Галина Крук. Антрацит как цитата (перевод с украинского Станислава Бельского)

***

ветер внезапный листает мои волосы, будто книгу,

в которой ты пишешь жаждущими глазами,

как кладёшь меня на воду и отплываешь,

как все слова забываешь,

кроме одного надолго удержанного вздоха,

как море вытекает в песок,

как пересохшими губами

наконец отвечаю тебе – и возвращаешься,

слабый, похожий на ребёнка...

одного не понимаю –

почему эта книга была об одиночестве?..

***

что-то не выруливает мой ангел –

слишком тяжёлой оказалась

с какой-то точки слова уже ничего не меняют,

а новости – не приносят ничего нового

мир катится себе, будто детский мячик

под колёса машины

сколько дней ещё тебе придётся прожить

вглядываясь,

надолго ли хватит взгляда?

непослушным пальцем рисуешь в воздухе

фигуру молчания, горькую, нескладную,

непонятную, никому не заметную

фигуру, что никак не стыкуется

со всем остальным миром

***

она никогда не станет для них кумиром

даже если взберётся на самую высокую вершину

и в книге рекордов

ей посвятят отдельную строчку

даже если восторженные домохозяйки

будут узнавать её в супермаркетах

и она станет расписываться

на их смятых списках продуктов

в собственном неумении жить в их мире

может поэтому она не станет для них кумиром

ей не хватает драйва –

этого целенаправленного движения крови по жилам,

она не умеет ощутить, где тонка и рвётся

бумажная завеса реальности,

за которой спрятана вся эта грязная механика,

все эти потроха настоящих мотивов

безуспешная

в своём признании, как в изгнании –

где всюду чужбина и никто не понимает её языка,

и, по иронии судьбы, все более-менее честные слова

сводятся к предложениям интима

но, даже если когда-нибудь они понесут её на руках – только в последний путь

и для неё это не будет иметь никакого значения,

в общем-то, как и теперь,

когда ей снова (в который раз!) не удалось

схватить бога за синюю бороду

ДИАГНОЗ

не показывайте на себе, –

говорит докторша суеверно

и сплёвывает через левое плечо,

приспустив маску

опишите своими словами,

что вас беспокоит больше всего,

как на исповеди, не стыдитесь

всё – в руках Божиих,

мы, врачи, тоже не всесильны,

иногда вот смотрю на человека

и знаю: больше его не увижу

сейчас к вам придёт смска с кодом

оцените по шкале от одного до пяти

уровень обслуживания

***

чем ты запомнишься им в это пришествие?

какие атрибуты придётся применить,

чтоб начать попасть в их воображение? в их писания?

какой дорогой выходить на Масличную гору, зачем

если нигде не избежать камер. спутники следят

иди за мной неотступно, подозрительный прохожий

выкрикивай чужие имена, какие-то непонятные инвективы,

не давай мне остановиться ни на минуту,

гони меня к людям, ведь только с другими мы в безопасности

малое стадо заблудших, только так мы в безопасности,

следя друг за другом, надзирая, заботимся

о ближнем своём, чтобы не пошёл по собственной дороге,

чтобы не зашёл слишком далеко, не искусился,

не отклонился. таких не возьмёшь голыми руками,

даже перчатками из человеческой кожи,

даже вырванным из груди сердцем таких не возьмёшь,

дешёвые эффекты. горловым пением,

самым чёрным блюзом, слишком высоким звуком,

частотой, на которой мозг уже не выдерживает.

излучением, при котором тело испаряется,

оставляя тёмные пятна. болью.

всё уже было, никто не поверит

беги от меня, девочка напуганная, беспризорная, ничья

кем бы я тебе ни казалась – матерью, домом,

человеческим подобием – всё это обман.

я не догоняю, стою – и не догоняю, где здесь выход

дай знак, когда придёшь,

дай знать, когда подниму на тебя свою руку

что это ты, дай знать

ТОЖДЕСТВО

стояла такая жара,

что даже прохладность отношений была как благо

прежде чем отойти, лето выжимало из нас последние соки

переплавляло во что-то иное, не обязательно лучшее

это тело у меня не вызывает больше доверия,

но никто мне его не заменит, тело как тело

мир иногда ограничен полями шляпы от солнца,

впадиной между грудей, коленями на горизонте

я не вижу тебя, тело моё, я фокусируюсь дальше,

где линия моря едва изогнута по краям,

как растянутые в улыбке губы, напоминая, что земля кругла

есть вещи, в которые нужно верить, даже когда проверить не можешь:

физика твёрдого и полого тела,

механика внутреннего движения вверх, оптика просветлений.

ни одним ещё летом не прочли всего списка литературы,

всегда оказывается что-то лишним, устаревшим, не подходящим.

последний летний сверчок находит во мне первую глубокую морщину

и залегает в ней навсегда

высокочастотным звуком, от которого некуда скрыться

тело моё любимое, мы прошли критическую точку,

движемся в направлении всё большего дискомфорта:

безмозглое диско на пляже, настырные крики чужих детей,

колючий песок под купальником,

об заклад бьётся море,

что больше мы не вернёмся сюда никогда

точно такими же никогда точно такими

***

носимся со своими мёртвыми как дети

положили их на майдане,

обступили кругом

на морозе, в снегу, растерянные

будто никто из нас до сих пор не знал,

что умереть так просто

каждый ещё надеется,

что полежат и встанут

иначе что говорить их мамам?

что говорить их детям?

кто им скажет о самом худшем?

человек бежит навстречу пуле

с деревянным щитом

с горячим сердцем

с головой в лыжном шлеме

полном крови

мама, я в шапке, –

кричит в мёртвую трубку

мама, у него слишком тонкая шапка,

шипит пуля

***

соглашайся на малый свет – большого не будет,

день прячется в дупло, делает припасы

белка в осеннем парке, рыжая бестия, такая нахальная

выхватывает из рук орех, не благодарит.

что-то висит в воздухе тяжёлое, как разговор

между близкими, что отдалились,

но стоят и говорят про общее, как сообщники

истончается то, что связывало, нестерпимеет, терпнет,

пугает, что скоро за шорохом листвы

не узнаешь шагов, за скрипом

прячется птица, за человеком – зверь

солнечный луч разрезает мир на части

острый профиль травы будто женщины в предчувствии

разлуки, лоснящийся каштан возле своего разбитого дома

дети, уже не понимающие, зачем собирать

эти разноцветные листья, округлые, шипастые

зачем класть их между страницами какой-нибудь книги,

что это за квест такой? в чём прикол?

разве это последние и больше не будет?

соглашайся на малый свет,

с большим видно слишком много

***

«внесите ясность» – сказал человек в приёмной,

и я оглянулась: кто должен внести ясность

в это хмурое помещение,

состоящее из одних глухих дверей

с мигающей люминесцентной трубкой под потолком,

с лицами, подсвеченными экранами мобилок,

со звуками нажимаемых клавиш – длинные и короткие слова,

перебранки, оправдания, возгласы, пробелы,

внесите ясность, как штатив с пробирками, пани лаборантка,

внесите ясность под полой пальто, а после этого вдруг

распахните его небрежно, девушка в мини,

внесите ясность как блестящую игрушку в руках ребёнка,

старомодную брошку из 80-х на лацкане пиджака, пани,

ясность она как больные дёсны, как бессмысленные старческие глаза,

плохо видящие – потому что смотрят дальше, чем видно

внесите её степенно, ведь что такое ясность если не

чёткость диагноза, если не однозначность, не конечность,

если не свет в щели под глухими дверьми,

которые сейчас откроются и выпустят кого-то из нас наружу

АНТРАЦИТ КАК ЦИТАТА

была такая земля

был такой долгий, как юрский,

период внутренней речи.

до ближайшего моря было рукой подать,

но рук не хватало

под вечер приходили иглокожие в поисках еды,

прятались в заросли голосеменных. жизнь бурлила.

ничто не предвещало появления человека.

в фило- и онтогенезе было глухо как в танке

и ничто не предвещало появления танка.

на ближайшем гинкго какой-то археоптерикс

шипел о том, что больше никогда не будет такого лета

и такой фантастической влажности, и такого хорошего момента,

чтоб избежать тех неумолимых процессов

порчи природы, что мы упорно зовём развитием

когда-нибудь ты выкопаешь меня в угольном пласте

и даже не поймёшь, о чём я горю

***

правое полушарие не видит деревьев за лесом

левое полушарие леса за деревьями

правым-левым, правым-левым

человек идёт по лесу, как эхо,

мыслями спотыкается, теряется

какая-то пуля движется со своей скоростью

по своей траектории, выпущенная на волю

в правом или левом полушарии. чьём-то. земном.

человек выходит из-за дерева

делает свои выводы из вышесказанного

понимает, что в любой момент может что-нибудь прилететь

но чем больше деревьев – тем больше шансов,

лес успокаивает, спасайся в лесу.

всё, что знаешь о мире – частично, не полно,

разрозненно, недостоверно, опровержимо,

пока ещё можно всё исправить,

пока ещё можно

МОИ ИМЕНА

у нашей бабы Катерины была феноменальная память:

когда звала меня, малу́ю, должна была вспомнить

все имена по очереди, и в первой линии родства,

и во второй, и в третьей, их детей, и внуков, и правнуков,

тёток по матери, по отцу, и тех, что в дальнем углу деревни,

и тех, что выехали в Гамерику между первой и второй,

тех, что писали, и тех, от кого не было никаких известий

тех, кого вывезли, и тех, кто неизвестно где похоронен

того, кого назвали в честь отца, чтобы помнить,

того, кого звали иначе, чем крестили,

чтобы смерть обмануть, и того, у кого так и не было имени,

всех и каждого, прежде чем вспомнить, как меня зовут

Гриць – Ивась – Настя – Степан – Оля – Гантон – Марийка –

Ганя – Микола – Леся – Текля – Луць – Славко – Мирось –

Параска – Яцько – Василь и так по второму и третьему кругу,

сурово и нежно, протяжно, нараспев,

чтоб слышно было аж на дороге у леса

кто теперь соберёт нас вместе, кто всех созовёт, баба,

если детей в семье меньше, чем имён за душой?

***

всё это похоже на неточный перевод

с неизвестного на забытый,

где слова не отвечают сами за себя,

где никто из нас больше за себя не отвечает,

где «похоже» – как платье через голову

у размётанной постели,

как бельё наспех,

как две большие рыбины в мутных водах

есть глубина, которую двое чувствуют, но боятся нырнуть

с головой, полной стоп-сигналов,

интеллектуального ила

есть реки, куда можно войти лишь не зная брода

есть то, что можно нащупать лишь руками

среди полной темноты

и сбитого, как что-то живое на трассе, дыхания,

среди чьего-то ускоренного сердцебиения,

когда вдруг вырываешься вперёд и финишируешь

первой, как слово,

как воронка, оставшаяся от слова

***

сначала они

перестают публично тебя поздравлять с днём рождения,

потом – вспоминать, что были с тобой когда-то знакомы,

потом – забывают, кто ты вообще такой и откуда,

наконец – остаётся только твоё неудобное посвящение

с их именами, его ни показать кому-то, ни вытереть,

ни изменить

но наконец они находят выход даже из этого –

вырывают страницу с посвящением, выбрасывают книгу

поэзия к старости – как любовь с расчётом на память,

как прокрустово ложе хорошей мысли о ком-то,

это знаешь, старик, такая безвкусица...

КЛИНИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ

ты изображаешь мужчину, разговор, потухшую сигарету

у тебя это получается

я изображаю женщину, которая знает, куда идёт –

на карте ещё столько мест, где я не бывала

поезд остановился в лесу посреди тумана

и говорят всем оглашенным выйти

час свиданий закончился

чтобы никто из оглашенных не остался

люди в белых халатах вызывают страх, удивление,

смуту в мозгу, бескровную революцию, усталость

все углы комнаты направлены внутрь меня

все двери с засовами с другой стороны,

и никакой паутины в дальнем закутке мозга,

за которой было бы можно спрятаться голой.

прибрались в твоём раю, Боже, на славу,

чтобы никто из оглашенных не остался

какая-то мысль ворочается во мне

пугая, будто пчела в волосах

ходят за мной его слова,

набитые, как пугала, разным хламом

кого он изображал – мужчину?

    разговор?

  сигарету?

кого изображала я?

  поздно, сестра, закрывайте двери –

  время свиданий закончились,

  мы разминулись в толпе,

  так и не придя к себе

***

к таким разговорам всегда идут долго

вместе или один за другим,

смотря под ноги или сосредоточившись на обочинах,

пересыпают банальные фразы стеклярусом смеха,

чёртиками из глаз – их не удаётся поймать,

бисером пота, проступающим на висках

таким разговорам всегда не хватает вступления,

соответствующих слов, что не отвлекали бы, не маскировали

трудно подобрать тональность, настроиться на нужную ноту,

чтобы хватило дыхания, духа, дороги

таким разговорам подходит абсолютная тишина,

гулкая, будто комната внутреннего голоса,

и такая же пустая,

где в какой-нибудь день начинаешь захлёбываться словами

неска́занными, повисшими на языке, заблудившимися во рту,

засохшими, шершавыми – их уже некому говорить

и на них некому отвечать

к таким разговорам всегда приходят слишком поздно

***

бывает мгновение дольше тени самого высокого дерева на рассвете

бывает что дерево на опушке отбрасывает костыль своей тени, идёт

навстречу тебе или просто идёт как дождь или как снег или как время

и ты что в тени дерева сел отдохнуть

спиной на него опершись, впервые замечаешь, что тень твоя тоже

может кому-то пригодиться в жару, если неподвижно сидеть

без суеты как дерево или по крайней мере тысячелистник под деревом

сидеть и целить себя словно рану, словно колено земли разбитое

о колено ребёнка

и мгновение это – всё