Юля Тимофеева. Зимним немым языком (перевод с беларуского Ии Кивы)

ПЕРВОМУ ГОРОДУ

Я боюсь твоих детей,

город Жлобин,

вылитых из металла,

выкормленных

вонючими сиськами

                                    завода.

Их твёрдые тела

ты завернул,

             город Жлобин,

в искусственный мех

             с головы до пят.

Китайским клеем

             налепил им поверх

белые глазки.

Но под пластмассой их глаз

металлические ресницы

                                                 сомкнуты,

мощные челюсти крепко сцеплены,

как      дизельные                 вагоны,

как      грузовые                    вагоны,

как      пассажирские           вагоны,

которые, позвякивая, спешат,

                       не зная сна и усталости,

через железнодорожный узел

твоего пупа.

Вместе расти твоим детям,

город Жлобин,

бегая по шпалам,

прыгая через рельсы,

напрасно желая тепла

в искусственном

заячьем,          медвежьем,

кошачьем,                  слоновьем,

розовом и синем                     меху.

Солнце не знает тебя,

                                      город Жлобин.

В металлическом смоге

ты отводишь детей своих в садик.

В металлическом сумраке

ты ведёшь их назад

в микрорайоны, которые,

если стоять и звать их посреди улицы,

откликаются лишь на цифры и мат.

Твои дети умеют считать, но не умеют читать.

Твоим дети умеют пить, но не умеют есть.

Твои дети умеют бить,

Твои дети не умеют быть.

Город Жлобин, ты ещё помнишь меня?

Искусственный мех моей плаценты

всё ещё

           болтается на мосту

                     железнодорожного вокзала.

Мои заячьи глазки

всё ещё

           валяются под ногами

                          на центральном базаре

и, как в сказке,

следят

за твоей теперешней жизнью:

блестящий металл твоих детей

не потускнел;

полные сиськи завода,

чтобы всех выкормить,

всё так же

          сцеживают

                      в облака

чёрное молоко.

А из меня сочится

ржавчина.

И она – моя кровь.

ЛЕСНЫЕ СКАЗКИ

1.

Натягиваю земляную рубашку,

земляную юбку.

На голую шею вешаю

ожерелье из льда.

Застёгиваю

глиняные туфли

на чёрных угольных

каблучках.

Губы –

           в птичьей крови.

Веки – в чернилах

ночи. На запястьях – браслеты

из мышиных косточек,

в седой паутине волос

на шпильке

                 блестит крестовик.

Сегодня

в пуще –

танцы!

2.

Я пахну мхом. Нюхай меня.

Я пахну грибницами и грибами,

кореньями и иголками. Немытыми

жучими лапками, неживыми

мушиными крыльями.

На моём языке муравьи

затевают парад,

моим бровям бабочки

доверяют личинок,

в мои уши лес

несёт свои слёзные жалобы…

Глаза мои навсегда закрыты,

волосы не чёсаны.

И только белые руки голые,

только тонкие пальцы юркие…

…Напрасно меня ты нюхал,

напрасно меня ты слушал.

Я пахну мхом.

Как ты.

БЕРЕГ

Передо мной неясность озера:

в чёрной непроницаемости воды

колышутся жёлтые пряди трав,

ветер разглаживает поверхность

прозрачной ладонью,

комар норовит её укусить.

Сбрасываю сандалии на край,

стягиваю через голову платье,

отгоняю комара от ноги,

иду босиком к водоёму,

делаю вдох и, не зная глубины,

с брызгами бросаюсь в текст

твоей недописанной книги.

Первые слова

щекочут прядями пятки,

первые фразы обжигают холодом кожу,

плыву в своём же воображении

(не умея плавать) через текст,

который вдруг обрывается:

ни травы, ни ветра, ни назойливой тишины

в белом ничто

комар кусает за спину.

Возвращаюсь в начало:

у этого озера всего один

берег.

В КАНУН РОЖДЕСТВА

Люди разевают рты

в ярком аквариуме кафетерия,

делятся воздухом,

глотают эклеры,

в чашках мешают

сахар и снег.

Светятся

нарядные водоросли, люди,

пуховые рыбы –

скалярии, гуппи, сомы –

вальяжно плывут,

распространяя пьяные ароматы

пива и кофе.

Свесив ноги, святые,

как крошки,

подарки бросают

в аквариум:

что попало, кому попало,

люди глотают,

не глядя. Люди

продолжают болтать

зимним немым языком

в «Центральном».

УХО ГОРОДА

ухо города вбирает все звуки

скрежет колёс гудки машин

плач голодного младенца

робкий крик женщины

которую бьют

урчание кошки мурлыканье кота

жизнерадостный лай собаки

фальшивую ноту

фальшивого уличного музыканта

усталый вздох

продавщицы черешен

проклятья костлявой старухи

дребезжание клетчатой коляски

шарканье стоптанных туфель

на тротуаре грубое гарканье

людей в фуражках

растерянный лепет

человека без шапки

хохот девочки

хохот мальчика

стрекотание велосипедных

спиц хруст сломанных

веток под упругой резиной

страстные стоны

случайных любовников и далёкие

колокола часовен молитвы

громкие молитвы тихие

ругань и вопль

и раскаяние в квартире

с ободранными обоями

мыши в подвале

пищат ласточки

под карнизом щебечут

в одно ухо влетело

в другое вылетело

город всё забывает

город не слушает