Боб Перельман. Из книги «Шрифт Брайля» (перевод с английского Александра Фролова). Часть II

ПОСИДЕЛКИ

Дрожь бежит по ногам, пора бы уже. У моего тела есть ощущение букв. Моя шея — крепкий мост; он не нуждается в упоминании, но упоминается. Плыви куда угодно, проворная хлюпающая поверхность, оттаявшая и способная отделить тебя от твоих манифестов.

Волосы на руках твоей мамы, тычут в тебя. Фартук, ланч-бокс, коробка передач бульдозера: лучше что-то сделать. Карты тасуются, сдаются, просеиваются в подвал.

Бум, я даю тебе разнообразие. Ложись спать и будь в каком-нибудь животном. Дрожит паук, и кто смеет ловить рыбу. Когда-нибудь совершенный смысл сломает стул.

ПЕСНЯ О СЕБЕ

не будь жестоким, монорельс,

здесь один конец

УШЁЛ ОБЕДАТЬ

одет как мы остаётся понятный зуд

шумы что невозможно объяснить

небеса тоже

видишь я без одежды

говорит человек в своем уме

пурпурная цыпочка в борделе кричит на лыжах удовольствия

зуд поговорить зуд улучшить мазь

грохот в процессе шугаринга

зеркало мы временно разбито

ВРЕМЯ СНА

Давай сделаем лирику из объятий.

Давай просто доить это святое бюро нашей тети.

Пусть

эта частица из собрания сочинений

ускользнёт

скажем, в чужое собрание сочинений.

Всё молекулы работают, они

полностью контролируют ситуацию, которая, прикрепив

резиновый член к поршню, ускользает

от внимания, хотя упоминалась.

Вы слышали, что я только что женился?

Подождите, пока Фрэнси (внизу) услышит об этом.

Луна тянет снежинки вверх и

внимание отвлекается когда верхушка черепа (столетия)

искусно выполняет Сюрприз. Спи спи

КУЛЬТУРА

Порыв дождя красит в серый небеса. Грустный рим уходит. Прошлое становится маленьким, прячется под соснами на заднем дворе, притворяется мёртвым. Интересно, где форд разбил свое сердце? Здесь индейцы, там поселенцы, а между ними, река ароматов. Вот и всё о деревьях.

Видя их как других, глаз обнаруживает себя в стране птиц, потерянным, шедевром. А белки пустыни в месте, где ты его оставил, но не можешь за ним вернуться. Пряжа удовольствия, завявшая от грязных листьев. Вот мы сияем на многие мили леса. Яркий купол направляется к шкафу. Идём туда.

Ее порывы, как десять рук, вторгаются в английское соглашение о дырке для леди и джентльменов. Блуждание среди отдыхающих валунов.

ЛЕДНИКОВЫЙ ПЕРИОД

Озеро Эри, Она поёт. Кошка поднимается наверх.

Атлантический океан. Убери мусор.

Всем светящимся рыбам не нужно пытаться прятаться.

Никаких исключений, гарантированных правилом

высокого широкого ума растворенного в ледниковой воде где в лося

верят дольше, когда видят. Огромный серебряный рудник,

вся гора потрёпана взрывами, каждый вход —

дыра.

И луна, под которой можно наслаждаться и обжиматься.

Давай ухитримся и примем смятение,

отец тихого сада снова откапывает это всё

с идиотским взглядом на последующие поколения.

Теперь он равнодушен,

разрушение, маскарад, неизменность,

скрещивание. Тихий океан

FUERA DE LA TIERRA[1]

она исполняет румбу

     туристы счастливы

бессмертный блеск

    единожды дважды трижды olé!

слово с твоим señor

    es muy grande es guapo[2]

прекрасная popo[3]

    видимо никто не замечает что

вокруг нас развиваются прекрасные сюжеты

    ПРОГРЕМИ И ВДАРЬ!

у меня есть свои идеи

I.Q.

Мы едем быстро, однако мы видим, что частицы удаляются. Кто демонстрирует свою силу на скорости света? Когда проезжают два автомобиля, чем выше скорость, тем выше случайная уверенность.

Кукуруза там на твоей ферме. Остынь там в ребрах слуги. Пей из ручья, пока твои ткани бледны. Пей и пей. Автомобили разъезжают вокруг, отпуская тебя. Вдребезги пьяный грязный заморыш. Действительно умнее.

ЕВРОПА — Томашу Шаламуну[4]

Томаш думает об этих вещах. Они — главное.

Горшок, полон арт-объектов. Они — неправильные,

совершенно неправильные. Обратная сторона солнца — это

то, что светит. Пенсы и пятаки.

Европа перенесла неудачную операцию.

Пенисы и пердёж. Грязные внешние углы

высоких современных зданий, 1950-60. Томаш

исправляет эти вещи, затем выбрасывает.

Но есть ещё один повод для беспокойства.

Он тоже приступает к исправлению этого, затем перепрыгивает

через всё это. Волокна сознания

могут двигаться взад и вперёд, он показывает нам,

делая гамак. Там можно отдохнуть,

de temps en temps.[5]

СУХОЙ ЛЁД

больше никаких “он” или трюков: иногда

я думаю о мире тебя. Желания разрушили

участие, и мы разрушаемся постоянно,

мой кудрявоглазый экспресс.

Ребёнок размазывает козюли о штаны,

астронавт стреляет в бéлок.

Здесь я сделал это, я

думаю, невинность.

Прохладный напиток, прозрачный напиток, сытная долгая жизнь,

я хочу быть один,

вымысел настаивает, образование

тянется вдоль.

Кошка психует, слишком много у неё на уме,

орет. Что-то вечное, требует сканер

будущего, распадаясь в шуме биографии.

Уходи со льда.

ЗАГОН — Ансельму Холло[6]

На мне эта красивая рубашка, что сшила мне Фрэнси,

спокойное отклонение от природы.

Люди по-прежнему путают все слова

в своих предложениях и поэтому они, возможно,

прерывают многие приятные построения. 130-летний

старик получает удовольствие от беседы и высвобождения

мысли из черепа.

С ребёнком он проехал мимо крюкорогих быков и получил

диплом, поэтому теперь он может всё подделать.

Хорошо жить 130 лет. Но трагический художник

должен умереть,

падая как бумажный лист

на нестриженную овцу

в грустном октябре.

Как по мне,

слишком рано к 80 годам называть себя здоровым,

но болезнь так очевидно скучна,

что я не поддаюсь искушению.

ЕЗДА

высоко

     проносятся мимо подписи

     колониальные птиц

бриз                            минорный восторг

      боги девятнадцатого века

   всё ещё живы

     высоко проносятся

в катушку с лентой

      монументальные взмахи

где кожа сгибается и влажнеет

Сапфо срывает вечернее платье

       кожа натянутая вдоль спины никогда не думает дважды

всё своё время я провожу с собой, много гуляю, стираюсь

говорящая кожа

ТИРАДА

Ты — оно. Сцена установлена. Больше призов. К этому времени

каждый выяснил требования,

их векторы подрезали суматоху

natura[6]. Ты — вот это. Натянутые канатом чувства, невротический

уход, подготовка к подготовке, природа питает

тебя. Взрыв был необычайным, мы сказали

с тобой, и если дерево когда-то было жёлтым,

если когда-то личный робот вторгался в небо, прерия —

Париж,

знак, чтобы выпрыгнуть из могилы как невинное поведение, затем

тебя с усилием помечают, и гул разрушает оболочку мысли,

ветер — союзник, а не воздух.

УТРО

нет нужды

иметь

нужное яркое

снежное небо

взрыв бац

ничего

там нет

исчезает

без нужды всё же

ПРАВО

На ПАМПЕ — ТРАВА, в КАРТЕРЕ —

МАСЛО. Наша КОШКА мурлычет под своей ШЕРСТКОЙ так,

словно КАЛЕНДАРЬ НИКОГДА не кончится.

У меня есть ДОСТУП к ЛИЧНОМУ, это ВОЗДУХ,

что я вдыхаю, сквозь который я МАШУ

РУКАМИ. Далеко ДАЛЕКО, ЛИЦА, армии

СЛОВ, ТУМАННЫЕ факты и фантазии.

Бекон, СТАРЫЙ июнь, ПАМЯТЬ

ДИСКВАЛИФИЦИРУЕТ себя. Хотя она может ВСПЫХНУТЬ

КАПЛЕЙ желания на моём ЯЗЫКЕ. Из этой

ЖИВОЙ ОСИ я МОГУ ГОВОРИТЬ, не УМИРАЯ.

КАСАНИЕ

телепатически на этой бумаге

дыхание, натирая мои губы

взгляд часто оказывается на заборе

красный и оранжевый кардиналы спят

телепатически на этой странице

освежаются после своих видений