Олег Коцарев. Времена дня (перевод с украинского Ии Кивы)

ТРАНСОХОТНИКИ

Золото листьев на земле

в декабре превратилось

в медь:::

– Это ювелир всех обманул, –

говорят мужчины сердито,

мужчины в куртках защитного цвета,

в куртках с подкладками придыханий,

– Этот ювелир, он не знает ещё, кого так обжулил,

он ещё пожалеет,

умоется красненьким! –

угрожают мужчины

и в лес углубляются

в омут охоты.

Традиции новшеств не любят.

Традиции ревнуют к другим традициям.

А когда чувствуют силу –

их игнорируют.

Так охота трактует войну:

ты, мол, как пришла, так и уйдешь.

Так охота заставляет мужчин

в куртках с подкладками придыханий

забыть о войне,

но под осокой

они на растяжку наткнулись.

Как легко меняются роли,

были охотниками – стали добычей,

стали трансохотниками.

Они лежат среди листьев,

а из-за пеньков

уже выглядывают жадные зверьки в слюнявчиках,

но не приступают –

ждут, когда к телам подойдёт

ворона в сером

халатике мясника.

Лес двигается.

Над деревьями постукивает

молоточек ювелира.

ВРЕМЕНА ДНЯ

2.

Тонкие штанины дождя

спешили к тебе,

перебежали тебя,

растоптали.

Но таким живучим насекомым,

как ты,

всё нипочем.

Полоса дождя осталась далеко позади,

флотилия тонет,

нет, не тонет

в солнечном блеске.

3.

Нажми пальцем на небо

там, где хотелось бы,

чтобы появилось в это мгновение – солнце.

Так можно,

нынче так можно.

Тени с объятиями

выходят из-под первых деревьев,

кстати, обрати внимание –

вон железнодорожная станция

обеспассажирена,

с окнами замурованными,

мягко границу пометила

возвращения

из края ровных дисков-горизонтов

в край высоких деревьев,

оврагов, холмов,

рек с мягкими берегами,

где даже у тени на языке

медный привкус,

где лесные могилы

уже начинают выламывать

и брать в руки

волшебные веточки.

4.

Прислоняться к окну поезда

близко настолько,

чтобы приглушенные лампы

не мешали смотреть в темноту,

на комнаты света вокруг фонарей,

и так, лбом подпирая стекло,

выбрать станцию

желанную, но не нужную.

Спуститься на низкую

платформу номер ночь,

перейти пути

с влажными, как улитки, камешками,

постучать и,

не дождавшись ответа,

войти в одну из комнаток света,

опуститься на свой рюкзак,

опершись на стену света,

голову запрокинуть и петь

о том, как гигантские

солнечные часы посреди степи

ночью превращаются

в ручку

волчка.

1.

Утро – словно человек в зелёном

с чем-то незримым в руках

выходит к вам из ниоткуда.

Только что вы сидели впотьмах,

болтали на квадратиках набережной,

вытягивали что-то из рюкзаков

подстелить себе –

а уже утро,

а уже вода

встала ещё на одну ступеньку,

хлюпает, успокаивает,

а сама – всё ближе и ближе.

Утро – прекрасное время создавать мифологию –

Положить плащ на краю воды,

чтобы основать новый город

в старом огрызке.

Нарисовать в воздухе битву,

страшную и решающую.

Молиться известняковой голове.

Застыть в ожидании

корабля, ведомого богом Солнца.

Разгоняться по степному простору,

сбивая на лету насекомых,

разгоняться,

чтобы лететь.

Ты бежишь – степь не очень-то движется.

Степь спрашивает, где скала?

Где твоя скала?

А где-то в фиолетовом направлении

стоит скала над туманами,

хочет

в степь засмотреться.

ЧАША

Он поправил волосы,

отпил из чаши эрзац-кофе

и пододвинул блюдце с песочным печеньем

к кому-то из учеников,

пусть усматривают в этом знак,

на самом же деле он даже не понял,

к кому именно –

может, к вон тому любителю дегенеративного искусства

с нарисованными зелёным снежинками

на щеках,

может, к сердитой кондитерше

с пистолетом в кармане фартука

или к священнику без бороды

или к оставшейся в гриме Кармен

с жёлтой шестиконечной звездой

на дурацкой шляпке.

Блюдце с печеньем скользило по деревянной столешнице,

гремело, как поезд, в унисон

с далёким артиллерийским громом.

Омывать кому-то ноги совсем не хотелось.

Хотелось ещё спокойного эрзац-кофе,

хотелось на столе растянуться

и проповедовать –

и чтобы всё записывали и записывали,

но говорить ласково,

безо всяких третьих или сколько их там петухов,

и чтоб вон тот рисовал свои кривые плоские фигуры,

и чтобы квадратный дом ехал в неизвестность,

чтобы «баух! – ауз!» гудел паровоз.

Но он расправил плечи,

с хрустом размяв верхние спинные ветви,

встал, взялся за кисть,

написал на стене:

«Остановись, мгновенье, ты прекрасно»

без восклицательного знака

и с чашей вышел в сад,

где уже шевелились серые фигуры.

Земля тихонько дрожала.

Радио обещало приближение союзников

Через два-три дня.

***

Дождь – это маленькое путешествие,

бодрые приготовления,

проверка билетов,

облака гонят быков по полю,

чёрное и белое охотно меняются местами.

Дождь – это маленькое путешествие,

где ближнее пространство сужается,

а дальнее без конца увеличивается,

это называют оптикой.

Как там должны катиться

капли по стёклам вагона?

Как языки становятся жабрами?

Как мокнут доски, живут, посмеиваются?

Дождь – это танец на пустой летней сцене,

на краешке обморока,

на краешке сухого круга,

пока молнии не подняли веки,

пока у вас с двадцатой попытки не выйдет

одновременно пустить на двух телефонах

«Лето» Вивальди.

Возвращаясь из этого путешествия,

уже в стене сухого воздуха,

снимая с волос веточку,

замираешь,

оглядываясь на тех,

кто возвращаться не стал.

ЦЕЛЬ ИССЛЕДОВАНИЯ

в стихотворении говорилось о том

как лирический герой провожает ночью

с вечеринки в честь дня рождения

понравившуюся ему девушку

иностранку

с одного конца города на другой

до её общежития

но похоже сам процесс провожания

не слишком-то и описывается

отсутствуют подробности

поцелуев на детской железной дороге

на подножках вагонов уснувших на зиму

разговоров блеска тёмных иностранных глаз

обмена смешными словечками

и прочего в этом роде

гораздо больше внимания уделено

обратной дороге в направлении дома

уже в одиночестве

там были снег и туман

жуткий мемориал жертвам второй мировой

в котором даже ночью стучали на все

окрестные парки и леса сердцечасы

были соляные шрамы

на скромных чёрных сапогах

была неудачная попытка автостопа

и встреча с людьми на конях

просившими спички

цитируем:

«огоньку не найдётся? – не-а!»

университет на площади лирической герой

миновал уже около четырёх утра

но и тогда там

светились некоторые аудитории

об этом моменте автором было написано

ещё несколько работ

на этой площади мы и остановимся

поскольку именно здесь

стояло кафе «Дарья»

в котором двадцать лет назад

потерялась тетрадь

с анализируемым стихотворением

заметки на титульном листе –

отсутствует список использованной

литературы!

мало цитируется первоисточник!

и главное:

не хватает цели исследования.