Без света к друзьям
⁂
A. Z.
1.
Warm perfumes like a breath from vine and tree
Drift down the darkness. Plangent, hidden from eyes,
Somewhere an eukaleli thrills and cries
And stabs with pain the night's brown savagery.
– R. Brooke
Friend of the Wise! and Teacher of the Good!
– S. Coleridge
вечер в окне бледней отвлекись испугаться
но точно кистью арчимбольдо мне будет больно
веселие и протягивается бледная бутыль вино
о недочитанных отвлек поиск интерференций в
ещё слишком холодном воздухе ветер носится
как по сцене сцена расцарапана нет зрителей
не будет слушателей хвайр 𐍈𐌰𐌹𐍂𐌽𐌴𐌹 солнца мутным
глазом делай значит всё что хочешь и забудь о
том что ближний может в поиске воли своей и
обращается как мастер но знает себя как историк
знает географию как житель полиса когда ему
это нужно то есть минуты радости разморила
фантазия тело лишь фон разломлено может
воскреснет только придётся много учить при этом
голова уже не та и ещё больше как слушать
так и вглядываться может птицы собьются в
нечто подобное комментарии и таблицы разных
цветов но не цветов спектра сегодня не было
радуги будто небо загрунтовали хотя отчего так
тогда холодно как ветви выругаться изменить 有馬輝武
голос и камни как яйца в камин затона но уж
теперь не запутаться строй позволяет ценим же
картины вот снова прислушаюсь ветер без него
не понять приставкой и оттого что так часто
повторяется меняется значение но не склоняю
ни к усилению ни наоборот как в борть руку
как волком не зная за борт злая работа ветра
и это только одна из причин молчания второй в
этот раз может быть остойчивый голод холод
какой живёт в монетах их нет но ладони конечно
напрасно помнят серьёзность ни зги легко как
шутки прежде поднимается грудь друзой сон
это парк раскинул кладбища кости что угодно
пустынь свет что угодно процедит иллюзию так
говорит и давление в глазах топор который за
стеной стреляет щепками в птицу не попадёт та
это в зерне чувствует как приближения погоды
но грянет музыка этого никак нельзя как часто
нельзя расставание предсказать на весёлой ноте
канал снова сухой иглой как он получил этот
цвет история его будь он юродивый не простит
даже если вся будет прожита որդան կարմիր
и небо это как я может повторять сколько ему
угодно уготовит ли мне давай пока не кончаются
не буду об этом дома лай угольных стоит ржавых
белых آق причиняет мне боль ибофанга как из
закладок ܒܝܥܬܐ и ещё раз к морю ביצה и بياض
в это с трудом верится как под давлением своего
счастья стансы мне нужен قوڭور для контраста
иначе не будет того эффекта قوڭور och cerulean
как дождаться наконец ясности жду несмотря ни
на что пусть голод будет анахорет сейчас он
проводник которого узнать легко все его штучки
и будто действительно не имеет значения кого он
ведёт сейчас у них всё поделено и если в интересы
чьи-то не входит смерть моя мне ещё легче идти
больше белого плотного как гуано хоть и дышать
становится тяжелее ведь ничего не растёт даже
высказанное только целлофан голоса уносимо
потом эта минута всегда когда что-то своё آق
начинается снова куда-то несёт но нет не смелей
и не таинственней прежнего моего состояния
понимать не надо и как армии в город входить в
него тем не менее не следует ведь как мало заметь
точности если бы свитки формулировки сами
переносили как на труп татуировки абстракцию
всё что в беге своём могут крысы и кто ещё в самом
конце появляется пара скрипок и ყვავი ყორანი
2.
My living here is incomplete
empty
without someone to live with
Live with you, marry you, have you
– K. Irby
как оцифровки женских гемм кармин связал
вновь подступает смерти юфть желает лес сказать
не тут-то было сталь птенцом царём всего живого
что замирает впереди состав есть час прогулки
солнцем цедившим дня зависть сдастся и сядет
тем приведёт в движение мазутный кварц кусты
от смерти убежавший на ночь нам принадлежит
как прежде нарративу сила оттого размер и ширь
под ним и в лирике гудело восхищенье удивления
граб нам целый напоследок дом и дикая тьма
природы смотрит в окна кухни змеи шипят на
плите самое время звуку плачей всей прижаться
бледностью яснее мира совпадения в новых
звуках чужих лучше бы без стёкол видеть пусть
так же уставая томится на столе вино чернеть
плодам винограду масло бьётся под картошкой
как сердце царица покоя солнце за облаками все
ярусы тоскливой ясности сквозь тонкое тоньше
алоэ хребты полые шутки таро хрупки как шлюпки
плотности нет уже той даже собраться для
музыки johann pehel его шатёр и оленина первое
сразу и даже ветер понимает в дюнах rosendo salvado
pasquale anfossi errichelli cafaro всё рассчитано и
запросто nicola conforto самый пьяный встречает
расу как спасение то есть пока глаза эмалевых
детей загнутые как костенец их внизу у тканей
пальцы вокруг чуть меньшего и тоже со ртами
открытыми сказочные гномов ангелов масдеваллии
кого giuseppe farinelli чем полночь ближе тем
ближе брехт к нам срочно отправьте двух пегих
железо нам нужно к среде набейте в другую
сторону кукушку всё тихо как читать поэзию
особенно будоражит сознание в эти мрачные дни
уже не арабский мир снова китай но мелкие
буквы так далеко желтеют и отмирают слишком
слаб поток для сигизмунда кржижановского карт
берег как законченное наконец но зачёркнутое
предложение с двумя предикатами ничего между
ними кроме рабочее пока определении внутренней
исторической тяги оловянные зубы выбитые в
молоко опускаю то есть верю можно будет их
сохранить как бы не побились все кружки а если
побьются то по утрам будем пить молоко из бокалов
восток её дело оловянные рыбки финта самая
крупная зовут шведы staksill och staksillen stamstill
латышского не удалось отыскать как неожиданно
к краю листа подступил художник точно ждал
целый день звонка и точно сейчас несмотря ни
на что он выйдет пройтись против ветра на свет
своих дюн белый не подчеркнул но и не поглотил
поэзию бронзы не задрожит но и дороже не
станет ещё раз но тут уж без слов если выйдет
вплотную сдержанность какую пёс проявит
чтобы подумали один или шаги но никого ведь
за забором наверное опять мычание воды и веток
просто ведущее к истощению ничего ведь не
сделает даже колдун если работал без перерыва
над большими духами как вновь ему завыть
вода позволь мне помечтать не знает vincenzo
manfredini alice sauvrezis и jean-henri ravina одним
напором как сон от образа овина вода молчит
3.
рубаха как крапива хоть с мандевиллами иксиями
паук азбуки беглый порту подобен будет прощён
воздуха чуть облака ниже кто-то здесь кажется до
меня долго курил доки и ток тканей воздуха хвоя
тепла не топить поднимать плавить угодно смысл
так достигаю сна наяву точно из хроник подняты
чувства мои проще как хорошо легче тела колоки
нового свитка как же приятно моры как петые эти
дни птиц монокондилы мурмурации апокойну как
вот смог во сне струны как жилы и автор слушая
не будет смотреть смелость стайки по плоскости
букв кольнуло как чёток серу перебирать нити не
то чтобы нет ведь всюду восстанови чтобы было
мне спокойно мукузани койне որդան կարմիր ток
снежинок у самого летка la salute tua è apparita будто
свежести тайны вкусить тут не будет надежды как
наживы безграничное число комбинаций пройти
горд не цепляясь ведь эха проходной скрипторий
որդան կարմիր сосуды кургауза хуже последних
дней природы ночных видений отмалчиваться не
решили может лучше раскрыться как она говори
же колдун всех возрастов cieņa i mīlestībā только
теперь соболезновать диксиленд набоковский вот
термин рабочий колики сна наяву вянущих клумб
точно небо раскрасил вином вас же забыл пейте
не слышали да шелест мешал как продохнуть но
ведь дым прямо поднимался в сало небе люмбаго
в суставах тоже боли проходили более того было
легко сетло весь день мы будто говорили локоны
որդան կարմիր точно костёр перемахнуть в итоге
том tom och det vita molnen dřevěným kolem торг к
понедельнику может откроется вновь полон очень
надеюсь будет томами как сочно мрачно остраняя
двигаться чтоб остранить плиты кургауза ерики
неизвестные прежде бережно хранить как самые
книги упиваюсь какой мастерством вашего
высшие сказок од лебедя что это спросил бы
даже с пилой рушащий ваш тихий дом мне же
тоже узнать очень хочется кто в нём столько
оставил как расставить аккуратно столики как к
привязаться конструкции оттачивая всего-то
и вовремя вышел и дыма не видел наверно и
глаза оставил оттого որդան կարմիր скалы здесь
скользкие как sviestenīca la salute tua è apparita пены
мел дна трубы мёртвые птиц в воздухи супеси
кричат узлы на всё похожи и эта свежесть точно
эта свежесть безумия кора легко отходит как
дверь которая лада далёкой скалы безнадёжно
закрыта рецепты полно таить давно ведь вожди
эта новая музыка слабых мне штудий оставь их
и моих клочья чтоб вечер встречал добр даст маг
вином мог веселие разжечь утр так слам у вод
звёзд в голод жгут песнь ждут вытащу морщась
недолго себе это как визига почти монохорда
визига не хмелеть вот ведь мерзость клятв и угроз
коллажность расползаться не спеши карандаши
водолея ещё не остры старость и слабость с
каждым как сказки годом всё дальше пламени
шагрень ревнивого сдержанность сбивчивость
онейрическая точно там пишу посвящая имени
хочется всё не всего грязи чернил из друзы хоть
бы и самомнения куда там когда тоска скит и скот
иероглифами по панцирю поля цари вот точно
луж лепестки алый синтаксиса перед богами
будто и скоро и скоромная пища давит на дуб с
фарфором цветным то есть цветастым конечно
хоть просятся шпили мосты гранённый морс
кость вся в пару туч голубиных это ещё это
только лепестки выпрямится но не чтобы было
как наше светило всегда заметно как тепло
встречая фонтаны дождались следов из глубин
нет седин глупости сказка ямбы как ямы хотели
не йони эпического оркестровой пробковое
raúl borges selim palmgren herbert wahlberg и река
скрипок как скрепок душе душе флейт бурый
бульон о варганов перенёс слюни дальше как
кони паруса поезда истукан с головой крови как
коров у пояса в громадный рог свой сегодня
не труби ад не трудись над ним во мне падь
плена перга бязь бязи бриз конечно бирюзовый
кланяться карша до бликов кости берёзы в чаге
глубиной как очень скоро дюны корь троп и река
4.
горлиц в дальний путь всю ночь весь день осенью
был самой зимой одним из них готовил сам не ел
кости лучший для букв материал горлиц воронов
что уж подняли крылья ветров своих змееяды уж
давно мне видны и слышишь ты ещё не проснулась
здесь просыпаются так точно кости снежинки сны
жар риса белый бинтов кисть засыхает белым дней
пять не считал сколь быстро имя билось внутри о
попытки поверхностей трос был язык я висел как в
канакла металле язык с молоточком пульт целый
был капитан этих масс воздушных любил играть я
же настраивал и чинил оттого видел и слышал и с
каждым днём ярче и лучше на смешение должного
не обращая внимания мания образы сразу за
телом богаче ядов блюд полуда ясеней и елей в
гранке реки ялики этот берег нижняя челюсть ведь
здесь костёл и дома стоят отсюда летят в никуда
поплавки всегда возвращались сколько ни приходил
и когда был внимателен видимость же только бы
не вспомнить себя за ящером бегущим в кепке
лавой и колючками едва входя в тени корчмы
окружность и мягкость нежность линий дня как око
безнадёжного всегда казалось ведь так легко было
не редко сравнительно часто ты может быть как
волна другой природы выходила лопались почки тень
застилала крыльцо цокали с другой стороны на
веранде до вечера и у камина за тонкой стеной до
утра языка ещё не мог и представить себе как то что
стреляют забравшись в лабазов или оставшись в
лабазнике слякоть и выхлоп по знающим скоро не
по топи вине конец цепляется за ритмы манит вабит
выйти выпрямиться как на вертеле инстинкт как в
классе палец куга циркулей и ручек восковые плавни
ластиков здесь только стёрок и линеек линяет шепот
мастер собирает тишину и пух её летит ослепшим
чрез всё болото что чётко чресла лоно колени ком
сырой солнца остался легко ведь было природу лишь
любить как собирать монеты когда любим и ничего
как та вода в колодце не ждёшь готов молчать всегда
городищем поднимаются крылья посланий голова
точно расколота голодом от виска до виска знанием
ото лба до основы совий готовит доску к новой
партии ему ли понять мою тоску теперь la salute tua è
apparita будто грот спасения не выходя здесь мне
гораздо веселей искать на общем береге не бьефа
берег что в валунах и глина пещер появлялась трудно
в каком фильме вспомнит комментатор ещё нам
с ним придётся перебрать все в том краю возможные
вернее что укротить мог цветы их свойства но что
важней символику ведь из неё ряды имён и языков
что всё же до сих пор нас крепче но бледней в тревог
листве то лист кленовый то дубовый то хвоя гинкго
дай самой к кому это идее эволюции завершить стан
5.
теперь кажется вспомнил ад в семени
разбирал будто в сне бобровую плотину
кожа отделялась от ладоней плоть затем
легко как воскресение от прошлого ножом
или как сомнения и страхи первого
порядка сразу после того то есть ещё до
радости как вошёл в реконструкцию
здесь вновь беспомощны художники даже
композиторы здесь имена переводчиков
выйдя на гальку берега в лодках тоже увы
бессильны но точно в здравом смысле в
кадрах хроники внутренней убедительно
выделены на белом которым я вернусь и
в котором буду гулять до изменений
водолея то того как крыша истлеет рунами
чтобы мне сказали вот вместо загадок
река кадка счастья жбан тоски всеми тонами
её глубин наполняется сам тонкие линии
можно настроить господин гарь только
глаза закрыть сразу месиво могучих спин
так что топь тропаря вайи синие что
неправдоподобно грыжник сиг тучные
тени вокруг покрышек не так абстрактно
и залатать крупные пятна фрагментов
гению подавать genom яркую сыпь как
любая известная птица тебе цаплю возьми
суть как мощные руки цепями праязыка
урны котурны для того не нужны и такт
отпусти меня хоть один образ так как кат
просит взлетающую летом мелочь поднят
буду отрывается вязи зелень и новый
цвет воспевавший рвётся и тянется всё
уплотняясь лики риге всей подобные
пятна цветов и булыжник перенесённый
любым глаголом из ряда слюды соль
синонимов ала и пала слабость пока клеть
главный мой не так а спонсор пока его
руки вверх её кости срастаются как стили
на улицах в нечто одно как образы только
очки сними и забудь о поэтах не самого
дальнего прошлого а хоть тех что трассы
стихов превращали в жилы и слишком
рано рвали зачем жил чтобы потом не
спросить и чтобы не представлять вот
чертоги в них кроме знания ответы на
всё вопросы за каждым вина талерами
только фреска обратись только корнями
крону дострою чтобы казаться достоин
но как только сразу выскабливать сразу
травиться будто с лёгкостью человека
принимаешь как в дом любимого не край
поэтов ведь и чудеса ударь по любому
ничего утварь свою принеси не расплавит
и ра будто не расправит танца желание
то есть карту в груди значит не следить
никогда за объективным подводным
течением истории значит жар хоть и
скажут времени слабо чувствуя но зато
снова веря во что-то даже не сетуя и
не подливая ведь чувствуется то
заостряется чувствуется-то слово что
замковым камнем было не только этого
дня и паре ему подобным хронология
уверенность вот что могло претить и
не может предотвратить появление
нового уже не имеет значение какого а
ещё для кого впрочем обогати прядями
6.
слова мои могли нести наряд
навряд ли выучил их так чтоб
мог ты на них смотря ещё не
углубляясь о том бояться что
вот сердце расплавляя тело
его лишит идеи дальше свет
нести и им гореть и горевать
о том что сам не свет слова
мои могилы над ними никогда
не золотом между большим
правой и указательным не
монеты взойдёт луной сова
свои терять мотеты трон
пуст страж ползу теперь
уж тише только лишь одним
наречием и от него же
заряжаюсь но не признав
не верь и не смотри не
нужен дик и слаб баланс
брыластых туч любимец
библиотек ещё не открытых
но ждущих слушателей
как много лет назад кресты
не в том количестве что
прежде но плиты звонниц
рыхлых зелень мне больше
голосов и больших
плаунов хвощ ливнем а
твоя будто всегда смею ль
да желанная строка
от копчика до подбородка
пока не знаю возможно в
родинках но может и как
чистая ночь вина вдали от
мульчи и дресвы семьи
улицы молчите кошелёк
почти что в визг здоровье
вновь готовлю словом что
петефи не смог китайцы
страницы и судьба берёстой
старой мельницей самого
из очагов рефлексы ковки
на кладке шуток черепице
меж спицами тех кому не
спится столичные вновь
штучки хоть бы и на время
гризайль и контрфорсы
фраз фарца фраз с фар не
очень ясного холста парой
пройтись веселей бессовестно
три брата броце царь
как хорошо он ясен трезв
как я и тем не менее учиться
у него ведь пальцы
поскакали к вечеру по
буквам так что ухнали
подковы остаются в камне
к нему приду спасёт
и так же будет когда
буем в одиночестве самого
дальнего леса буду на
расстоянии что не преодолеть
и комете броце держит
своего друга в голосе во
всеми его правилами
и помогает как пифии твоих
кушаний бустрофедон
брактеаты букрании
7.
гармония цингой цветеньем вод
игравших для забывших всё укосы
сторожам резным дождей лесных
утёкшей свили как по трубам в шхеры
гармоний аммонитов оделивших
случайное от центров и приданий
путём простым чем ярче тем полезней
не подозревал я укосы нужны чтоб
подняться там сверху видно птицы
гнёзда покидают пускают корни в
чуждую им почву гнёзда другие
суффиксами как омелы осушают так
что кто захочет подойти истлеет
не будет всё же всех причин пути
на бумажке явлённой видением крон
кора на дне леса вне как и песок
следов жеоды в коже змей края алы
ликует ли янтарь когда его прошли
у лебедя есть то перо которое достать
и слушать можно запиши всё будет
хорошо ведь не людской язык как сна
всё интересно не отключиться по
воску губ листа чтобы отрёкся во мне
опять есть место мели испаряется
тоска как каска высыхает поднята
их поролона мха как кортик каблука
есть ритмов всех суставов рисунки
даже мотеты и другие багатели
январь ты чувствуешь иду будет та
самая свобода бред хутор фасад
вновь выпятит зелёную как слабость
любовь к античная точно скромности
и не зря ведь точности без музыки
милейший страж неужто долго
меня терпеть придётся как и завещал
сам думая мне дайте только полки
и покой какой имеет только амальгама
побитая отсталой пустотой покоя
резеда задворки черней котов и дров
там я оставил место звукам и может
потому как что приятней и полезней
сорняки восходят что нынче климат
раньше правда тоже позволял но
прежде всё поднимаясь и крепчая
смысл обращало лишь в себя и кто
разделся прыгнуть погрузиться
встречал плотней базальта мутней
в руках бывавшего стекла дефекты
как при ярком свете будто ничего в
раны другого факела и врана крик
опять же кортиком гурты с жаром
молчание над цитаделью духов да и
самой до острова правда двиной
кого-то хоть назову абаза аркадій
максимович samuel capricornus gustáv
staník lorenc antoni но остальных
не вспомню но утром город расспрошу
как распушить табак орбиту сам дом
без всяких сандриков ов филёнок
8.
обнажая
вновь восторгаться
хочется
тише течения
ты течёшь
я то зачеркну
то подчёркиваю
это
самые красивые
дни этих мест
их величие
в наших глазах
ещё не решил где
вот что даётся
по поход
не спуститься
с горы
как за вином
в погреб букв
где от веры
лишь страх
но он
всё так же
неожиданность
разъединяю
самые его
пустые надежды
моих снов
неуточнённые
образы
ударить
слова
славившие а порой
ругавшие наоборот
тянусь
тянусь и уже
представляю
нет тела
нет и искренности
нет и замены
есть что выпасло
оно свободно
как в калейдоскопе
как намёки
мокнуть под
этим дождём
только лишь
чтобы понять
речь как себя
как ни прячь
как не пытайся
длить
это как то что каждый
день за окном
есть ещё
каждый день
за окном
что открылось
только вчера
лев
наконец половина
его как облако
головы можно знать
всё можно обо всём думать
в меру способностей
прислушиваться
и любить
что происходит там
под крышкой гроба
разверзается бездна
её случайно для
себя открыл как
луч выхватывает
одного из хора нос
и щёку
мне хотелось бы
больше сказать
нарисовать нет не
точней сохранить
имена и менявшие
облик слова
морось когда та
открывалась
кажется хорошо
знакомые парки
полки плоть их
плотные мысли
следы уходящие в
туман и если слушать
его то всегда
ты знаешь что ты
будешь писать
и петь это
вечно
9.
такую маску книгу увидеть впервые заполучив
затосковать
твёрдая играющей бездной обложки прихоть одно
любое слово
суть приветствие хороший пример и ход как и
славление
это тебе не разбор или восторженно старых домов
ряды нет не
становления личности подробный рисунок всё
же в своих
маргиналиях как в чешуе и костях меньше хочется
гряди как и
меньше хочется слов и конструкций знавших
как петь всё
то что терзает вот претензии взять итальянских
мастеров их
краску слово пробирает чудо которое и о котором
прошу всегда
вечность будто так близко точно вплотную форма
то отвлекает
то возвращает подобный с чудовищами прибою
ритм трав у
ворот дюны конечно никем не кончающиеся очи
чертей рты
головы тыквы и соскользнувшее с колоды брызг
памяти лёд
он просил скрипом остановись темно не иди чтоб
потом эти
сны саманы их ядовиты и рвань вообще неужели
нельзя было
интересней меня ходы мне один снова раскрыл
потому так
пока кажется конечно как на лыжах будто и не
голодный
кажется иду легко флаг водоросли факелом в
кулаке это
буквы к системе пока не привык потому очень
спокоен к
skanējuma тайнам не проник но как прежде грот
ясно вижу
новая школа нужна итальянцы и греки без
пафоса тех
некогда важных знаков и чувств которые никак
старыми
не удержать клешнями а новые отливай быстро
портятся
или пока постараться ведь стоим у ворот позабыть
о плотности
прежнего воздуха и желании подать такой
сигнал в
мозг что и меж каждым словом смерть и на каждой
так долго
редко и плотно цвет даже менять кегль странице
10.
выходит смерть как герой из запасников
не моя не твоя откуда взялась она здесь
след от цепи у неё есть на шее должно быть
есть и на запястьях подари ей свои часы
всё равно ведь они не идут они как те у
самой воды валуны с которых поднялись
или я заигрался в тоску и инерция как
инструкция по сборке какой-то не вник
машины уводит меня но лучше не думать
об этом иначе сетовать не веду дневник
и всё время спешу и хочу показаться
приличным лучше бы как в сказке палец
вверх и вся рига цвет от края до края один
чуть подступи плотно не о метемпсихозе
хотя ясно проще и лучше сейчас а гармония
محمد القصبجي ничего пока ближе но пальцы
явно франц генрих лютгерт похоже луи шор
это может прояснить а может стоит ещё
дальше во времени продвинуться времени
шалмей ещё только камыш где σαμερου αδιου
ασω полотно пилы воротник поднят скрывают
большую часть лица որդան կարմիր будто
набитого гвоздикой цвет всей одежды того
жёлтый что из язычника названия другие
серпуха серпий котр часто некоторыми
кажется грузины и север оленьей зовётся
берут может ещё тот дневной синичек шора
обязательно встретить в риге армянским
so twice five miles of fertile ground with walls and towers
were girdled round тьма штопором но берегу
глаза остров объятый танцевальной чумой
шаман друг надо мной и те о ком пою кому
кормлю и защищаю слово сурово с тёмными
силами цепь острые как клыки мечи пики
himinbjörg eru in áttu en þar heimdall kveða valda véum
остаётся куча папиросной бумаги no se puede
vivir sin amar страстоцветы голубых цепей очей
плотней смальта разлететься не приняв реки
որդան կարմիր всё оттого что делиться могу
пением пока лампы корчатся во сне кончится
тоска как наскальная сосна весь день сама
уважаемая тоска в защиту пропавших из ям
патин холста кроме западного ветра холста
том томсон весь день была видна точно уже
найденная легко дело табак медведица и с
ней самая важная твоя звезда заводившая не
заваривает сейчас не шинкует кутается спас
бы новым прибоем пока пороги слов но всё
произношу горячи слова выводил держать
спину прямо ведь графики в гульфик метить
որդան կարմիր заброшенные техникой лом
луж покрытые огороды я прошу тишины да
ёмкости во рту горечи как после чаепития
որդան կարմիր печные нежнейшие движения
որդան կարմիր но прочих теперь не принять
որդան կարմիր не для тех же кварталы краны
туннели и сваи подлейшею ночью казалось
ещё всё смогу поры только забиты залита и
злит шея бетоном как яду глотнул на часы
глянул рояль в кустах рубаха же шкура ужа
11.
щемель коротко пламя плели девы
хмель лак саван и шелом как с шилом чёрт
дюн дань звуки дня длили древний ужас
перед смертью сух голос внутрь счищен
увидеть убийцу смелость лесная пой
будь бубном будь рефреном будь за
которую тканью схватиться можно знать
рваться не должна но не рипстоп точно
не промокнет от рифм и не солнцу вернуть
ломкость и мудрость простота проникает
колышком пронзает точно тот берег
весь свод откровений языка позабытого
писать хотел ветер не просьбу мою несёт
остановится слюда снизойди слоя памяти
пылью пленяющей полётом когда чужой за
много лет впервые точно к судна полому
студню пенящий любящий может лишь за
сходство с забытым составом никогда посему
не открыться пусть выстрелят колок не
думает выпустить птиц письмена шелуху
что проясняет цветов достоверно шаги шуга
ангоб софронитис как помеченному счастьем
сумма связка стали языков не от того слепого
что выше сосен и усталых циклонов пазов
проседать ты сижу думаешь что сказать
долго часами бетон брекчии кроненпробки
есть же прекрасные образы в русской классике
смердяков например но не тем они служат
чаще всего обычно привычка доесть сразу
благодарю чудо береги случись снова ведь
нет тени рассеяности лещадности высокой
куст картвельский не щадит сок ока ус застыл
на карте речкой медвяный снега ворс восстал
медведем привык глаз к ночи слаб в ней
прилив ниже с саблей последнего табачного
дыма торфяной атлант нет не знакомая
просто хочется рисунка гор глаз других
дуг как из хроник и распить кагор да ведь
я говорю мне не скрыть не хочу что тошно
только собери на песчаном речном берегу
где небо в сиреневых перьях и радуга гнёт
дугу ещё двух и читай как не искать
оправданий оставаясь всецело будто
лежать на чужом всё диване за тонкой
оправой как в травой поросшем как
пирамиды видно порт уже не готов
принять всего в мидиях и при этом
ни кротости ни признаний скомканных
бессовестный незрячий зависнув висеть
шаткий но смерть смог гомон её все
слабей когда с самогоном тем более
спрашивает любящий тайно она что
атаман какая латынь что ли ведь как
воробей она над мостом или точнее
её самой словами в ночи скарабей сам
метр арабских строк чешуя уробороса
через пустыню тундру tunturi duoddâr
раньше в любого рода скобках б
и стыда может не тоже взята в какие-то
осталось только боли урчанье коры ток
стеклянная жена моей души tutti
надо мечтать восхищаться надо
12.
не словом открывают губы планктон
вина ваниль поверхности залива веки
костяную пуговицу яичницы тебе с работы
мне просто потому что есть хочется готовить
пока желтки не поднимутся под жаром и
солью как шрифт брайля почти медленно в
оду о сковороде служила почти дни все эти
бывало лучше чем анапест хорей не бойся
это всё клаузула все исследователь о друг
к тебе обращаюсь и формулы легко говорят
не бери пьян во внимание видишь какая
вдруг скорость и как сразу точно в кресле
своём ничего не боясь выпрямился нарративом
не словом открывают губы но мастер должен
прекратить прощаться как и прощать себе
сон изменил состав и плетень лекции где лишь
леммы были прах что значит щадить себя
железы рефренные фата ещё обогатиться
вином как раньше не было и вещать самая
прекрасная может быть в литве ожидающая
отражённая набекрень стены корнем амальгамы
точно олеша обогащай не цацкаясь но бережно
мя сук на котором птиц формулы понывший
мексику презирать алкоголя магию воспитанную
взращённую мне больно медлить планировать
горевали сопели плевались пластика оживи
раньше от реверса котёнка чернеет навесной
потолок вычеркни пусть внедрение слабости
клетка ближе чем дичи колок как бы не предавать
букв чернильную и скорописную природу что
узор подушечек похожи в сравнении с мышцей
он был былым весь стол плачу горько не стыдно
скоро каналом один может к полуострову плачу
этот стол стоял в углу готовясь шагнуть и по
полоске цветенье цветенья бутонов развязаться
другие воюют что там в рукописи развалиться
светом пусть не согласовывать будто лицо
акцентами впервые да шёл как перевести в дальше
дальше что наборщик следи если я пьян а бумаг
стыд нет больше как конунга язык стругов обещал
учить всем городом диагональ удивление он был
белым весь стол стоял в углу готовясь шагнуть и по
полоске развалиться света пел он стоял ка крыльца
зерни жара жарынь а над жарище низко водой не
скованной просьбой боюсь синицы ветки валились
в горле было сухо охра хрипа в ответ залп скарб
с глаз прочь искра двора желательно закончить здесь
дворы белой кости какие вспомнились было сна
вернуться в завоёванную зарёванную едва напиться
музейным светом зане свёкром вожделение мифом
выделение что ещё переведи желанная в что дальше
в выделение расширения всё река это хотя стоит
руин у озера собора это древний город в котором
себя пять часов мучил пил лемзаль монахов тонзуры
звучней зурны вываливалась эркеров графикой в
меня запрещённой ведь желание есть дивиться есть
всё поглощать жаль что рельеф молчание сколько
не бей в колокол не пой краешком биографии всего
в тень якобы спасительную разрушать идти себя
очень спросить хочется зачем самое важное линия
пан векторы нас связали только к музыке ведь ритуал
рема тоже приобщили в общем одна анархия как
масло в огонь для сна желающего больного просто
перекрестись если за столом не хочешь большего
графики я стар но только на другую половину те в кого
верил толкнули мхедрули в прочее там не распуститься
не молиться ритмов помню желал всё что равно и
старение и поддаваться зрению руины рожь ол
бурлила ночью губка каши одиноко бурлила кожа
как уставшие весь день будто без очков глаза
13.
мороз межень нескоро зелень совратит хоругви вал свершает
тем не менее свой тайный ритуал свой лёгонький обряд пока
не говорят о боли лёгкие пока свежачок скажи источник счастливых
все строки покорны судьбе водолея особенно если снова прочтёт
в безветрии пламени мрачный ремень вверх донесся резкий крик
казнь страха как основы предложения плесень песнь гарь
совы обратно в овы и чу опять жизнь зла когтем как трутня трут
как печень должно быть очень больно такой же резкий свет
все в доме сочна вязь вошедших снов вонзаются стилеты кислеют
очертанья тлеют отошли не все слова ко сну трещать окликать и я
торчат из тьмы рога мигает силуэт начала остался источать как
песочные часы в одиночестве до пира дёшево пиво рыба в зовущем
к раздумью о жесте какой росток легко приблизит к тайному
сладость осколков света табачок что нужно e questo dubbio è impossibile
a solvere a chi non fosse in simile grado fedele d’amore набраться тона
прозаической серьёзности имена тогда легко увидят залу
в которой незаметно для ночи можно и шумя танцевать песнь
со временем забудется со мною рядом мурчанья морфий мое дитя
в твоих мирах где спешка спит мирно как мифов в колыбели
скоропись но зашелестит и зажурчит ведь страх журчит надеюсь
как тихо все уж формул нет так тихо вбить глас что смущает
и беспокоит капли накопленной души чулочки совести совсем
чужую душу этот странный картавый вездесущий бред
башмачный рай ранимых и высоких плету им медных лент но не
чудовищный костюм трюм готов грифель водит по хронике
чрезмерный мир готов войти сиречь вернуться всем столицы
туловищем ясашный первый ужин потом за боль трава вино стук
ложки в вареве хлеб сало холм озеро и лес мягчительный отказ
рефренов и страстей бледных историй и беднейших фабул
лубок с его впервые неисчислимо-полной виртуальной жизнью
даже здесь под лай под треск новостей как сны что нет уж сил
записывать лишь оттого безмолвны проходят в ушко синий огонек
спицы встречают первые лучи предупредительно не зашипели
тюремщик кожа вся в изъянах рассказ обвил в камине угли скрыл
все книги быт который точно накипь с водой пенной случайно
на всё и не дышит писарь как на бисер дуть как слушая псарню
лишаясь о бутылках писать чувств кувшинки пробки белый
резень лишь пленочка из пепла на решетке решаясь выйти падь
пургатория анна тёмная на границе уже водолей у наковальни
пёс как корзина яблочная шерсть и один чужими ритмами вас в
покое забывая вечно пусть так пусть к аспазии в бязи холода и
мги как броце пока помоги тоски полипы кипяток копеек поток
идей всё треплется немо трепещет одна не успокоясь сказка крутая
ее кость движенья лайнер в этом сне природы ворочаюсь где он
как будто мне сочувствуют живому и знают почему как знаю
улыбаясь арбузом трель и облекаются в понятный образ крюки
стаи чьи зыбкие порывы чья смелось молотые кости праздный ум
на пути праведников по-своему толкует разум заменивший голод
страх даже такие с крыши капли мрамор всюду эхо как бы хлопок
и замковое зеркало канал искать себе коан готовый даже не
стараясь только согреваясь потом из можжевеловой лжицы когда
встать во весь рост ветви пара плеснуть может от масел голова не
закружится надеждой руки в силу всюду переходы и координаты
болеть не будет и делает игрушкой мысль гладь перед отъездом
как рыб косяк в раю как часто не нарушает юфть юбки щепки
записей инструкции к прочтению утрачены щиплет в лесу звука
страх пионер не совесть желательно всё отключить божественных
формул как часто в школе напряжение не продираться кружась
просачиваться не забывая блеск перламутр и самых дорогих
переливы как вилами черти если не оторвать хорошо веря всей душой
как в химер как в предвестия только друг достойная исповедь
через ток может хорошее представление проповедь смотрел я на
как на решетку стих мастера первый за годы анной тёмной полки
гейзер его усилить с веселием звуки развить похоже то что видел
островитянин здесь впервые где тихо реял рай этот гость честность
сама как заря и я часто это видел вспоминал в лоб на рогах поднять
пронести с открытыми глазами будто радость уже как мимо балкона
на котором плакала заря в ярко-красном платье маскарадном не зря
я и не мечтал как о треске в ушах возврате возвращении пыли
ритма как царь наконец из пустыни дрожит всё так что может
хоть только не земля не во мне основа всё же и соавтор черепаховый
панцирь в гимне о милой родине о теле что как кипяток только в
самую гущу поэмы о старой церкви без креста и ворота зелёной
ограды аккуратно у контрфорса факир глагол чей благовест моя
отрада бедняка ограда порта коленкор громче звучал с утра до ночи
вчера ввинчивая в теплый праздник что всё же не так скоро как
вздор греха как целый адский полк один лишь гипс потрескивающий
как жанр как бор до высокой палаты на коне скакать сквозь плотные
ряды почти тридцать лет без остановки глаза всё это время ничего
не говорят так сладостно смелость что диким наслажденьем пусто
хвастать как о видах не грязный холод на стекле оконном поучения
птаххотепа отпрянул поезд от пифосов и колб пустых уже встречает
город о жерновах которого и позабыл хорошо туман карьер ночи
ясен ненависть к людям взять хоть соседей аквариус явился сел
я был охвачен и внимал ему касуб убежище как ножны кисти омут
cum rationi et consilio satisfeceris cunctis satisfecisse putato магнолия как motto
не верь как явственным речам о том что будет ревнуя к богу гальки
слов зола катраги умножить своё счастье меняй формул цепи цель
продолжи как некогда смотреть так я смотрел сама листнёт тоска
и нежные виденья вены лежник меня идиллии ласкали, габьяуя
превращаясь в сон gabjauja недаром катраги бани и овины как перед
смертью лондон а перед начинаниями арканы лучшие я ими полон
был еще наутро альбедо с холста бронзино мальчик колокольчик
увидь хоть ты аид ухо и глаз навострив жадно тебе я внимал
когда-то перед лицом наставника камбий и лёд стиха сом или
налим вперив притворный взор в меня ждал как расплывчатую книгу
круги проходить всё тяжелей нет формул которые плавить в голод
для силы и если дверь приоткрывалась не спусти никого жадно
пусть просят чтобы я озирался и сжималось сердце путался как
здесь запутаться упорно веря в появленье гостя слагая на здоровие
знакомца балберки ямбов чернил черней темней смутно тетки иль
сестры любимой оставшегося то есть от языка и речи с которой мы
играли в раннем детстве не слушать не слушать причитаний в
коридоре ночью сумасшедших не вплетаться пока надъедают
белизну одной системы лабиринты 𐤳𐤧𐤭𐤡𐤠𐤩 мицкевич мицкевич
транскрипция моё дитя что спит со мною рядом хочется сказать
в леса мы авторские убежим не есть и пить терпение абстрактных
композиций чье нежное дыханье надтыльный кучевой металл
раздаваясь в листве атмосферы сразу исчезают источники звуки
в безмолвье куга гнёзда дресва мочажины пути заполняет перерывы
полночь и тлеет как краткие отдохновенья мысли район трущоб
мое дитя прекрасное антиномия как сладко думать об этом письмо
упрощая мне думать совсем не стыдясь уже наклоняясь над тобой
картвельские грозди сердец в зрение соком давно срывается всё иной
пока нет карты что ждёт тебя совсем другое знанье как фьорд
и мир совсем другой опять исчезновение будто мелизмы ведь я возрос
лишь в зеркале в огромном городе хотели молниями стены в вихрях
средь мрачных стен поток почти аланный город нажерленные
коричневые парки где радуют лишь небо да созвездья притянутые
глупые шумы мученье в этом трезвость вновь хлопки шипение
а ты дитя звучит как вечность блуждать как ветер будешь снова
полуострова острова по берегам песчаным и озерам озарения мозаика
под сенью памятников-скал под сенью плакатов глинтов облаков
какой-то вёрстке вереях вечных лжи витринах в которых тоже есть
озераскалы и бронзовые берега ты кораллы лён зла не будешь видеть
слышать как мальчик похожий на святого себастьяна красу обличий
прячем симфоний зев явственные звуки безумия ретирады в арки
довременного языка таблицы теперь строги не позволяют ум сух
которым раньше шёл сцеплял то что глаголет бог скучая не надеясь
друг мудрых и учитель добра я насыщаюсь может быть началом
песни как жало боли звука которого быть не должно страх противен
14.
которая всё отнимает у слова
словно ребёнок условно счастье
несмотря на тяжёлое вечное
детство ты рядом смеешь так же
можно давно муаром дурнишника
hilf dass ich nicht zuschanden werd
noch ewiglich zu spotte kur tullia ludovico
martelli monologu jāparlasa i
is wather made by gods celestial and devine
bet i neadaptēta versija bi bet
ļoti meklēt vajag ночь всё спешит
лоренцо лотто всё же тициан в
огромных количествах ещё
ничего не начато но повторю что
арканы говорят водолею поёт
зайзенеггер ипполито медичи
тициана и кристофано дель
альтиссимо рядом с другими
работами альтиссимо в которых
есть красный данте джованни ди
биччи де медичи маттео пальмиери
остальные пока убраны но не
слишком далеко не дальше чем
восток от европы сейчас лютни
понтормо у кого-то стоит спросить
понтормо предстоит ведь беседа
франческо пармиджанино обратить
внимание на головной убор на
автопортрете джироламо маццола
бедоли и прочие что интересно
работ отца думаю филиппо маццолу
абсолютно не помню раньше
пожелал бы увидеть в утолении
усталости сейчас бы услышать
и не просто голос а бейты записать
подробно как только несмотря на
объём мастера старые делали
верю в то что кублай так создавался
хочется верить что песнь паунда
та тоже как картина хорошая
пока не забыл если имя тому что
в это время делаем любовь то
пусть ещё ученик штокера йорга
штокера со своими мистическими
звёздами но можно и поздние
фрески помня конечно о звёздах
снова попавших в контекст моих
песен аккуратно может быть и
восстановится улица и самые с
ней связанные приятные истории
поэт хочет быть ювелиром для
этого должен стать достойным
столешницы смотреть вблизи как
вникать в написанное фичино
собрать бы все письма очень
хорошее английское издание
и достать наконец нужный
словарь есть множество мастеров
читающих без словарей самых
разных очень зря мысли звуки
наздабливать больше тишины
а у данкена читаем it was a dark way
in the light of what was а у вациетиса
читаем caur biezmiegu ar visiem saviem
pastiprinātājiem caur visiem spilveniem gadiem
un bezsamaņu manī kņud stress ещё к
счастью тракль но не помню уже
последнего тоже весь день носился
с ним что-то выписывал надеясь
перечитать в лучшее время может
это будет летом уставший в тени
на берегу моря уже и не помня к
чему уже научившийся рассекать
то есть дополнять дольше это слово
дальше ты med den rött barken как
с холста видел в торонто дважды
pavel vranický tik skaļi nebiju gaidījis
здесь даже после битвы входе
как выяснилось которой магьярабы
твои появились miloslav kabeláč
самое раннее из мне известного
я эрнё донаньи и иштвана томана
györgy cziffra самый молодой ученик
в лонпон-сюр-орж не так давно
приехал pribojszki mátyás eszter petrozsényi
те у реки он стар она готовится читает
károly szakonyi мне стоит где-нибудь его
работ найти побольше adáshiba для начала
беспечно не пил никогда я чистого вина
одно интересно мне в дождь после писем
с кем в точки во сне что пел как я играл
а главное желтый чей картины стал всем
моим полем возможно в двухтомнике
абстракции российской ответ возможно
намёк на колотвиной кружения и но не
на что-либо конкретное богомолова но
что-то от четвёртого креста возможно и
снова очень яркий но без радости как день
свет летит från de dövaste äggulorna ночи
ესე იგი franz mixa sonnengesang вся мощь
на службу дождь щедр почти снег соль
света от него на эпонжевую рану пройти
день лань последний круг серебрист излом
три перекрёстка на первом углу подбородок
щёки глаза глубже бильярдный шар черепа
слабая щётка усов под каплей носа вглубь
viliam figuš-bystrý на следующем сам свинг
róbert hrebenár навстречу почти сразу длинная
лампочка черепа нормальный нос и дуги
бровей премолярная улыбка peter mieg шкура
змеиная на воздухе перил lennart hanning
музыка к фильму trettio pinnar muck რომ
rāmuma рема тому кто слишком уж спешит
15.
пришёл он как турки входили он только думал
здесь мёд медь собачьих спин лак дёготь сплошь
стола плёс капуста колбасы яиц мел вина хереса
сваи нарциссам мяндовым но чутким тревога же
зверь косослойный заботы что маски восковые
знаменитых вся стена остальные в книгах вечере
письма слама рассерженная взахлёб огонь мзды
же вздымщик верезг реверсивных чащ наоборот
не слышать должен проталкивать в хрящи жилы
не полонить как простотой правды пленять форма
помогает активно умеет винить ли не страдая не
желая и жалея но чувствуя то жжение когда всё
же пылает пропитывает не для тебя но время маг
ли тот трикстер пиксели глаз в дуги моста над
водой реки вспять совсем птицы царапины этому
воздуху останутся как провода использовать и
радоваться никак расскажи что знаешь златка
мешающий как мануфактуры ритуалы послеобраз
здесь более нельзя мир насыщать словами а
связи между ними любые расшатывать аж до
каткесекельской расстроен образ смыт целый мир
сняты рельсы грязь the places still half-dark mud coal dust
монета чья-то точно лик киль на восток лёд и не
думает колоться лицо уйдёт в эфир индексов и
реконструкций старица фасада после дождей
затяжных почти снегопада бартоломео дженга
заканчивает дело джироламо дженги его же город
строит франческо лапарелли джорджо вазари
бартоломео амманати обоих пережили встарь
руку отдавали вместе с сердцем а в наши дни
лишь руки отдают вчера я поднимался с трудом
как темнота но расшатывали слова любимых
я давно ничего не слышу голос не готов выдать
свет не готов протянуть ждущему ключи от города
его сердиться будет пусть вязь арабская сама
себя раз отстранилась перешла границу и как-то
там жила себя распустит на перистые и кучевые
как строг серьёзен на портрете дирк тибис монеты
траур и печать как мёртвый в гробу его поднимут
следы сургуча на полу близко друг к другу дальше
совсем уж лыжня дальше и больше по сторонам
крупных мазков пятен облаков le quattro età dell'uomo
у булоня есть красный эффектней как в мире том
тёрнера дождь пар и скорость в лакуне мастерами
назван музыкальный стих (Karel Bendl – Tarantella:
и мастер горы в ручьях сказал не нужен забывший
не нужен и короткими идущий путями и в себе
восстанавливающий кто хочет медленно долго
разные песни петь тонкой струйкой выпускать
без устали с лёгкостью чуда их как город сокрыт
и решил удалиться прежде другой мастер придёт
повторит и уйдёт как мастер гор за тем же скоро
пока как песок золотой набирается архитектура
её голоса тома разных систем травы всех ярусов
как облака и дороги асфальт и булыжник в поздний
час в свете и в себя погрузившиеся как канала
свинец всеми гнёздами крыльями переждать чтобы
петь и не прячась оставаться здоровым неизвестным
голос весит пуд золотого меча и горсть изюма
16.
хочется
уже о радости скорей
искренне
пусть иверням карше
петь хочется кости с
древесиной не разделяя
чувствуя
но пока артемидора
далдианского онейрокритика
о грусти и кознях
о глупости тоске
горе горю подобном
рассказывает
жду когда наконец
переплавлю в
чистую песнь
звуки выбирал тщательно престо
верил каждый
да впущен рвавшийся
да место найдёт пусть
в старости лад в конце концов
никогда не меняется
мнят некоторые
слов анахореты
тризну слов легко хору дав
на солнечном светлом
пятне проникнуться им изменить
до неузнаваемости
свободно плыл корабль-водомерка
метки все знал
цифры уважали суеверные на
нём лихорадка стучат чёрной
оправой двора у контрфорса у
моржа во дворе там тишина всегда
была какая нигде всегда
стадион же
и молодые люди сбившиеся
глаз флаг пульс суеверие
обман зрения переходят дорогу
просто следить когда город
как губка краска твоя
флейты твои
прорицатель
не покидает желание
бить молотом клише клешнями
медленно вцепившись в любое
сдавливать сок вязью
готикой но впрочем ясно
системы не нужны море танца
вечнозелёные
пинии если надо хорея
если зурна выше
вереск верлибра
главное ждать долго
упорствовать
но в ожидании прося
голос растягивая
действовать на износ
как плестись с кипой
книг перевязанной
в гости вечером и бутылкой
мукузани прекрасно
представляя подъезда
шугу злаки подъездного
света как через весь
город как и на скамейках станций
цветы немота пруд
и совершенно обрывочны
чёрствы ржавы тупы
17.
стеблина-каменского много работ очень хочется
прочитать но языки начинают сопротивляться
возвращаюсь спиралями молча и грустно в любви
вавилоны выписывая не телом нутром не мутит
гудит слов образов рой рига от порта где сняты
рельсы по которым вверх хотел уходить от любви
чтобы ловила лишь фразы тогда уже не будет важно
честные ли и дождь усилился превращается в снег
в сторону верманского сумасшедший шёл и кричал
громко о боге кострах неграх и латышах о гертрудинской
конце улицы весь в снегу молод и удаляется никто
не боится уже и не смотрит а много людей в поздний
час в декабре и ко мне не приходит что жду и уже
весь возвратился на борт мёд достаю на мел тарелки
что вырвал из журнала полки потом остальное не
думая не желая сейчас записать ведь тогда музыка
вновь словари ожиданий письма голова затрещит как
после плача и вертится с трудом дыма сигаретного
девочка что не говорила никогда ничего только ждала
любви и вериги лжи снять хотела как броши
санти гуччи фиорентино мартен ван хемскерк мы здесь
упражняемся перебираем чудеса света потому что
ничего другого не остаётся золотые слова паунда в
греции повторяю слишком рано но только поднимаю
палец только из земли конструкции как опускается
всё нет человеку работающему знания есть так нет
материала форма медлит когда творит любовь потом
её время проходить и дыхания нет гений проходит
тенями как в жаркий день зная тело может безумством
мучиться резать парки сектора называть проводить
параллели чтобы запомнить какой-то закон гений нет
может стоять чудом света и позволять себя грабить
но потом возвращаются крохотные самородки любовь
не может мучать слишком долго не может вбирать в
себя слишком долго мировые учения тогда как чувство
может с сознанием замутнённым и неудобным по
материала пористой поверхности скользить странные
вырисовывать формы питера гиллиса друга эразма
агриколы мора чудесное изобретение теперь света нет
бесполезное пусть и серьёзность точит внутри течёт
дечио аццолино сжигает письма звучит андре кампра
звучит люлли звучит лодовико агостини но разумеется
не узнаю работу и намекал сейчас вспомнил давно один
к живым ничего не ответил тогда не ответил бы и сейчас
тянуться стоит чаще матиас бломдал например язык
как раз интересы или левенте сореньи в этом случае
возраст а гений найдётся вникающий в шлоки с острым
карандашом канюля сам дом полон словари любые
справочники знакомо на ступенях стремянки пачки
как при франческо спере всё только иная гуляет простуда
с вином бутылкой виски бренди мы быстро доберёмся
до любимых мест сати до разгадки образа во сне мане
и после обязательно вернуться набравшись впечатлений
снова не смыкая глаз не разгибаясь хоть нет в том для
меня давно уж ничего и верно не было святого против
что ли и значит самому не принять и взяться переделать
что-то сколько можно хоть и не звучит и вянет неба алая
парабола нутро же жмёт как талер вдавливает в землю
18.
есть почти час
есть больше двух дней хотя дальше может будет врать
себе легко
смотреть в небо как в оркестровую все ушли или никто
не пришёл
шёлк букв влёк
и я вышел сегодня хоть был дождь и долго темнело так
как меньше
всего приятно ноты и новые правила разлетались их было
больше чем мог
подумать и когда увидел
нет смысла ловить но есть смысл не смотреть стараться
хоть старой болью заняться хоть напевать
пение было лучше
тех прогулок когда
любовь ещё знала
вырвется в строки
ведь я люблю это слово что так часто использовали я
перечитываю романтиков
и хоть никогда не вспоминать как ошибку
так приятно сразу
видеть море в которое давно не входил купаться лишь раз
топиться но нет
в этом чувства топиться в
холодных водах залива в любой холодной воде
я прошу себя отвлекись я прошу гения леса
пусть свободно растёт что знаю и пусть меня
знающие снова всплывают муть вечера пеленает
кров любое правильно употреблённое имя
я напеваю их вещи всегда задаваясь вопросом
а нравится ли и никогда правильно ли и неужели
не пропустил ничего как бывает
когда в тебе давно живёт потрясение тяжесть
пропадающих воспоминаний
семафоры только для ворон манжетки чтобы
не вспомнить названия ещё входят в порт
ещё шлагбаум на переезде
теперь быстро проскакиваю и к воде не иду зря
топтался холодная жижа и пузыри ржавчины
перед смертью сух голос внутрь счищен
увидеть убийцу смелость лесная пой
будь бубном будь рефреном будь за
которую тканью схватиться можно знать
рваться не должна но не рипстоп точно
не промокнет от рифм и не солнцу вернуть
ломкость и мудрость простота проникает
знай поднимается паром шум будто всё ещё
против меня но ищет глазами чего-то другого
хотение без труда не пользует ни в чем яростию
гневною не давай собою обладати и вспомнился
хайям его четыре стиха об уме и опьянении
всё же форма не позволила уточнить ему
место между ними любви и томления
тоскливого спора который впрочем легко
исчезает в пути
боль ближе к стеклу чем я сам и разворачивается
но так как структура сложна разваливается
обрушается и доски оттого тучно в золоте
яд не верх цинизма
гао ци вариация 高啟
твою музыку выйду только слышу
твоя музыка выронить маску лик святого не дышу
двор бузина когда так вымахать успела с
ней же ветер сколько играл сколько
я курил сливал фумигация славила
тяжесть жизни козни казнь кат клянётся но
что к чему не передаст кого просить
в такой момент того кто давно не поёт
но чьи иероглифы собирать как водянику
для него незаметно можно не скрывать
своих намерений действий
со мной в воду мель сплошная твоя музыка входит
не началась ещё кисть только в серый
упала сила будто в гневе ударил портя
день холст ничего и вообще это стая
чёрные мрачные прожигающие твердь
крыльями
ждущие когда наконец появится свет поскачет и
польётся там в щель и сам все круги сферы
косы дождя до утра не расплести лампа погасла
от напряжения прошу я иду потому
не заставляйте петь прошу
пьян потому не могу говорить за меня говорите
всё правда
завтра наверное будет солнечный день и будет
теплей и ничего никого не встречу и
не захочу встреченным быть хоть ради простой беседы
19.
My living here is incomplete
empty
without someone to live with
Live with you, marry you, have you
– K. Irby
и вот опять себе вспомнить позволил те дни о которых забыть так хочу
как те дни детства так и дни ясные что проводил я в союзе родном
лишь оттого что вернулся ясность меня отражает и течь заставляет во мне
по старым давно обжитым руслам память улица призраки птицы дождя
жадность окон блики как чётки ведь ходят высматривают щетину не
сбрить глаз не протереть красных от злых помыслов как от бессонниц и
пьянства не от учения не от любви ясно представить печать пуговицы
эмаль верёвок бельевых слюна паучьей правдой возрождать как письма
капли пота как в центре корта стоять когда хочется плыть когда есть
куда ломоносов и маков дом полёвок и птиц овидий тредиаковский
не для чего миндаль мне мандельштама грифелем зубов колоть не для
кого-то кто даже не в колготках на рубахе вишнёвый сок воска помогу
гомон ветвей гармония порта что тише цепей на большом кладбище в самой
довольной тени без материи без вибрации вирши ладоней как дно колодца
после засухи зачем раз жизнь такая скучная и жить и радоваться приходу
друга ему протягивать гордость вина и книги подписаны всё гномы
мне помогут в лес свести тропу затянут вайи трапезу обещаю видеть как
сокол тогда петь соловьём колун не спал колдун теперь тепло как в
лучших виршах в них столько сырости сырой и холода потрескивал не всё
ль равно как сыпь пытаться крыть или укус шанкр любовь к и чага
как сова срывается и береста сворачивается в члены музыканта бубны и
варганы изваяний свет погасить светло кто впереди андре кампра кто
впереди որդան կարմիր лицо одно мне показалось передано точно час тот
придёт и повторит верлибра майолика стелящийся гордо дым три в нём
главы змеи и память откуда только должна быть как рубедо и лучший друг
без головы но с вилами за дланью виды вольный лес круг ровный точно
городской стеной забытой на дне темнеют стрелы над ними плавает икра
ушанки тины и рубахи листьев помню наполнялось серебро стрекозы
а не понял бьефа воздухом хересом расставания цвет доломита пахнет гинкго
море шумит точно разгружают вагоны за окнами снова кисть выше кисть
праиндоевропейские потому как свечи шекспира вариантов желанья нет
так как слишком близко по времени я в последние дни часто тех лет уголь
брал и пламя непривычно было потому так наверное голова болит и многое
кажется итогом даже коды могильные камни в трещинах как новый
манускрипт ведь утро а ночь ещё напишет и продиктует как долго
пытавшему ради метафоры массы как долго пытавшего память что любил
что удивляло так пирамиды но их ступени узки книги но не прочтены
а тот чьи старания ценю работу хочу видеть тоже думал намедни так нет
как в красное облачались мы и не поэты север ещё не так чтоб прогрет
здесь камню проще римлян всему замолчать навсегда мехам можно же
преступить рою кеглей пункты не те чтобы остыв начали разъедать
20.
кажется не задет смысл и плавни как злата свет
просят проверить на прочность а птицы трещат
будь говорят осторожен мало ли город ведь уж
очень давно потерял интерес к твоим в том числе
песням ему хоть и не отвернулся в нужный момент
ставит вино что ему нужно уже не понять даже
свиту ведущему с птицей в руке клин латы из заката
красные береты как в клине над городом местами
меняются раз в минут пять или десять есть среди
них и предавший легко слова печатного дело весь
отдан деньгам добрые люди же его всё не поймут
он и поил и смерть отстранял с боль унимал но что
говорить есть же ещё ибофангра и не гадаю по
красной коре и воде копыта не обмывать больше
скальд говорит слабость вся оттого что мух из
головы спешит выгнать ритм прежде кумир нынче
палат кожи сургуч пар от него пауа не шлем шрам
на лице целовал посол аид мне это рассказал и
потому спокоен как воин что в сени присел сосны
после точно зная войны колено не тревожит с вином
и близкие настолько что без имён рядом рабицы
сотами ведь наложил паук сеть свою иней и не
помощь в клинописи освоении городским чудакам
как и все облака выучившим от них отходит быстро
как от стекла поэт как гений сада вырастивший
зимы застолье полевое где прежде рудник был
бренчит костёр бездумно точно точит железные
перья всё ждут не вином окропити не усмирити
новая порция слышны шаги уже в опустевшем
порту поутру понять не так теперь просто пришло
ли время убирать поля как камерой работать
впечатляющие крупные планы и благодаря монтажу
эти просторы центральный рынок киты ещё не
вспомнившие беседы взоров кладбища крематорий
кормили птиц и заходили скрипка тоской беременна
была так и не родила а матвеевские близнецы
и увы придётся ориентируясь теперь по звёздам
ещё раз пройтись мимо алисы и внимательно на
неё посмотреть как и кладбище мартыня как самое
важное в задвиньи пруд мары ещё памятник победы
покойницкая пруда в думах за вставшими составами
и сняты рельсы семафоры сняли красные уборы
острижены не живой а на каком-то обратном
пути просто павел парк девятьсот пятого года
опять перекрёстки и югенд звёздной и ничего
кроме памяти неба обо мне когда ещё легко было
достать чего хочешь как из сетей силков и ям
дева восстановимы легко любые поверхности
точно чудо всегда поджидает лодки вошедшие
в затоны в зоны где высокое атмосферное даёт
о себе знать но тогда это-то и непонятным остаётся
как берег зунда на участке облепихи взбесившейся
точно предчувствует это последний пункт
в учении учащение как при сексе и твой atcēries сон
хочешь действительно чтобы от него лишь
нега осколков и ничего более чтобы вечности
карша гудела как между бьефами станция как
лес оставленный искрилась как в старого доме
плесени серой лесов терпение которое конечно
гарантия долголетия но не того покоя порядок
последний час числа сладчайшего из девы ведь
парков крюки и трубки пока с издёвкой точно
торги проходят лучшие мира сего может как я вновь
за вином что праздник мне нужно как машине
топливо и может быть тогда проклятия замковый
камень выбьется сам по себе и всё станет спокойней
где в латвии такое в снег входить влетать тумбы
колёсоотбойные не замечая малость мучения
амбивалентность бозницы жёлтый на белом
красив заброшенность откуда вдруг снеговики
кто вёл машину кто чинил отпирал дверь
фотографировал и было ли то самое зимнее и
скромное многоголосие не скучно ль мне
21.
кто-то может
даже позавидует
ведь вновь
встаёт
нерешённый вопрос
кто-то даже
восхитится точно оазис
жажду
притягивает и
наутро
не побеждён и вызывает
самого старого
состязаться в
стихосложении некому смотреть на них
а встретились они
в самом центре
в самом себе
беспокойно
койне площади просит каждого
пощади
себя и увидишь что станет с городом
его и увидишь как выдувают трубачи
его и его последнее слово
моё последнее слово
о лугах твоих
шея оазис
память плечи грудь
перекрашивает
перекраивает
суть
шутка сказать как тяжело и больно
и сколько на самом деле
раз стоило
пробовать
чем меньше в знакомом
тебя тем проще показывать ему незнакомые
свои улицы своё утро из его окна луж курага
как лисы во сне люки
в твоих глазах
фары
листья
нёс луки
стрелы как
корм для
птицы
как грязные пудовые сапоги за боговы онучи
полученные
пруд
самое чистое место в городе уставом гор
тверди в анналы занесу читаешь вдали
канаклы
22.
у джайшанкара прасада тоже это но мне бы без
но хотелось
но театр конечно к нему сохраняю любовь
все сроки могу срывать
даже не ссылаясь на растущую луну быть на
грани и выслушивать что
обычно в такие минуты выслушивают это в
конечном счёте
не отношения лишь литература
даже признавать что-то даже извиняться и
завтраками кормить
но театр в голове глухой может
позволить себе оставаться во тьме даже будучи
в верном направлении на пороге
придётся ожидать голод
не сразу поймёт кто пришёл выйдет как
встречать
кто ты
что позаботился чтобы меня не выставили
из квартиры-пинакотеки
кто
позволивший читать о рижских аптеках
русских школах слагать шлоки
когда многие думали как
защищаться
всегда как от злого пса рукой как вергилий
отстраняющий только
ответ от хлебникова или введенского только
одна
очередная сложная
формула
мурза
был ли ты тогда бабичевым с бичом
сострадания ли обычным
надзирателем
этого мне не узнать как и того
кто ведёт кто впустил ведь не знал
ритуала мозаика зала злой чертополох слой
следующий облака копия бересты
артисты
аистники на подоконнике стол
лотосом яств открылся должен плакать оплакивать
смех впился
и только оттого что свобода белого
простор не так душно
нет этого чувства что на вёслах всесильных пот изо
всех пор
тушью
тени можно представить не
несчастных кожа разрушается от солей волосы лезут
ряды
со спины
а разбредающихся и оттого что не спросить крикнуть
будто всё ясно
должно быть легко и спокойно
пророка язык змееяд в камнях придавил плотина не
сдерживает больше воды
и туман
набирает силу
слюда воды не
приходит сюда
а несёт
23.
კვირა
рига
какая всё же
неожиданность
ушёл
лоренс блинов
это всегда
удивительно
фра альбериго
финиками
грушами синие
обнести
прошу
ярким светом
наполнена
квартира
как глаз
арки возводит
шум пауком
на охоте луна
крадётся
vārti atstāti tā
lai tikai вино
купивший
мог пройти
это для пира
обязательное
условие
для чтения
нет грима
а поленья
пол высохнет
колоть нечем
изогнёт
свою спину
время пить
собравшееся
сворачивается
как пояс
ожидание
музыка семя
созидания
и калька на
столе
и галька
берега
и чарас
кто хочет
говорит
не волнуясь
ציצית
у него
есть выбор
трижды
блажен кто
введёт в
песнь имя
наш
τεριρέμ
наш же
филезии
энциклии
толумнии
пафинии
наш же
ზამთარი
Ⅻ(19-25)/ MM҃XⅡⅠ a.u.c.
҂зф҃кѕ
Dubbeln-
Rīga
