Провод, разбухший от крови: о новой книге Павла Заруцкого

Заруцкий Павел. Артерии/ …из слов. СПб.: Темерон, 2022. – 24 с. 

Вторая поэтическая книга Павла Заруцкого «артерии/...из слов», изданная в его собственном издательстве «темерон», распадается на две разнородные части ‒ в противовес первой, предлагающей целостность и замкнутость на всех уровнях. Форма книги-перевёртыша усиливает дистанцию между двумя входящими в неё циклами, поэтому кажется логичным прежде всего рассматривать их в качестве отдельных поэтических образований, улавливая объединяющие оба цикла вибрации, отражённые общностью обложки.

Цикл «артерии» сознательно выстраивается в лирический нарратив ‒ перед нами история субъекта, за которым скрывается живой человек ‒ столкнувшийся с одиночеством, любовью, желанием, смертью ‒ растерянный, задающий вопросы ‒ и читателю, и ‒ прежде всего ‒ самому себе. Кажется, будто заметная линейность текста может противоречить разветвлённости артерий, выведенных в название цикла ‒ но если вспомнить, что их функция ‒ перегонять кровь от сердца по всему организму, то мы придём к теме рассредоточения, исследования ‒ выхода за пределы одной точки, когда субъект оказывается «изгнанником в лабиринте артерий» («i») ‒ живым, уязвимым ‒ и лишённым статичности и отстранённости в своей готовности осознать себя таковым. Цикл начинается самым хронологически поздним стихотворением, сразу обозначающим неуверенность в способностях письма и поэтического оказываться проводником чувства: «нужно ли слово телу» («после») ‒ спрашивает текст, в то же время обозначая неразрывную связь письма и телесности ‒ «так строки сочатся сквозь пальцы» («после») ‒  свойственную поэзии Заруцкого, которая неразрывно соединена с использованием печатной машинки в качестве медиума, требующего телесного вовлечения в процесс создания текста. Телесность оказывается и способом изучения себя: через болезнь («мы»),  сновидение («mer») и желание («( )») ‒ которые становятся проводниками чувства или человеческого, скрывающегося за невозможностью речи или внутреннего прикосновения ‒ пишущий распознаёт собственные сигналы и пытается зафиксировать их посредством слов. С другой стороны, в каждом из этих текстов угадывается другой ‒ источник переживания или адресат сообщения ‒ разрывающий целостность, свойственную многим текстам первой книги: исследование себя раз за разом происходит через чьё-то присутствие рядом и неизбежность взаимодействия. В последнем тексте цикла ‒ поименованном прочерком ‒ телесность и коммуникация достигают своего апогея: смерть распознаётся под впечатлением от чужой смерти ‒ через «заражённое снами сердцебиение» и «мятежное тело», которое ‒ за неимением возможности прямого соприкосновения ни с собственным переживанием, ни с исчезнувшим другим ‒ вынуждено снова обращаться к словам.

Второй цикл книги ‒ «...из слов» ‒ представляет собой своего рода экспериментальную лабораторию, наследующую концептуалистским принципам и наполненную перекличками ‒ вплоть до прямых посвящений современным авторам. В этой части книги исследование движется в сторону разнообразия практик и материалов: внедрение в поэзию объектов материального мира (лезвие, крючок, фрагмент лампочки), осваивающих окружающее пространство, ‒ коллаж, разрыв канвы текста, отпечатки пальцев. Тексты приобретают политическое измерение ‒ не только эксплицитно («зима 2021», «гор-электротранс»), но и через предваряющее цикл указание «читать на довоенном языке», архивирующее и консервирующее используемые поэтические практики ‒ и увеличивающее дистанцию между читателем и помещёнными в книгу стихотворениями. Вынесенный в название диптих «...из слов» проблематизирует материальную сторону машинописного текста и возможность его воспроизводимости ‒ обозначая при этом слово внутри цикла как строительный материал для создания концептуальных текстов, способных оказаться экспонатами, висящими на стене музея и «не несущими ответственности за оставленные взгляды» («о безответственности»).

Кажется, будто обе части книги практически не пересекаются друг с другом, представляя собой обособленные поэтические эксперименты, существующие внутри параллельных линий поэтической работы автора. Однако сопоставление книги «артерии/...из слов» с первой книгой Заруцкого даёт возможность увидеть общую тенденцию, объединяющую оба цикла. Если дебютная «Единица» представляла собой отстранённое исследование человека через себя, наследующее Витгенштейновскому «о чем невозможно говорить, о том следует молчать» и строгой герметичности конкретной поэзии, то вторая книга смягчает эти принципы и оказывается сложным и откровенным исследованием человека в себе, человека в другом и объединяющего их мира ‒ через болезненное приближение к внутреннему, скрывающемуся за словами и телом ‒ и экспериментальное изучение окружающего мира, всё больше находящего себе место в поэтических текстах. И в этом процессе, может быть, кроется ответ на вопрос, заданный в «не-машине» ‒ одном из самых диалогичных текстов первой книги ‒‒ «как найти слово / что сможет / отделить/ плоть / от____ / машины».