***
расслабленная
левитирует над блюдцем миндаля
раскоординированная ласточка радости,
словно мозжечок её повреждён
и порхание обречено оставаться зелёным,
как столетняя агония дерева.
смотреть больно
на витки надминдального,
расслабленного, раскоординированного,
обречённого оставаться зелёным,
радостного порхания.
ЛИСТ ФИГОВ
Состояния этого листа находятся в суперпозиции.
И зелёный, и белый, и живой, и мёртвый,
и скрывает и раскрывает. Одним словом – фигов.
Царапаю на нём слова, распарывая швы капилляров,
пытаясь распаковать сакральное.
Впускаю его, чёрное по капле, как засвет на плёнку,
на белое поле листа – пущай погуляет.
Сорвать или вырвать? Сорвать или вырвать?
Всё больше чёрного на белом, а я думаю – недостаточно,
и сливаю кровь в больших, намного больших количествах.
Лист вянет, но наливается чернотой,
готов отвалиться, и отяжелел, как свинцовая пластина,
закрывающая важные органы духа от радиации усреднённого.
Вот и слова уже не разобрать –
закономерное исчезновение смысла при злоупотреблении оным.
Зато теперь точно (?) сползает, открывая твои розовые страницы,
и улетает в окно записанным дочерна письмом к неопределённости.
***
Астронавт с космонавтом сидели
и показывали руками –
кто в желанную цель, кто в зацель,
мимо глыбы молчащего камня,
что с пелёнок Луной казался.
Заплутавшие космы идеи,
астры перебродивших плазм –
всё равно скреплены форзацем.
Чу... С обрыва Земли слетели
звездолётчик и миролаз,
направляясь – кто в цель, кто в зацель.
***
Сперва живые, а после – мёртвые,
льются по улицам и сливаются,
как богомол, со средой обитания.
Здания трескаются, как яйца,
светила закатывают глазищи.
Акушеры нового мира положили на всё с прибором,
разбазарили инструменты, эмигрировали вовнутрь.
Смотришь – руки твои в морщинах, губа треснула,
да и по всем каналам что-то трещит.
Тяпальщики и ляпальщики ставят скобы на землю.
Но она разверзается во всех остальных местах.
Запах малинового клопа стоит колом, летают крестики и щетинки -
ширится мезенская роспись.
***
Сахарная полынь – утренние дымы,
Светятся изнутри лужи, дома, столбы,
Лёгким мазком в туман втянуты будто мы,
Длимся там, прознаём светлое будто бы.
Горькое ромашьё в длительном рукаве
Сыплется, как цыплят броуновский пробег.
Я по траве и ты тоже да по траве.
Светятся пауки. Светятся, хоть убей!
Глянем за слой грибов, мха приподнимем плед,
Вкопаны будто мы, странные будто бы,
Нет никого вокруг, только дымящий свет,
Руку не отнимай. Чувствуешь быть?