ОСЕННЕЕ
в воздухе белом что-то свистит, дрожит.
вдалеке тетива визжит
– вжик –
стрела с косулей наперегонки бежит.
хвощ луговой – это хрящ травяной кости,
а может наоборот,
но если яблоко потрясти – в нём семечка запоёт,
если яблоко надкусить,
ничего не произойдёт.
осень озябшая зябликом обернулась.
думает, как бы семечку выковырять и съесть,
но не теперь, не здесь...
мечтает о семечке и лежит.
семечку ворожит.
поцелуешь меня в макушку, пока я сплю?
я тебя не люблю, я как птичка тебя склюю.
(я очень тебя люблю)
осень укрылась кленовым листом и спит.
кокон снега над нею свит
– и какой-то свист –
В ПАРКЕ
золотоглазые кусты глядят из-за спин деревьев.
лиловый лилейный дракончик замечен в траве.
ave, животное цвета!
как называется это растение?
тень и я
мы идём медленно вдоль этих прозрачных мест.
лес сбросил вес.
лес поднят на воздух,
он дышит звенящей бронзой,
и разлит над ним бирюзовый чад.
заплаканные глаза берёзовым чаем слезоточат.
вот бы положить взгляд
леса
в гербарий.
герб армий древесных трепещет,
весь в трещинках
пятипалый кленовый флаг воздет – о, звезда завялой аллеи,
ленные ели, лоно валежника (влагалище? лежбище?), с кем
возлежит моя осень усталая талая алая,
а я?
это безвременник, – тень отвечает не к месту (прозрачному).
зверь мой сиреневый пасть разевает – зевает – оа.
а я?..
КЛЮЧ
вещи вне себя от прикосновений, и я боюсь,
что не буду в силах перенести их груз,
починить их грусть.
ну и пусть
пустоте не хватает уст,
устье речи – место, где слово впадает в ступор
перед значением собственным, а я говорю ему: ну, не трусь.
себе говорю: не трусь…
а ведь бывает:
ищешь
замочную скважину,
кувшин фарфоровый с ручкой,
параллельную станность линий, –
и не находишь ни в ком
применения этому окисленному,
серебрянному,
полному водных лилий,
скрипичному – и скрипучему –
ключу
под растерянным языком.
и кто-то приходит и говорит:
привет, я тебя люблю,
я тебя спасу,
я тебя воспою и наверх тебя вознесу,
я твоё имя произнесу.
а ты думаешь: не надо меня спасать, не надо произносить;
впредь
я хочу только пить, – и петь, –
и потом опять, –
потому что если каждый день
себя по новой не заводить,
не пить из него,
не петь – то и не о чем говорить.
и незачем умирать.