Игнасио Ару. Как воскресить слона (перевод с испанского Дмитрия Кузьмина)

КАК ВОСКРЕСИТЬ СЛОНА

Камень закипает,

слон умирает,

восхищённые стервятники во всеоружии.

Ветер его сушит, отрывает ему уши,

хобот выдувает пыль.

В тело его заливают воду,

извлекают гной, и глину, и мёртвую мышцу,

слон спит,

ему достают стрелу,

предназначенную для контрабандной печали,

запечатывая песком из синего моря.

Человек не полностью сломлен,

и камень обнаруживает себя плотью.

Вот так воскресает слон.

ЛУПЕРКАЛИИ 

Разве смогу сегодня заснуть?

Ко мне ведь явился волк,

морда его расцвела гранатами золотыми

и сожгла мне постель.

А его лицо – прореха на солнце,

он больше не хочет видеть меня,

ухватив половину плоти моей своим воем,

он же волк, а я – летучая мышь...

Между нами нет ночи,

одна лишь вежливость.

АТТИЛА

Я продам свои семнадцать лет

тому, кто даст больше всех,

как Аттила продал их дьяволу.

Пусть Господь меня повесит

и погребёт, если ему полюбилось,

как Аттила пронзил его сердце.

Прах вздыхает по прохладной воде,

голод мирно клонится к моей одежде,

а если мне это надоест,

то я сниму галстук

и оторву себе голову, как Аттила...

Будет день, и поеду кататься на колесе поезда

целую ночь.

ДОВОЛЬНЫЕ

Негде нам смаковать наши крошки,

варвары понюхали донца наших бокалов,

пьют из красных трубок,

горячат кровь; набрались до отвала.

В конечном счёте парламент и Президентский

дворик не столь отличны от монгольских шатров Ксанаду

с тамошними гражданскими добродетелями на варварский лад.

Кто нацепил сомбреро, у того всегда наготове ночной горшок,

в школе сверкают задницы, дети играют на похоронах,

детство – погрызенная пластиковая игрушка.

Поздно просить прощенья, когда семя самой грязной ебли

сожжёт нам губы.

Отечество мёртвых.

Мужчины, мы портрет на стене слепых,

женщины, девственные поля мы в ночи чудовищ,

стихотворение вылетает из пистолетного выстрела.

Мы не можем ни пасть в небо, ни вознестись в преисподнюю,

о средний класс! –

Святой тюремщик Пётр проглотил свой ключ.

Тюрьма же удобнее,

наивные незримые темнокожие ангелы.

Когда мы умрём, кто родится, чтобы платить по нашим долгам?

ТАКБИР

Между костяшками кирпичного лома

проглядывает сокровенная земля чернокожих.

Пламя крестит границы солнца и лета

и обнаруживает летучую струйку Бога.

Человечий удар

вскрывает утробу танков.

И, когда мы слышим взрыв,

магнитные о́рганы

рушат стены наших домов,

от плоти остаётся движение в лицах,

и надгробие последнего шейха

вновь собирает в воздухе наши имена.

К концу дня

мать беседует с останками своей дочери,

тем временем некий зверь пожирает её глаза

на другом мертвеце;

сожжённые восстают из каменного крошева,

угадывая песню края доски. 

ТЮРЬМА

Решётки моей тюрьмы –

шипы, светающие в туман,

а у птицы моё имя в клюве

там, где море кусает мне руки,

и в час отлива

они будто неизвестный шов

на чужом теле.

Май проходит медленно

среди взмывающего бесшумно рассвета,

май проходит медленно

посреди блэкаута ночи по траве,

где гнездо для твоей плоти.

Я сижу на рыжей обочине в маленьком городке,

размышляя, стоит ли подобрать

милостыню, которую бросило лето,

я такой тощий, что во мне душа тяжелее голода,

и я выкрасил себе спину тёмно-синим,

чтобы уснули мои друзья

и говорить им, что ночь прекрасна и я обнажён.

ОНА СО СВОИМИ РЫБАМИ

Любовь – это рыба,

которая выползает обратно на берег,

чтобы потом прочертить свой путь

к невероятному броску через море.

Она уходит, ничего не прося,

ничего не требуя,

просто смотрит с рифа,

словно флаг на корме,

все шестнадцать часов,

которые может выжить

в воздухе,

вне воды.

Выбирается из зрачка,

залитого слезами,

выпутывается из одежды

утопленников,

выпрастывается из многих имён,

из клеверов, из влажно лижущих волн,

из вокзала, затерянного в сундуках.

Какая-то женщина ловит её руками

и превращает в музыкальную шкатулку,

чтобы плавать в ней, постигая покой

самосозерцанья в стекле.

Любовь – это рыба,

плывущая внутрь,

и женщина знает об этом.

Вот поэтому я живу

в одном из её аквариумов,

среди цветных камешков,

на ложном лугу, между прочих рыб,

они не знают, как тонуть,

принося себя в жертву.

Надо мной ток реки, он падает,

и два слона.

И женщина со своими рыбами

играет, будто бы это звёзды,

составляет из них созвездия,

я мечусь среди стечений света,

пытаясь заглянуть ей в лицо.

Женщина со своими рыбами

улыбается,

раскрывает объятья

и хочет жить с нами

в нашем маленьком мире,

в этом чужеродном сердце –

острове, разбившемся о берега её тела.

Она со своими рыбами,

и я – притворяюсь, будто живу,

неотделим от воды.