Без вести известие

ЗАПАХ ПАМЯТИ

Ты пахнешь диафильмами,

расстоянием от линзы фильмоскопа до стены,

теплом пыли, нагретой лучом,

принимающей в свою рассеянную протяженность

расползающееся цветами дерево действия,

прежде чем оно на скорости света впечатается в поверхность

импровизированного экрана, и кто-то вздохнет,

вспомнив руку того, кто прокручивал плёнку,

но однажды застывшую, как взгляд гончара

в обожженной глине кувшина или воды реки

во время диктанта метеосводок,

листом стеклянного штиля отражая решётку корабельных сосен

или мачты пришвартованных яхт,

темные пучки гравитации,

на количество которых луна стала меньше доверять словам о ней,

себе, обесцвеченной в зрачках котов и плоских рыб,

потому что любая поверхность не обладает памятью –

пассивная, как холст или белый экран кинозала,

где распускается цветок сюжета внутрь себя,

как клетка – в точку кульминации,

достигнув которую, дыхание падает в штопор

и ты за ним, как чертёж в огонь

или отрезок оторванный стороной квадрата

в неевклидовую гортань мяча Римана,

раскрывшего свои, убегающие от себя, полушария

атласом памяти, глядя на которые я думал о бабочке

или ореховой скорлупе, попавших в луч,

пахнущий теплом объектива

ТЕНИ ОСТАЮТСЯ СУХИМИ

Там,

где до́лжно быть

тени, каштаны стояли

на шаг от дождя, хотя я видел

мерцание капель в осколках

стекла под ногами, и тебя

будто нет, только 

пасмурный воздух

проносит сквозь время

своё тяжёлое масло

и кладёт толстыми мазками

на холст дыхания,

отчего,

как, проглотивший скалу,

продолжаю стоять,

и ты, как позже я понял, – тень каштана

не здесь, но здесь

мерцаешь буквой «р» в слове «серый»,

что отзывается лёгким ознобом во мне

(рябь, черепица, нарушение речи),

будто кто-то ручку настройки понемногу вращает,

и с каждой секундой я больше –

помехи, чем я, белый шум,

которым себя вносит тело в искры

шипящего ливня,

что отдаёт мне тебя

полостью

внутри кипящего пунктира,

сухостью

утраченной тени,

когда небо вывернуто

наизнанку, и ноги

по локоть в чае июня

уже не спешат,

нитка воды разбилась о спину,

ни птиц запечатанных в конверты полёта,

ни бездомных, плывущих сквозь смерть

взрывоопасными письмами

в капсулах времени,

ни детей, заблудившихся в крике,

ни клаксонов в мускульном визге,

а только вода,

выключив мир,

показывает, что есть tabula rasa,

фон, на котором, ты начинаешься

вновь для меня белой песчинкой,

после чего, думая об автопортрете,

я представляю чистый лист

и твою руку – дождём,

наполняющим слух.

                                         05.06.2021, Ростов-на-Дону.

ИЮНЬ, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ

                                         жене Галечке

Июнь,

сотканный дребезжащим

регистром гудения пчел кокон,

я люблю тебя

и снова чего-то не понимаю,

потому что слышу хоралы в развалинах храма,

как железо начинает петь,

если долго смотреть на него,

камень – дышать

от терпеливой руки на краю близости,

где «я» осыпается

подстрочником изогнутому контуру мира,

что барочной лозой бежит,

грозди снов оставляя, как метки,

для читающих пространство,

насколько прорастает зерно из голосов птиц

относительно,

что каждый не договаривает,

что солнечный свет стал тяжелее на глаз,

поэтому медленнее,

о стенах из воска,

о любви,

разделённой по ячейкам,

но

я люблю тебя,

мой непостоянный июнь,

за твою пыльную «и» и цветущую «юнь»,

обращающую каждое слово в шерсть тополей,

шествие танцующих пылевых вихрей

высотой в предложение,

возможно, безличное, описывающее личное,

преодолевающее самое себя

в точке касания оригинала с переводом,

где

длительность погоды перетекает в

длительность мелодии

словом «люблю» от «я» до «тебя».

                                                              17.07.2021, Ровеньки

***

Тело натурщицы легче с каждым мазком,

раскачивается волнами света, пропуская их сквозь себя,

как иероглиф, написанный тушью на рисовой бумаге,

сохнет на вращающихся шестернях ветра,

обозначающий одно из его имён,

пропитавшего пространство, как сахар въедается в кровь

или путник взглядом вдаль, когда на горизонте вдруг возникает

чёрная спираль смерча, но почему-то застывшего,

будто парализованного, на самом деле являясь мёртвым

деревом, что сделало шаг из-за завесы пыли, когда он подошёл ближе;

вспомни о нём, когда припой сквозняка примется от твоего

измотанного жарой тела и прорастёт в глубину

комнаты ощущением, что там легче на мысль, в которой натурщицы

уже практически нет, но есть несколько оставшихся мазков,

которыми она ещё заполняет объём, как воспоминание

о том черкнувшем кого-то по периферии глаза событии,

в котором иероглиф уже почти сух, путник спит в тени смерча,

и ветер хрустит солью на губах того, кто обращается к нему по имени.

БЕЗ ВЕСТИ ИЗВЕСТИЕ

Небо опускается до нуля,

и высота кричит чёрным,

на которой мы идём, оглушенные до слепоты.

Кто-то назвал это точкой кипения ночи.

Момент, когда лопается струна света,

и наступает тишина, от которой обугливается снег,

а бумага становится пеплом.

Как известие о без вести пропавшем.

Раскатом часов.

Тиканьем молнии внутри непреодолимого. 

Воображаемым мостом через пропасть.

По которому мы хотели перейти на тот берег ночи.

Перевернуть страницу.

Когда тесно. Душно.

Термитами съеден почти весь каркас пространства.

Сгорели планы эвакуации.

Сгнили схемы отступления.

Море начинает слышать себя и высыхает.

Соль намертво запечатывает конверты

с пучками волос и списками имён.

Кто разлил на дорогу масло?

Спирт на землю, от чего она сходит с орбиты,

и не затягиваются раны на теле?

Только разглаживаются линии на ладонях,

и русла рек зарастают травой.

Хирургические швы на пустоте.

Окаменевшие рёбра света.

Мраморный овал неба под ногами.

Кто-то называл это линией высоты,

застывающей после крика.

Чёрным огнём.

За которым мы надеемся

выращивать книги и засевать поля

снегом. Вдали от домов, со стен

которых осыпалась штукатурка

от голосов, отделённых чертой дроби.

                                                                    28.08.2021, Ровеньки

***

Я произношу над телом «дцать», и от октября запотевает стекло. Декада падает, но я не прошу взаймы. Кто ты, дверь за человеком? Произойди меня. Сквозняком в проём. Локонами ветра в секретную комнату. Где пыль, жёлтая от воскового света, давит на нетронутость книг. Сдуть бы, но «дцать» только с теми, кто остаётся без вести. Осень напротив гор горит, горизонт выплетая из заката, как экран окна высвечивает кого-то у прошлого для меня, но кого? Помню лишь скрип и фигуру за ним. Речи? Огня? Слона, летящего по диагонали? Будто по воздуху шаг, другой. По воде. Декада на спицах. Вяжет тень вестника. «Дцать» горящей росой на мертвой траве. «Дцать» холодной испариной на стёклах и звуках, тяжело висящих надо мной, непроизносимых вопросов о том, где предел, за которым память не знает себя. Прикосновение без отпечатков. Шаги без следов. Я произношу над телом огня немую гласную моря, и октябрь заживает на том, что окнами напротив гор для меня. Одного на «дцать» с пересохшей от солнца, обветренной кожей рук, рвущих пространство, которое мне бы взаймы, но я жду, пока скрип окажется кем-то.

17.07.2021, Ровеньки