Донесет свой конверт: он трудится,

Он – это ворон со всех сторон,

Потом это будет почти что коробка,

Взмывшая вверх, это будет почти

Человек; человек-картон,

Человек-оболочка, смотри, смотри:

«Нарисуй его – а потом сотри»,

Это будет чудак, человек-чудак,

Безразмерная комната и бардак,

Представление чуда со стороны,

Ожидание чуда, потом вины,

А затем – обжигание, нежность, соль,

Сдвинул локтем – рассыпятся небеса,

Это будет стул и почти что стол,

Это будет почти гроза.

***

Моя грудь на подушке размëтана:

нелетимая шалость присутствия.

Это что за небесная лодочка

раскачалась по озеру удочкой,

изогнулась крючком – и за пазуху

залетает окна поднебесного?

«Занавесь, занавесь – просит занавес,

– занавесь себя, шалость, прелестница».

Раскроилось у месяца рыльце,

превратилось в хрусталик-копытце

и светилось, и дергалось в пене,

выбивая искру из земли;

та давай разгораться, расти,

выгибаться немыслимым телом.

Саму себя колышком спелым,

одичавшей берëзкой поставила дико крениться у озера и бушеваться, вертеться в удачливом ветре.

Истязал, истязал – то ли высек,

то ли ей удалось между камнем и камнем падучую выстругать, высечь.

Полиняла подушка и вылезли перья и впились в калиточный скрип.

Так сжимались под стопами комья земли:

утро шаркало в подподоконной степи.