Люди в отпуске

***
 

Он укатил, и дождь погас,

Остались только бесцветный гул

И темнота, в которой, как во всех прекрасных

Стихах, мерцали время, зеркало и стул.

Не будем важничать – мы тоже

Еще пока

Окружены похожими предметами,

Белеющими ночью, как река.

Не будем унывать – мы тоже,

Как те и тот,

Наматываем шарф, выходим из подъезда

И раскрываем зонт.

В конце концов, лет через двести-триста,

Как обещал Антон,

Жизнь изумительная, новая, прекрасная

Обступит всех живых со всех сторон.

***

Сквозь черты лица, выражение глаз и рук

(Усмехнувшемуся щелбан – так бывает!)

Было видно, как время делает полукруг,

Приземляется в будущем и взлетает,

Лет примерно на сто назад, на сто вперед

Размахнув слепящие крылья-числа.

Посредине – дыхальца, трубка-рот,

Брюшка, грудка, усики, щупик смысла.

***

Я увидел вчера человека с таким лицом,

Что, закрыв широко глаза, опять поверил

Непонятно во что: в связь времен, в суп с котом,

В то, что это было по крайней мере.

Это был друг родителей с редким разрезом глаз,

Формой губ и морщин, какие раньше

Почему-то встречались, а сейчас

Повывелись напрочь.

Тот курил, и этот, здешний, терзал

Зажигалку – наконец, зажег, затянулся.

Я поймал его взгляд – он меня не узнал,

Но улыбнулся.

***

Первенство по самбо. Длинный зал.

Запах пота, хлопка и... левкаса.

Я тогда Флоренского читал:

Ксерокопию «Иконастаса».

Я принёс с собой её тогда

С чистой курткой (мама постирала)

И читал урывками – ну да,

Прямо там, не уходя из зала.

Я читал про вывернутый смысл

Времени, границу сна и яви,

А потом вставал и выходил

На ковёр в неочевидном праве

Находиться сразу там и здесь,

На ковре и в листьях слов и – ух ты! –

Получалось сделать "ахиллес",

Оставаясь чем-то вроде буквы.

НАЧАЛО ЛЕТА

«Я точно знаю, вот оно

Настало, сука,

Когда в открытое окно

Влетает муха».

Так грубовато, но по су-

ти очень нежно

Мне говорил, скребя в носу,

Товарищ Брежнев.

Не пятизвездочный герой,

А мальчик Коля,

С которым мы тогда в одной

Учились школе.

Потом он в армии служил,

Потом – на стройке,

Немножко спился, в общем, был

Нормальным Колькой.

Но так ли, сяк ли, если вдруг

Я слышу этот

Тугой и маслянистый звук

Начала лета,

И муха... Да, вот это пыл!

Вот это скорость! –

Я вспоминаю блеск чернил

И Колькин голос.

 
ЛЮДИ В ОТПУСКЕ

Мнемозина взмахнет покрывалом,

Ничего не имея в виду,

А тебе уж великое в малом

Замаячит на тихом ходу.

В этом акалептическом мире

Даже вера и та не к лицу.

Тут не Нилус, а просто четыре

Человека в сосновом лесу

В дачной вечно-зеленой свободе,

С пляжным плохо надутым мячом

Вот гуляют, журча о погоде

Или, можно сказать, ни о чем.

Эта встреча не тянет на чудо

И вообще ни на что, а тогда

Почему ж ты застыл, как Гертруда

Со зрачками известно куда?

Скоро небо совьется, как свиток,

Горы дрогнут и тронутся с мест,

Звезды рухнут на землю, а ты тут

Про какие-то дачу и лес.

***

            …вокруг было скучно…
            – М. Мурсалова

За окном порхали-плавали снежинки.

На вещах, на стенах, – всюду

Прыгали-кружились тени их.

Я сидел на диване с высокой спинкой

Посреди стоячего времени.

Где же было счастье, когда не только

Я, человек, не мог не маяться

От тоски, когда скучать

Ухитрялись даже ложка

И сахарница?..

А потом резко так раздались звонки,

Начались слишком бурные звуки

И сумерки,

Где и быть не с руки и не быть не с руки

Счастью скуки.

В МАЕ 1959 ГОДА

Когда в антракте

она гуляла по театральному фойе,

разглядывая огромные актерские физиономии на стенах,

к ней подошел

импозантный господин средних лет

в лакированных туфлях и с галстуком-бабочкой.

«Простите, – сказал он низким бархатным голосом

карикатурного соблазнителя, –

мне кажется, я вас где-то видел.

Может быть, на вечерах у Гольденвейзера?»

Почему-то мне стало ужасно смешно,

я не выдержал и расхохотался,

и впервые пошевелился так,

что мама это почувствовала

и радостно улыбнулась седоватому джентльмену,

а на самом деле мне,

сидящему у нее внутри.

Потом она засмеялась и зачем-то сказала:

«Может быть»,

хотя никогда в жизни

не была на вечерах у Гольденвейзера.

Тут появился папа,

и господин в бабочке,

выразив надежду на новые встречи,

галантно удалился,

а мы с мамой продолжали хохотать,

повторяя про себя: 

«На вечерах у Гольденвейзера»,

и никак не могли остановиться.

***

 
Как Шурик (Демьяненко) с Ниной (Варлей),

Мы шли по тропинке, болтая

О светлом и чистом и даже светлей

Всего, что не помню, но знаю –

Сверкали зарницы – мне кажется, о

(Да что значит "кажется" – точно!)

О Боге, конечно – о чем же ещё?! –

И участи нашей заочной.

Бесплотный Никулин дежурил с мешком,

Клубились столетья, смеркалось,

Ворчали медведи, потрескивал гром,

Мы шли, и тропа расширялась.