Данила Давыдов. Из книги «Не рыба»

В издательском проекте «всегоничего» готовится к публикации книга короткой прозы Данилы Давыдова «Не рыба». В поддержку издания «Флаги» публикуют отрывок из книги и предлагают читателям присоединиться к предзаказу.

МЫ, РЕПТИЛИИ

Мы, рептилии, наслаждаемся нашей весенней кожей на ладонях: если по ней проводить пальцем в правильном ритме, то будет будто новогодний, крепкий, хрустящий под ботинками снег.

ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Я отрежу ногу и руку контрреформатору, кричал их лидер, я отрежу ему хуй, я оторву голову от его поганого тельца! Толпа взвывала. Контрреформатор сидел на троне, узурпатор и мерзавец, но умный человек, хотя и ограниченный, и трусливый. Он думал, что ему делать. Подошёл мажордом. Ваша Благость, сказал он, теперь уж точно пора. Что ж, контрреформатор поёжился, включайте. Они включили.

ДИВИЗИИ ГОСПОДА БОГА

Тот анекдот про Сталина и папу римского вы, конечно, помните. А вот другой анекдот. У Ивана Михайловича заболела спина, и он пошёл к врачу. А врач ему и говорит: помрёте вы, Иван Михайлович, завтра-послезавтра, поэтому теперь давайте-ка напрямую. Снял очки, посмотрел на Ивана Михайловича, а глаза-то мёртвые, ледяные. Мы тут процентов на девяносто зомби, сказал доктор, только таких как вы окучиваем, чтоб лишней паники не было. А то пресса, то-сё. А теперь и вы, дружочек, помираете, так давайте к нам. Ну а там дальше ангел Господень, дальше неинтересно. Интересно, что вы сидите как-то... подбоченясь? Может, к нам?

ДИРИЖАБЛЬ I

На восхитительном дирижабле князь Фёдор обозревал угодья. Селяне трудились, производство работало. Раздался звонок в передаточной станции. князь! воззвал мичман Серёгин. Слушуаю, да, а, да. Да. Да. Да, мой властитель. Да. Ну конечно. Как прикажете. Мичман, капитана ко мне. Появился капитан Кауфман, мы сочувствуем, сказал он. Спасибо, но дядя приказал двигаться на юг. Он хочет потерять теперь уже всех наследников. Государь, сказал Кауфман. Стоп, сказал князь. Стоп, стоп. Рано еще пока. Метановые облака редели, и возникал уже вдалеке штором. И наблюдали на R-Y_16/87/93, иногда называемой Родина, летела штука, которую корвиане еше не видали. Грваы-х`ны? Ргбргт-то р`ны. Они были счастливы. Они сочувствовали.

СПОСОБЫ РАЗМЫШЛЕНИЙ

Я метафора, думал Костик. Я аллегория, думала Оленька. Их сын лет через семнадцать, поступая в медицинский, думал проще, но проще он думал именно потому, что они думали сложней. Чиж тоже думал, как бы что тут насекомое съесть, но чижа подстрелил девятилетний Павлик из второго подъезда. Сын Костика и Оленьки, назовем его, например, Андрей Константинович, видел эту сцену, и думал, что надо было тогда заняться не хирургией, а психиатрией. Но это б тоже не помогло. Чиж вот думал ведь что-то, размышлял Андрей Константинович. А дерево оно вот живое, однако ж не думает. Ему не чужды были толстовские идеи, но он был не прав. Дерево думало.

АРКАДИЙ АРТАМОНОВИЧ ЕСТ РЫБУ

Болела голова, болели ноги, школьники были дебилы. Ну нет, восьмой неплох. На лавочке у остановки мужик ел сало с хлебом, запивал тархуном, причмокивал, рыгал. Сесть всё равно больше нигде не было, и я сел рядом. Аркадий Артамонович, внезапно подал он мне сальную руку. Я автоматически пожал, Данила Михайлович. Вот ты, Данила, сказал мне солавочник, не знаешь ведь, что есть город Петринск? Нет, не знаю, сказал я вежливо, а вы родом оттуда? Да нет, просто вот есть город Петринск. Тут подъехал мой автобус, и уже из его окна я наблюдал, как Аркадий Артамонович начинает есть рыбу.

В СТОРОНУ КЛОПЧАКОВ

«Ый, уёмна была жля!» – задумчиво сказал незнакомец в ответ на мою просьбу подсказать дорогу на Клопчаки. Дождь едва накрапывал, во всем окружающем чувствовалась окончательная весна.

БЛИЗКОРОДСТВЕННОЕ СКРЕЩИВАНИЕ, ИЛИ О ЧЕМ ПРОМОЛЧАЛ КАВТОРАНГ ГРЯЗЕЛЮБОВ

Федька перевернулся на живот. Пожевывая какую-то травинку, он пытался сосредоточится то на одной, то на другой мысли, но это никак не удавалось. Послеполуденный жар давно уж сменился предвечерней истомой, а идти куда-то совершенно не возникало не то что желания, но и намека на нет. Макарка сидел, упершись спиной о стог, сосредоточенно щурился и внимательно читал книгу «О чем промолчал кавторанг Грязелюбов». Валька стоял, гоняя по ладони какую-то букашку. «Слышь, Валь, – лениво проговорил Федька, – да брось ты эту». «Не, погоди. Эта вот зеленая совсем, я не видал таких ваще, если были зеленые, то в крапинку». «Ну и что с того, мало ли их всяких». «Да ты не сечешь, эту вот я в домике словил, где только желтые были, а они так не любят, чтобы чужие к своим. Найти б целый домик зеленых, перетащить поближе к желтым...» «И что?» «А ничё. Подерутся, может, а может, наоборот». «Это как наоборот?» «Ну вот эту те со всех сторон обступили и хоботками трогали, а эта сжималась вся. Вот бы посмотреть, как на равных. Я вчера синих с красными пятнистыми сводил, так они такое творили!» «Какое?» «Не скажу тебе, ты болтать будешь». «А чё это я болтать? Вот и Макар тут, он не будет, что ли?» «А он книжку читает, ему эти вообще никак». Макарка и впрямь не прислушивался к разговору друзей. Он видел, как кавторанг Грязелюбов с его верным роботом стояли на гравитационной платформе и смотрели на переливающийся под ней многоцветный океан, скорее даже — некий живой суп, состоящий незнамо из чего, самых различных форм и расцветок. Это нельзя никому рассказывать, думал кавторанг Грязелюбов, так вообще не бывает, вот действительно вообще.

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ РИТУАЛА

То, что посторонние считали миметическим элементом карго-культа, было для них на самом деле мнемоническим. Они не думали, будто, если всё делать правильно, к ним вернуться дары, они не были так глупы; нет, они тренировались, они репетировали как следует вести себя, когда круг времен разомкнется и они заменят, тех, посторонних, ложных, – в качестве истинных наследников.

СТАДИЯ ОБУЧЕНИЯ

Филон выхватил третьего или четвертого, посадил перед собой и сказал: ты будешь видеть многое, из того, к чему не привык. Ты увидишь, как все изменились, и сам изменишься, но от этого тебе не будет легче, потому что они будут меняться быстрее тебя, ты не будешь успевать за ними. Когда ты захочешь остановиться взглядом хоть на чем-то привычном, то, всмотревшись, обнаружишь непереносимые отличия, и самое мучительное будет в том, что разрывы будут постепенны, ты будешь узнавать в искаженных формах знакомые черты, но не сможешь угадать, каковы они будут в следующее мгновение, сохранятся ли вообще, сможешь ли ты хоть вспомнить о том, каковы они были до этого. И это коснется не только предметов и фигур, но и звучания мира вокруг тебя, запахов, тех устойчивых когда-то ориентиров, которые сопровождали тебя прежде. Сама природа памяти изменится, изменится само время, и ты не сможешь определить, в какой момент ты не сможешь этого определить. Единственное, что останется с тобой — невозможность раствориться в этом изменении, невозможность синхронизировать свои движения с движениями других, в которых ты давно уже не сможешь разобрать – другие это или же превращенные в нечто неподобное себе эти. Теперь ступай. Филон тяжело вздохнул и пошёл за следующим.

ТЕЗОИМЕНИТСТВА

Тезоименитство Великого Императора праздновалось восемнадцать раз, в честь каждого из святых разных верований, распространенных в Империи и ставших частью полного титульного имени. В честь святого Бонго необходимо было жечь костры и плясать до изнеможения, напившись настойки из гриба куёнго. В честь святого Илрирррорра надо было медитировать вниз головой в специальной изолированной от мире капсуле. В честь святого Лллявса надо было поедать коллективно кулябру и горько плакать. В честь святого Оауиоа нужно было, обнажившись и раскрасив все тело сакральными узорами, подняться на холм и размахивать там руками от восхода до заката. Сам Император, как и большинство его подданных, с тяжелой неприязнью относился к празднованию дня святого Рпырба, но отказаться никак не мог, так как единство Империи требовало этого.

БОЛЬЦМАНОВСКИЙ МОЗГ

По весенним лужам и ручьям доносилось тоскливое: ну вот, астрология, ну вот, хиромантия, не то все для меня, никому нет дела, и Путин не зовет, и телепаты не зовут… Я оглянулся, ожидая увидеть городского кликушу, но никого не обнаружил — лишь буро-серо-зеленую массу глины, песка, грязи и сломанных веток, которую нес самый широкий из ручьев. Голос шел от кучи. Поравнявшись со мной, куча отчетливо произнесла: вам, вот, кажется, можно доверять, скажите, являюсь ли я духовным существом. Конечно да, поспешил я заверить кучу, пораженный: вы ведь мыслите? Уже нет, ответила куча и как-то очень быстро растворилась в ручье.

GOTT IST TOT 

Это был третий уже выход Полуверова в открытый космос. Проверка оборудования, установка нового, рутинная работа. Полуверов привык не отвлекаться от работы, но внезапно его посетила мысль, что сама эта привычка говорит о странной привычности той бездны, в которой он висел, противоестественной обыденности всего, что происходило с ним. Человек космический. думал про себя Полуверов, новые паттерны сознания, двери, так их, восприятия. Что-то блеснуло отразившимся солнечным лучом, буквально на грани зрения. Полуверову показалось, что это был какой-то рукотворный объект. Обломок какого-нибудь мертвого спутника? Нет, движение объекта было плавным, он скрылся по эллиптической орбите за станцией, Полуверов. понимая бессмысленность собственной реакции, с внезапной заинтересованностью ждал, когда объект вновь вынырнет из-за станции - и действительно, что-то опять мелькнуло, тут же развернулось на 180 градусов, пролетев немного, опять развернулось. Эффект Джанибекова, тупо отметил Полуверов. В этот момент объект – Полуверову показалось, что больше всего он похож на обычный заварочный чайник – столкнулся с той самой антенной, которую Полуверов буквально только что отлаживал – и разлетелся на несколько осколков, с тяжеловатой грацией ночных бабочек унесшихся от станции в бездну. Должны вернуться, подумал Полуверов, чёрт, опять отлаживать.