Письмо Шушпановой непрозрачно, хотя главный образ её текста, его смысловой центр — ребёнок вод. Мидзуко («дитя воды») называют ребёнка, потерянного в результате выкидыша, мёртворождённого младенца, абортированного эмбриона. Цвет букв, переходящий от алого к коричневому, не только высыхает, «выдыхается», как пишет сама авторка, за кровью. Химический ход времени сопровождается психическим — и героиня разными способами проживает утрату ребёнка, памяти о котором она никогда не имела выросшего, носящего косы, прячущего волосы под чепчиком. Эта скорбь извилиста, как и всякая травма, она переживается нелинейно, и она вторит образной и сюжетной непредсказуемости рассказа. Десятилетиями, детабуируя тему потери ребёнка, писательницы и поэтессы писали физиологично и прямо. Так они «открывали» скорбящее тело, картографируя его. Шушпанова не выводит из своего письма телесность, кожу, сгустки крови «размером с ягоду из черничного варенья»; но её образный метод сюрреалистичен. Он ассоциативен и свободен в развитии побочных воображений-сюжетов. Его внутренняя логика сновидческая и антидиегетическая. Скорбь не удовлетворительна и не поучительна: она растёт в человеке (и человек растёт тоже — вокруг неё), окружает его. То же циклическое движение, как мне кажется, должно повторять читательское восприятие.
— Лиза Хереш