Ты можешь быть рядом... (медитация по поводу выхода книги Татьяны Инструкции)

Татьяна Инструкция – «"Письмо, телесность, урбанизм" и другие тексты» (Free Poetry, Чебоксары, 2020)

«…но не ближе, чем кожа», – поёт Гребенщиков. Но так ли это?

Кожа – естественная граница тела. Но она проницаема, как любая граница. Если задуматься о конвенциях, по которым наше тело распространяется вовне и вбирает в себя внешнее – станет очень интересно жить.

Я объяснял эту нехитрую мысль подруге:

– А вот на кончике ручки, которой я пишу, ещё тело или уже просто «конец предмета», которым я пользуюсь? И сами буквы, которые я записал – это «след». Но, допустим, я забыл написанное, а потом, спустя время, прочитал. Моё тело вернулось в моё тело, пройдя процесс десоматизации своего следа.

Через кожу мы дышим, под кожу можно сделать укол, впустив агента или, как сейчас говорят, «актора» извне. Можно сделать тату, закрепив в теле или на теле нечто, что изменит его форму, поверхность и образ.

Есть фантомные боли, есть пища, которая проходит по телу, оставляя в нём большую свою часть. Есть пыль на рабочем столе, по большей части состоящая из омертвелой кожи…

* * *

Как говорить о теле и телесности? О сексуальности, которая в большей степени связана с «голым телом», то есть с телом как таковым?

Книга Татьяны Инструкции называется «"Письмо, телесность, урбанизм" и другие тексты».

Здесь, в этой комбинаторной поэтике, присутствуют начала нескольких живых и мёртвых стилей. И «живы» они и «мертвы» как баснословная вода. Сначала рану надо окропить одной, затем другой. Тогда будет то, что станет поэтическим, веществом, без которого не жив ни писатель, ни книга. Без чего нет «заражения», возбуждения и склеивания с опытом поэт_ки и его/её ироничного модуса восприятия мира.

Сразу надо сказать, что эта «ирония» совсем не проституирует темы и образы, концепции, ситуации речи, всё, что вполне возможно (бытийственно) и имеет миметический смысл в каждой конкретной ситуации, событии внутри миниатюры. И смысл этот может быть одновременно очень трагичен, но сглажен чем-то вроде шума расщеплённой клише-речи, из которой состоит мир за пределами нервной системы персонажа Татьяны, от лица которой мы получаем некоторый месседж, состоящий более, чем из [её] слов.

В книге есть два текста, которые можно счесть декларативными. 

сахар рассыпается, речь прерывается,

машина письма запускается,

периферийное актуализируется,

данное репроблематизируется…

или:

это такое письмо,

которое рефлексирует восприятие, и тут оказывается,

что ничего не дано законченным, а только

становящимся, а значит фрагментарным, не собранным

такой вот написала

Последний фрагмент описывает опыт неких «творческих исканий» Татьяны в поле современных идеологий и эстетических практик. Он, конечно, бурлескный. Но, однако, героиня в конце оказывается «в подвисании», и это что-то вроде растерянности, самого точного определения состояния умов сейчас. Не только неких элитарных умов, умников, нет. Человека в режиме хаоса языков медиа. По версии Александра Скидана, чьё стихотворение стало эпиграфом для книги, и чьё влияние в ней заметно, – других языков просто не осталось.

Но, «кмк», «имхо» [будем играть в языки], всегда можно сказать больше сказанного до тебя.

Переизобретение, или пересборка поэтического как необходимой формы для «частного» высказывания, – это нахождение добавочного смысла, отчасти паразитического, отчасти игрового, отчасти приходящего просто как эффект комбинаторики (или синтаксиса).

Вопрос языка, даже Языка – вопрос выбора. Политического, эстетического, морального. Эта книга очень тонко демонстрирует возможность и невозможность быть в поле общих смыслов: идей, ситуаций, ловушек разных форматов общения от смс до пьяной склоки или любовного акта.

и такое прошепчешь вульвой

из собственной темноты,

что акмеизм перевернётся,

слова раскатятся по полу…

или:

но эта лёгкость без названья

имела множество причин

чтоб я в конце концов назвала

всех моих женщин и мужчин,

ну, а потом меня лишь спросят

«как вас зовут?»

и как наркотики подбросят

и унесут

Вот это становление вещью, причём «брошенной», как «заброшенность в бытие» у Хайдеггера, или, наоборот, найденной, как в советском мультике про Бюро находок, чем-то ещё дополняется. Татьяна Инструкция обладает некой волей к жизни, преодолевающей те очень игрушечные обстоятельства, в которых ей приходится искать любви.

Собственно, эротическое – это сочетание телесного, физиологического, и душевного. Слово «душа» стремительно уходит из употребления в русском языке. Одна моя знакомая удивилась:

– А как тогда сказать?

– Очень много «аналогов»: психика, тело, организм, субъект, личность…

Если подходить к вопросу консервативно, «эротическое» – это когда речевое не отделено от физиологического. Первая книга ещё одного предтечи Татьяны, Ярослава Могутина, называлась «Упражнения для языка». Вот начало его «Малой поэмы экстаза»:

…С ним в ванной появились

какие-то волосы козявки полоски

Только одежда отечественного производства

подходит для постоянной носки

Все равно как с малым дитём:

не то ползунки не то подгузники не то соски

всё не то

всё не так

всё не слава богу

подумалось подходя к родному порогу:

отольются Лёшке Мишкины слёзки

СПАТЬ ЛОЖУСЬ ТЧК

ОПУХЛИ ЖЕЛЁЗКИ

…С ним в ванной появились

нет их никогда не было и не будет

меня теперь другие разбудят

после липкого сна в котором другие снились

Для «оплодотворения» речи, которая всегда чем-то замусорена, необходим этот жест внедрения чего-то резкого, смещающего оптику и за ней семантику. Эта резкость становится чертой стиля и работает как характер уже живого жаргона (автора, книги, маски). Сейчас работа происходит не на уровне тотального обновления, которое в вавилонском смешении речей и лже-речей, где не отделить подлинное от фейка, просто невозможно, наивно и даже комично. А чаще и удачнее, по крайней мере, в случае Татьяны Инструкции, на уровне столкновений, нивелировок и актуализаций готовых фреймов, взятых из интернет-чатика или актуального политического, философского словаря. Ну, и, конечно, самой русской стиховой культуры:

ты сказал, что это перебор

я принесла гитару, тренькнула

и ответила, что это вот перебор

а теперь я тебе на правую ногу

надену перчатку с левой руки

Когда этот текст читает автор_ка, забываешь, что это некий карнавал (что бы мы под этим словом не понимали). Здесь есть нежность касания чужого тела. Это касание создаёт определённый заряд значений (и явлений), который воспринимается как праздник, то, что сам_а автор_ка называет вслед за Ницше «духом лёгкости». Это некая вибрация и тел (возможно, двух), и слов, и конструкций ума, который «поёт» в этом потоке, захваченный весёлостью самого кунштюка, «монтажа», ставшего естественной формой общения между теми, кто хочет быть любовником.

«Выживут только любовники», надо бы пересмотреть.