«Флаги». Четырнадцатый номер

Содержание

Фото на обложке – Александр Фролов | vk: @club143680028 NB: Вся ответственность за тексты, нарушающие т.н. «закон о дискредитации вооружённых сил РФ» и подобные «законы» Российской Федерации лежит на главном редакторе проекта и не распространяется на авторов и авторок журнала.

Кровь и земля

ГЛАЗА РОЖДЕСТВЕНСКОЙ НОЧИ

 

этой рождественской ночью

никто не пёк хлеб

нити для вышивания/выживания

вышагивали как оловянные солдатики

по широкому паркету

выдумывая формы

военных сапог

тик-так

так-так – долбили часы

их звук скрипел по крышам –

выше выше выше

 

мне вспомнилось

давнее дербентское лето

кожа на ногах мамы

от жара

налилась пунцовым ниже платья

по преданию

под нами

под покосившимся столбом-землей-камнями –

пятьдесят шесть килограммов глаз

их вырезали ножом

у каждого жителя города

за сопротивление

 

в ожидании кары

все жители молча выстроились цепочкой

их живые глаза –

смотрели в разные стороны

их мёртвые глаза –

смотрели в разные стороны

в такие минуты

нельзя отличить

мёртвое от живого

 

разве нельзя сопротивляться одним глазом? –

спросила я экскурсовода

но мама утащила меня

в магазин за сметаной –

лечить ожоги

 

после того дня

я научилась рассматривать

чайные сервизы радужек

не заглядывая в зрачки

и пить чай

много раз в день пить чай из них

 

тах-тах

тик-так

так-так – поднимались снизу

отзвуки ударов лома по льду

куски льдин

разлетаясь

походили на куски стекловидного тела

с отражениями разных лиц фонарей

 

в музыке это называется крещендо –

напомнил зачерствелый хлеб

с праздничного стола

 

 

КРОВЬ И ЗЕМЛЯ

                             И.М. 

 

1.

тогда ещё не было кофе на вынос

было:

мозги на вынос

любовь на внос

тогда

страх войны стал летучим как водород

и исчез

жвачка и coca-cola

свободой

сводили челюсти

 

она сидела у микроскопа

думала:

как соединить

ткань мороженого и ткань вина

ткань множественности и ткань индивидуальности

ткань вины и ткань радости

 

тогда

начиналась пересадка почек

самых первых почек на весенних деревьях

 

бригаду по забору органов

уже называли стервятниками

под их руками остывали тела

(тёплые до начала операции)

каталки в больничных подвалах

звучали как расстроенные орга́ны

под пальцами учеников

трансплантация

встраивалась

в зубодробительные границы нормы

 

теперь

так хочется спрятаться

между селезенкой и непересаженной печенью

как в тёплом изгибе линии жизни

но собственная ладонь напрягается

даёт пощёчину

возвращает в реальность

 

ты вновь боишься войны

жвачка и кока-кола

выглядывают из мусорного пакета

 

2.

в то время

её пытались пересадить с одной земли на другую

как пальму с берегов мёртвого моря

в бюргерскую плошку

или как кедр в кеды

оказалось:

у взрослого человека

две пары родителей

каждая хочет вогнать в свой размер

как вгоняли в деревянные колодки

китайских девушек

 

разве можно ответить:

что важнее – кровь или земля

кровь её родной матери

(свобода подгоняемая любовью)

транс-план-тировалась

в европу

вернуться на свою (не советскую) землю

она смогла лишь через двадцать пять лет

у неё был план:

найти свою/чужую дочь

 

теперь

найденная

своя/чужая дочь

иногда приезжала к матери-крови

надев европейские туфли и элегантные мини-юбки

но

вновь и вновь возвращалась

к матери-земле

натянув негнущиеся в подошве лодочки

замазывая зеленкой мозоли

постоянно одёргивая вниз

сшитую соседкой мини-юбку

 

и опять

на земле

ночь за ночью смотрела

в пьянящий близостью тайны

смешивающий её глаза и чужие клетки микроскоп

совмещая ткани для пересадки органов

пытаясь отвязать человека от аппарата

дать свободу

 

чем отличаются

свобода от аппарата искусственной почки

и

свобода слова-жвачки-кока-колы

одна – всего лишь освобождение от болезни

другая – сама как болезнь

как миф

что больше? – спрашивала я себя

 

Вскоре пересадку органов запретили. Ходили слухи: трансплантологи воруют детей из песочниц/забирают органы. Люди без почек как собаки на поводках сидели возле кроватей. Так и умирали, не сняв строгих ошейников. Перед смертью их кости рассыпались в труху. Как рассыпался Союз, оставив острые осколки в почве/почках.

Она уехала/транс-план-тировалась в Индию. Вслед за мужем. Строить атомную станцию.

Научилась танцевать танец живо-та.

Полюбила багряные пятна на лбах индийских женщин, запах мускуса, цветущую живо-кость утра, красный перец и куркуму рваных закатов.

 

3.

имя-рек

вместо имени

внедряется в жизнь

как внедрился в сценарий

никогда не снятого фильма

или

в ежедневную молитву

о чуде

 

из-за быстрой трансплантации лиц

под почву/под воду –

не успеваешь запомнить имя

вспоминаются лишь

имена рек

пройденных вброд

 

в этот бред

внедряются революции-теракты-землетрясения-запреты

из них выносят органы для спасения больных

много-много почек лежит на детских грузовичках

возле песочниц

на подносах в приемных отделениях –

как фрукты

к праздничному столу

никто к ним не прикасается

как к чужой крови

как к чужой земле

 

но однажды вдруг происходит

пересадка

из одного усатого троллейбуса в другой

с тем же номером

но ты уже не находишь сил

поднять ногу на его ступеньку

 

открываясь/отрываясь от всего этого

оставшись на остановке

преодолевая ощущение уходящего

вдруг понимаешь:

важна лишь фиксация на каждом –

особенном мгновении

важно лишь одно выцветшее фото

прикреплённое мамой к стене

почерневшим от времени пластырем

на нём

я и моя дочь мне по пояс

ловим треугольное солнце

на цветущей горе

 

только в этой точке

кровь и земля совпадают

 

4.

через много лет своя/чужая дочь

возвращается

перед ней – странная антиутопия:

запретили – всё

войну и трансплантацию – разрешили

 

стервятники вновь снуют туда-сюда

пекари пекут печенье

в металлических фор-

мочках – пятиконечных звёздах

добытых из сундуков бабушек

на мочках мудрецов –

тату абстракций

 

но разрушенное зрение

не даёт взглянуть в микроскоп

не даёт вникнуть в абстракцию

не даёт понять

какой орган пересадить

для спасения земли/крови

 

5.

я – транс-

фор

мат

орная будка

мой фор

мат –

язык

я – транс

план

тирую

энергию план

неты

все про

вода

во мне –

вода

одна вода

хотелось бы –

руда

 

6.

нужно встряхнуться-переодеться-накрасить ресницы-достать микроскоп-начать всё сначала –

решительно говорит она –

пересаживать почки-сердца-глаза-детей-деревья

вот увидишь – все приживётся

 

мы

идём

идём

идём

выходим

к большой воде

 

наши жизни

проведённые врозь

выпадают под ноги

белым-белым песком

 

этот песок

напоминает

«плавание обречённых»

на корабле «сент-луис»

 

 

ЧАЙ

 

вот холст лежит как снег

а снег – как холст

покрой зимы рассчитан на разбег

и смерть

зима идёт

как брошенная женщина

на мост

и прыгает с моста ломая лёд

ломая небо в рваных облаках

зачерпывая нёбом

как ковшом

всю грязь земли

включая

голубиную печаль

ковид и страх

оставив на холсте

картины мира

только мир – молчит

под лентой новостей

ему себя не жаль

пока не гаркнут – пли

 

налей мне чай

 

 

ЧУДОВИЩЕ

 

в первые мгновения

война вбила мне кляп в рот

я оказался внутри чудовища

его зловонные внутренности

облепили руки-ноги

связав их

потом

стало ясно слышно

как оно скрипит челюстями

шуршит хитоном жирных боков

бьет хвостом

перемалывая/переваривая мясо-кости-железо-кирпичи

 

из его чёрного чрева

я не вижу

слепящих солнечных бликов

не слышу

мурлычущей голубиной свадьбы

мне снится

как сухие карикатуры высасывают молоко

из молодых жарких тел

как жалобно звенят под крестами

перетянутые скотчем окна

снится

как серые люди с лицами-снарядами

лицами-аэростатами

закрывшие все заплатки на небе

все запахи

запахнув военные мундиры

играют в карты

поставив на кон

жизнь

 

когда-то

я умел красиво

нанизывать слова

на горькие стебли бессмертника

 

 

ПЛАСТИКОВЫЕ ТРУБОЧКИ ИНЫХ

 

три года назад

дочь выходила замуж

она – русская

он – украинец

свидетели – американка и бразилец

регистрация была в гонконге

наутро

дети привели меня в кафе:

«когда бываем в этом городе

всегда здесь завтракаем

в том числе и поэтому»

зять указал на объявление:

«в этом кафе

не используются пластиковые трубочки»

на рисунке –

пластиковая трубочка

перечеркнута красными линиями

крест-накрест

«трубочки могут повредить

желудок черепахи

она погибнет или станет инвалидом» –

пояснил он

 

в тот миг показалось –

жизнь навсегда изменилась

она стала совершенна

или почти совершенна

нам удалось родить поколение иных

они думают о желудке черепахи

значит

больше нигде никогда

не будет войн

 

зачем я пишу о войне?

 

в том кафе

мы выпили кофе

 

теперь

три года спустя

снится один и тот же

чёрно-белый сон:

под обломками стен

не успевшие стать иными

дети в камуфляже

напоминающие

изломанные пластиковые трубочки

 

в просвет этих трубочек

желудок черепахи

кажется небом

Монологи россиян

МОНОЛОГ РОССИЯНИНА 1

 

революция – дело молодых

это им выходить жечь покрышки

 

на молодого посмотрят скажут смелый

а на зрелого – старый дурак

молодых ничто не держит

чем ты старше тем ты больше связан

 

нет это не самооправдание

не это

у меня другое самооправдание

 

за кого выходить? за зедов?

 

за тех кто поддерживает войну

 

говорит что и правильно

бьют украинцев

на их территории

чтобы потом

они не били нас на нашей?

 

это за них отдать жизнь?

 

за их лучшее будущее против которого

они будут бороться с каждым?

 

если бы я был в беларуси

я бы умер

за них

потому что они все выходили 

 

вот им надо было жечь покрышки

недожали

 

белорусам только этого и не хватило

а русским даже этого не хватит  

 

в россии не имеет смысла силовой протест

в беларуси не имели смысла марши мира

 

это мы умеем – укреплять

режим собственного закрепощения

 

строить себе же концлагерь

своему синдрому – стокгольм

 

скоро без разрешения на выезд

даже в свои турции не вылетим

в свои пятёрки-обжираловки «всё включено»

 

закрыть страну

для этого и понадобилась война

так верхушка сможет удержаться

 

все санкции ей только на руку

они дают повод вводить ответные

 

а народу втирать что это запад нас душит

 

северная корея? увы даже хуже  

 

они в такой стране родились

а мы свою загубили

 

не понимаю как можно писать

в стране где нельзя говорить то что думаешь

тебе нужно уехать

 

но как писать там

где всем наплевать что ты скажешь?

тебе нужно остаться 

ты как и я

мы там никому не нужны

в италии мне сказали андрюха да ты что

у нас если ты адвокат то в третьем поколении

 

твой отец адвокат и дед

и дело не в образовании 

 

а в том как делаются дела

 

я знаю как у нас решаются вопросы

потому что знаю людей

 

это не навык этому не научишься

 

я слышал в америке за скручивание косячка

платят пятнадцать долларов в час

поехали?

я косячок ты косячок

так и протянем

 

но может быть и у тебя и у меня

просто однобокое мышление?

 

кто сказал что быть юристом лучше

чем скручивать на пляже косячки?

 

то же общество которое бряцает

православными ценностями

в поддержку специальной операции?

 

просто своё место – это миф

 

там где не находишь себе места

 

нам остаётся разве что говорить

с коллегами друзьями тиндер-дейтами

 

у одной представь себе двое мальчишек

а она за то чтобы

убивали чужих детей

и как можно больше

потому что «значит так надо»

 

вот я и говорю

а потом прощаюсь и перестаю отвечать

не могу выдержать

больше одного разговора

 

с красивой

умной

независимой

топ-менеджером 

это наш внутренний фронт

 

социальная партизанщина 

 

теперь всё чаще слышу «ты был прав»

четыре человека с начала войны

пришли ко мне с этими словами 

 

единственное что мы можем – говорить

когда нельзя писать

 

говорить за литературу которая молчит

занимаясь смертью напоказ 

 

в то время как показывают смерть

без помощи литературы

 

говорить за других

когда ты и за себя не в ответе

 

даже если это болтовня в кафе у дома

посреди войны

твоей страны

в другой стране

 

так у нас допустимо уместно

сообразно происходящему

 

пить капучино с оливковой веткой на пенке

как-то по-свойски сев на один диван

 

если конечно вы мужчина и женщина

 

красивые по общепринятым меркам

то есть модные и подтянутые

 

так вы незаметны

так вы защищены 

 

социальная норма – это зелёная улица  

 

красота – это плащ невидимка

 

флирт – это птичий язык   

 

и вас никто не слышит потому что

никто вас и не слушал никогда

 

но сегодня в этом ваша сила

 

__________

 

у меня клиентка украинка

давно в россии живёт

судится с международной компанией

потому что хотят увольнять

 

в свободное время

отправляет бинты и лекарства на фронт

кому как ты думаешь?

русским

 

им же нужна помощь говорит

их же бедных там уничтожают 

 

 

МОНОЛОГ РОССИЯНИНА 2

 

1.

ну вот украина первое время было интересно как там что

я карту пошёл купил и рисовал чё там происходит

потом понял что ничего там интересного не происходит

что это просто новостной фон

 

а дальше фишка

ты же либо садишься на это как на иглу либо отключаешься

 

а для моей реальной жизни бизнеса семьи друзей как это?

никак

ну русский я

и что?

у меня два яйца и член и я что за каждого мужчину отвечаю?

 

умирают условно говоря сирийские дети уже много лет

я за них не должен переживать?

 

а за детей родившихся там где просто говорят на моём языке

должен?

 

ты считаешь это достаточный критерий?

 

– тебе заказать чай

тёпленький?

возьмём пуэр

 

я ни в чём наверное не разбираюсь кроме двух вещей

это чаи и музыка

симфоническая и джазовая

 

а почему я должен менять образ жизни

глядя на то что происходит во внешней политике?

 

происходят события к которым лично я

не имею никакого отношения

 

просто потому что кто-то решил что ответственность за это

коллективно на всех говорящих по-русски?

 

почему американцам после всех военных операций

которые они проводят в последние двадцать лет

в башку такую тему никто не засадил?

 

я об этом вообще не думаю вот честно

 

я проработал в крупных структурах на разных позициях

от рядового менеджера по продажам до топ-менеджера

и вот я когда в <название компании> рос у меня там было два года

проработал успешно получил большой бонус ушёл

вернулся потом на совершенно другую позицию

оказался за одним столом с первым вице-президентом

мы с ним ходили пиво пить

 

и я узнал о положении дел в этой структуре

десять лет назад и пришёл в ужас

от того как тогда оценивал куда мы там идём

почему покупаем этот проект а не тот это всё иллюзии были!

вообще была другая информация представляешь вообще другая

жили все кто принимал решения вообще в другой парадигме

я сидел там чё-то дрочил считал что они делают ошибки

а они решали совершенно другие задачи

и когда меня туда подняли это был шок

потому что знаешь вот как глаза открылись 

 

так что если бы во мне это скребло я бы не оценки раздавал

они не правы или мы не правы

что начали эту войну

 

не правы по отношению к чему?

что людей не надо убивать?

это вообще ужасно мне жалко всех людей искренне говорю

ты понимаешь насколько я чувствителен

 

но я бы докапывался до реальных мотивов

и потом бы уже делал выводы

 

что такое сохранить и развивать государство?

 

чем занимаются сша? тем же самым всю жизнь

и англия до этого много веков

 

и так будет всегда

потому что управление обществом и большими структурами

это нифига не про милосердие

 

2.

власть всегда будет себя защищать

 

в любой стране где кто чего отдаст?

 

вон в той высотке сидит допустим

корпорация класса А

топы такие с большими зарплатами

кто там кому отдаст власть?

 

где это вообще временно?

 

власть в стране могут менять

путём внешнего воздействия

конкуренты из других стран

или организуются процессы

внутри без внешнего давления

 

когда система неустойчивая

её можно сменить

 

но её никто никогда не отдаёт

 

рубля не отдадут ты же знаешь

 

в реальном мире за миллион

не то что долларов рублей

полмосквы тебя убьёт нах*й

 

а это триллионы в любой стране

даже в беларуси

ну кто чё отдаст? никто никогда

 

– может что-то ещё

приготовить для вас из напитков?

 

– капучино или хочешь ещё раз этот

сингапур?

капучино пожалуйста

два больших

 

– чашки пока оставляем?

 

– да

помада видите на чашке

я любуюсь

это эстетически приятно

 

и что это за мысль сменить власть?

ты е*анулась?

это как я хочу замуж ребёнка

господи все хотят и чё

 

почему ты считаешь

что мысль вменяемого человека

который не имеет отношения

к этой власти

и никогда не имел

именно сменить власть?

 

почему ты думаешь

что придёт новая и будет лучше?

 

вот у вас уйдёт лукашенко

у белорусов ощущение что будет им лучше

то есть кто-то внедрил идею

что возможно будет лучше

 

если белорусскому народу дать его убрать

в беларуси будет п***ец полнейший

начнётся борьба за сферы влияния

между россией и сша

 

ты пойми одну вещь

то что его надо убрать это правильно

 

никто не даст

 

это всегда управляемые процессы

 

ваши литераторы и все остальные

они думают что получив независимость

реально обретут какой-то суверенитет

и смогут определять своё будущее?

 

этого не будет никогда

 

вот скажи украина добилась

сменяемости президента

три майдана

сейчас её расхерачили

 

ну и чё помогло им? самосознанию нации?

нет уже нации

 

зеленский на прошлой неделе

подписал закон об особом статусе поляков

 

это значит уже договорённость

 

не будет украины он уже её продал

 

у них денег нет

они рассчитываться будут землёй

они суверенитет свой продали

этого нет это иллюзия 

как и у беларуси нет суверенитета

беларусь находится под суверенитетом

российской федерации

ну и что?

 

а ты знаешь как сша управляет

всем побережьем грёбаной южной америки?

всех за яйца держит

 

никакого суверенитета на украине нет

и не будет уже к сожалению

я всё равно считаю

к сожалению

 

3.

– извините нужно вам напомнить что на 18:15 на этот столик бронь

 

– как же так?

 

– вас не предупреждали? могу предложить соседний

 

– да уж конечно можете

 

– извините пожалуйста что так вышло

 

– ну это вообще странно первый раз такое в кофемании

я постоянный клиент

я раздосадован негодую

и только из-за своей спутницы не буду устраивать сцен

 

это был план украина вступает в нато

на украине строится мощнейшая военная инфраструктура

а потом начинается региональный конфликт

у казаков и этих вот нацбатов

 

чтобы не президент украины напал на крым

а глава какой-нибудь области

 

и это было понятно

 

но решили что такие последствия для россии более жёсткие

чем начать самим 

знали бы с чем столкнутся не начали бы

 

ну понятно мы отхерачим их территорию но блин

 

мне знаешь мне стариков жалко

потому что они там сейчас вообще без нихрена

мне жалко их онкобольных

там скоро вообще всю структуру расхерачат

 

да это жесть

но это разве имеет отношение к тому о чём мы говорим? 

отдельно судьба да это ужасно

я переживаю за них очень мне тяжело смотреть

 

даже тупая русская пропаганда

если включить первый канал в 9 часов

показывают этих стариков украинских

смотреть невозможно

 

мы их х*ячим прости за выражение бл*ть

и потом это показывают *пта

спасли их оказывается

 

показывают эту бабушку без зубов без нихера

и *пта помогли ей перейти дорогу!

 

да вы ж сами её дом разнесли!

 

в смысле помогли перейти дорогу? 

это жесть это потери это неправильно

и это вообще была ошибка

и этого не должно было быть

 

но ситуацию будут доводить до победы

 

и зеленский это знает гондон

 

ему звонят чиновники европейские

говорят примите условия россии

отдайте территории

 

да потому что мы в это ввязались

все всё понимают

понимаешь

 

там нет исхода 

есть вариант какой

рас*уячить всё то есть реально убивать

они сейчас мрут вот простые страдают

из-за того что их точечно бомбят

да бывает снаряды летят не туда

но это неизбежно это война

но никто их не убивает

 

если бы мы хотели убивать

война бы длилась неделю

просто бы ковровыми снесли там всё

и не было бы украины

 

этого нет

но и то что есть ошибка

и уже куча людей понесла наказание

х*йню слали наверх и там приняли неправильное решение

 

правильным решением было дождаться

агрессии с их стороны через несколько лет

 

вот в 14-ом году могли дойти до киева

и украинцы бы сдали

тогда надо было идти но тогда тоже мы не могли

экономически были не готовы

 

– пересаживаемся да?

– смотрите я просто ситуацию расскажу как есть

– а нет можно без этого? мы заняты разговором нам пересесть нужно?

 

4.

почему северная корея?

сша ближайший аналог

 

в сша нет сменяемости власти

там один и тот же конгресс

семьями кланами сидят

какая там нахрен сменяемость?

 

конгресс имеет все полномочия

президент топ-менеджер

а совет директоров конгресс

одно дело быть владельцем компании

а другое генеральным директором

 

мы да мы строим аналог сша

китай строит аналог сша

все по-своему 

 

закрыть страну чтобы что?

чтобы удержаться у власти?

 

если бы путин хотел только этого

не было бы никакого крыма

и всего остального

торговали бы нефтью

элиты жили как они привыкли

в лондонах и парижах

любовница там любовница здесь

 

жена там жена здесь

просто путин принял решение

что не готов сдавать суверенитет

его в этом половина элит не поддержала

потому что большинство думает

о своём желудке

 

вроде бы ну и хер с ним пусть

ну сдадим мы этот грёбаный ваш

сраный

суверенитет

ну слушайте живём же один раз

 

и у меня нет ответа на этот вопрос

как правильно

 

почему в какой-то период

люди принимают такие решения

 

вот принял бы я такое?

 

или я бы подумал о себе о своей семье

о своих близких о своей безопасности?

 

возможно он хочет уйти

но он жизнь потратил вот на это

 

почему появляются люди

мыслящие в интересах страны? 

почему элита в сша

развивает сша а не россию?

 

кто-то когда-то и у нас 

должен был начать это делать

 

ну или не должен

 

вот смотри ещё придут

эти твои ребята

поживёшь с ними

 

5.

что будет дальше? я знаю

осенью присоединится огромная часть территории украины

вплоть до западной

 

такие вещи – результат договорённостей

видимо договариваются сейчас

не с украиной конечно

 

сейчас уже думают как восстанавливать жизнь людей

 

обсчитываются планы

строительство АЭС

проточка текущих АЭС

коммуникации инфраструктура

 

из москвы перекинули ты не можешь себе представить

всю инвест-программу по развитию энергосетей

отдали донбассу

 

это мне сказал человек который за неё здесь отвечал

а теперь её передали

но не только донбасс

территория вся до западной украины

 

всё это сейчас отвоюется за лето

 

ну как всё кто знает

может донбассом ограничатся

может опять просрут

 

но люди делают документы

и ездят туда по работе

им платят зарплату

они получают должности новые здесь в москве

 

что будет дальше? я откуда знаю

 

тебе же не приходит в голову предполагать что-то

о компании допустим ПИК

почему они сейчас закрыли подразделение ПИК-брокер

ты только чё можешь

«ааа наверно потому что кризис

наверное денег нет»

 

тебе кажется что важность для тебя

как-то влияет на объективность твоей информации

 

а ты удалена

 

ты как человек творческий можешь обдумывать

на протяжении двух дней

как колышется вот этот куст сзади тебя красиво кстати дует ветер

ну и обдумывай

 

но мы с тобой в этих вопросах вообще не участники

 

кому-то придёт в голову что из-за того что мы воюем

почему бы вены не вскрыть

давай иди дальше!

а чё ты так мало

сопли в соцсетях и эмиграция 

пусть!

 

в смысле коллективная вина ну в смысле?

 

а коллективная ответственность ещё лучше 

в любой компании худшее что может быть

это коллективная безответственность

а это всегда равно коллективная ответственность

у всего есть кто-то кто ответственен

 

последние лет семь знаешь за что война идёт?

за африку

в африке осели китай сша и россия

и как россия стала укрепляться так и началось

 

путин был наивен в молодости

прочёл свою дебильную мюнхенскую речь

сша ничего подобного не делают

они просто делают

 

а китай ещё умнее вообще хитрейшая нация

я общался с предпринимателями по работе с китайцами

уникальная культура европейцы сходят с ума от них

 

у них всё что твоё – моё если ты не смог удержать

это «некидок» говорят

«это ж ты не знал» хахаха

 

это отдельный мир азия но всё то же самое

 

– мы останемся здесь или поедем?

или не будем тратить время на езду? просто посидим ещё

 

 

МОНОЛОГ РОССИЯНИНА 3

 

*

я не могу мыслить в отрыве от государства

я здесь живу работаю в мвд

 

и конечно поступил бы точно так же   

принял законы которые не позволяли бы

всяким бл*дь п*здюкам

ходить тут и кричать против

 

сейчас сконцентрированы все силы

экономические военные производственные

на том чтобы подавить конфликт

 

ещё внутренних проблем не хватало?

 

понимаешь а они бы их устроили

тут бы щас быстро

иностранные инструкторы

собрали площади

и началось бы такое

что мало не покажется

 

введение уголовной ответственности

за такие действия

оно людей останавливает

ты сейчас выйдешь 

а с тобой церемониться никто не будет

пару-тройку лет припишут и сиди

 

*

 

мне делал ремонт человек из донбасса

мужик 56 лет

говорит зае*али

они нас реально режут

узнаю́т что ты русский

и просто убивают прикинь

 

бл*дь это фашизм

это то что мы победили 70 лет назад

сука опять под боком у нас процветает

это нельзя допустить

не-льзя

 

иначе нам конец как нации понимаешь

 

то есть русских не будет

понимаешь задача такая

чтобы русских не было

пиндосская чья!

 

сейчас идёт превентивная мера

чтобы нас потом не уничтожили

 

придут скажут ты русский? русский

и тебя даже спрашивать не будут

а что ты знаешь или умеешь

или можешь какую-то пользу приносить

 

смотри все конфликты 

иран ирак сирия афганистан

везде с одной стороны люди

с другой стороны кто? сша

 

то есть непосредственно друг с другом

мы не воюем

опосредованно бл*дь пожалуйста 

здесь мир и это хорошо

а то что делают военные

у военных работа такая

им сказали они поехали

тебя же никто не трогает

не убивает и ладно 

 

я только не понимаю почемуууу

мы не уничтожили этих негодяев

сразу

у нас такие п*здатые ракеты есть

сразу бы стрельнули куда надо да и всё

 

*

 

зачем закрывать страну?

никто этой власти не угрожает

время такое что ну нет

никакой системной оппозиции

 

за кем пойдут?

 

кого слушать-то будут?

 

кто?

 

у нас нет пассионарных людей

вон посмотри на них

никто не пойдёт никуда

всё устраивает и так а чё плохого 

ты живёшь у тебя есть квартира

какой-то достаток

тебя не бьют

не убивают

не унижают

в принципе живёшь нормально

 

а если как в 1905 году

собраться и побежать куда-то

сейчас так не получится хе-хе

средства подавления другие

 

закроют страну от чего?

от европейской культуры? 

а куда ты денешь это всё

то что сейчас существует?

 

вот такое расположение деревьев?

это тоже европейская культура

или вот эти кафе и веранды

это тоже оттуда притащили

 

сотни лет интеграции

 

ну чё ты от кого закроешь?

как закроешь?

 

никакого смысла в этом нет

 

отсюда столько людей не уедет

это ж надо быть компетентным

знать язык той страны куда собрался

ты же там на что-то должен будешь жить 

и убегать-то куда? где тебя ждут?

 

ну и что они там делают в ереване?

и вот так всю жизнь существовать?

бездарно?

ничего не делая?

сдавая квартиру в москве?

 

это личная твоя деградация

если ты ничё делать не будешь

 

лучше б работать пошли 

заводы в москве сейчас реанимируют

пусть гайки крутят на заводе

хоть чем-то заняты будут

хоть пользу принесут стране

кроме этого своего

выражения несогласной позиции

 

*

 

жалко кого? украинцев? каких?

да людей жалко

в целом

каких-то

не всех

 

так пусть либералы застрелятся

раз они не могут с этим жить

 

раз они такие крикуны

 

а вы жить могли когда 8 лет

на донбассе убивали русских?

 

а чё ж вы жить-то могли тогда?

 

и вам не стыдно было

 

а чё щас-то всё перевернулось?

 

говоришь что жить не хочешь?

ну так сдохни

чё? нет?

боишься за свою жизнь никчёмную?

 

жить ты вроде с этим не можешь

но и убить себя не можешь

потому что ты ссыкло

поэтому надо рот свой закрыть

понимаешь и молчать

 

эти люди вообще чувствовали смерть?

что их жизни что-то угрожает

 

почему позиция однобокая?

 

почему же левая поэзия

не несла мир на донбасс?

 

все эти годы

почему молчали?

 

пусть они ответят

 

где мир-то? 

и тут вдруг им сказали «ребята

надо щас россию ругать

потому что она напала»

а до этого то что х**лы напали

у себя гражданскую войну устроили

и начали убивать людей

по национальному признаку это чё?

 

где были эти крикуны?

 

они с этим могли жить?

 

что бы каждый из них сказал

если бы его сейчас поставили к стенке

«вот если ты русский мы тебя убьём

ДНК-тест проведём и убьём

независимо ни от чего

 

ты можешь орать 

что ты против бл*дь но ты русский»

 

что они тогда будут говорить? м?

поэтому я не верю в это я им не верю

 

щас повопят и обратно приедут

они же знают что русский народ добрый

скажут простим дураков

повинную голову меч не сечёт

русский народ понимаешь такой

мы добрые

мы всех прощаем

и боком нам это выходит

бесконечная эта доброта

 

*

 

патриотизм это какая-то размытая категория

непонятная

 

какое-то насилие сейчас происходит

в отношении слова «патриотизм»

никто его толком не понимает

 

патриотизм это любовь к родине

а что такое любовь к родине?

х*й его знает что такое любовь к родине 

это мне хочется так думать

я там типа патриот

 

да я бы не сказал что я патриот

вот телефон у меня такой

непатриотичный нихрена

нихрена не русский

русских правда нету

ну извините

 

и езжу я на японской машине

и ещё там какие-то вещи

но дело-то не во мне

что привезли тем и пользуюсь

 

патриотизм это безусловная любовь

к родине

и к государству

и к государственному строю

и к тем людям которые тобой руководят 

там такие же люди как и ты

они могут быть честными могут быть нет

понимаешь

можно всё ненавидеть

и просто на каждом углу

хаять действующую власть

 

а вы предложите что-то взамен

только не то что сейчас всё разрушим

а потом мы и сами не знаем чё делать

 

нет

так ребят не бывает 

 

быть патриотом значит в своей стране

то что ты делаешь делать хотя бы на совесть

 

*

 

я ни в чём не виноват

вообще

не чувствую никакой вины

 

не

чувствую 

за что?

 

меня всё устраивает

потому что я не хочу

чтобы пришли какие-то люди

которые сказали «ты русский?

мы тебя сейчас убьём»

я не хочу 

я

не

хочу

 

а если придут сука

я их всех сам поубиваю

приезжайте

 

в первые дни когда всё началось

говорю отправьте меня туда

какой-то кризис в голове случился

мне просто чё-то плохо было

 

говорю «всё п*здец

отправьте меня туда»

 

мне сказали «ты е*анутый?

сиди здесь»

 

а так мне хорошо

на гитаре нравится играть

захотел поучиться пошёл

чтобы ещё лучше играть

 

что меня может не устраивать? 

на самом деле это парадокс

 

любая миротворческая операция

связана с гибелью людей

 

и получается что мир

это когда люди не гибнут

а миротворческая операция

это когда люди гибнут

 

парадоксально

с точки зрения языка 

 

собственно вот так мир и выглядит

как принуждение к миру

  

МОНОЛОГ РОССИЯНКИ (4)

 

в этом конфликте я чувствую личную вину 

многие говорят о коллективной

а я не считаю что это коллективная вина

для меня

 

для меня это вина личная

 

ну как почему

я живу в этой стране плачу налоги

на которые закупается оружие кормится армия

 

я не всегда голосовала

просто иногда не ходила на выборы

 

я не была активисткой

 

не выходила протестовать

когда приняли закон

дискриминирующий права лгбт

пропаганда среди несовершеннолетних

 

а сейчас его собираются расширить на всех

 

это значит вся литература будет под запретом

почти вся

 

мы в обществе как ручейки

состоим из какой-то силы

и пока не становимся видимыми

нас нет

для тех кто принимает решения

 

и в этом я чувствую вину

что не была видимой

 

политика несмотря на госслужбу

не занимала в моей жизни много места 

 

для меня люди были важнее всего

я не отказывала в помощи

в консультации

мне можно было просто позвонить

 

политика превращалась

в качественный подход к своему делу

 

а должно было быть не так  

и я чувствую вину

я должна была быть активней

выходить

говорить

доказывать

писать

предупреждать

находить язык

объяснять

 

если каждый из нас будет что-то делать

ситуация начнёт меняться

 

__________________

 

всё то что сейчас происходит

это гражданская война

 

потому что брат идёт на брата

 

это такой тип сложной современной

гражданской войны

 

ведь этот раскол он в семьях

 

мама поддерживает путина

папа поддерживает путина

дети против войны

родители пишут доносы на детей

 

сестра написала донос на брата

и его посадили на 10 лет

за плакат «миру мир»

 

вот где проходит граница по которой

можно идентифицировать конфликт

 

когда частная точка зрения

настолько зависит от пропаганды

 

__________________  

 

перед нами трагедия российской армии

 

трагедия всегда выглядит просто 

ты посвящаешь жизнь службе родине

на полном серьёзе

может у тебя отец служил дед или прадед

 

идёшь в кадетское училище

с гордостью продолжаешь учиться

выпускаешься офицером

 

или идёшь солдатом

потом остаёшься на контракте

зная что тебе государство будет платить

что тебя ждёт жена с ребёнком

 

трагедия в том что многие даже не знали

что оказались на украине

 

на боевых заданиях

 

когда тебе нужно убивать других

 

большинство не было готово

они себе стреляли в ноги

сдавались в плен

что они могут сделать?

 

с российской стороны пугают трибуналом

с украинской говорят ну слушайте

а мы вас не ждём

 

русский военный корабль иди далеко

 

как можно не сочувствовать людям

которые идут умирать?

 

как можно не сочувствовать людям

которые убивают других?

 

я это говорю не потому что их оправдываю

я в принципе не согласна с тем

что война допустима в наше время

я пацифист

 

но не могу не сочувствовать беде

российских войск

 

кто-то же выживет и вернётся сюда

 

но представь себя в шкуре

человека который убил

 

__________________  

 

я уверена что и сейчас можно это прекратить

 

знаешь у меня есть подруга живёт в симеизе

и когда случился 14-ый год

она была так рада

её семья была так рада понимаешь

 

что крым отошёл россии

ну как бы в кавычках отошёл

 

и если там люди желали

подобного развития событий

 

то мне казалось на 14-ый 15-ый год

16-ый даже 17-ый 18-ый

даже вот 19-ый может быть

что значит так правильно

 

я уже не помню когда сломалась

 

но в какой-то момент я сломалась

 

перещёлкнуло знаешь что перещёлкнуло?

поэзия

 

я стала более восприимчива

к тому что происходит вокруг

 

как радиоприёмник излучает волны

а кто-то их поглощает 

 

и вот я почувствовала волны

от мира

какое-то знаешь

тонкое вещество

которое транслирует

что есть границы

 

есть международное право

 

есть какие-то вещи очевидные

 

например когда кто-то берёт чужое

 

даже если от этого людям лучше

 

но это чужое

 

вот потому и повлекло цепочку

тех событий которые происходят сейчас 

 

__________________  

 

первое это обида за майдан

за то что украина захотела в евросоюз а не в россию

 

думаю основная причина

обида

 

второе пандемия

президент оказался в изоляции

других точек зрения по определению не стало

 

третья причина возможно и правда болезнь

он подумал что всё времени больше нет 

ситуация она ужасная ужасная

 

я не знаю как это можно

 

каждый день эти фотографии

 

я не знаю вообще как жить

 

не знаю тут отмолимся не отмолимся

 

вряд ли речь о расширении нато

я думаю вот что произошло

 

случился майдан и путин увидел

что власть перешла незаконным путём

 

следом пожар в доме профсоюзов в одессе

люди с пророссийскими взглядами

их действительно сожгли в этом доме

проукраинские 

путину сказали что есть нацисты

подразумевая националистов

что русских бьют 

получается надо спасать

русскоязычное население от нацистов

 

русские своих не бросают

 

но он и не подозревал что нацистов-то нет

 

что ему приносили бумажки

с его же собственной пропагандой из телека

 

фсб недоработало гру недоработало

службы которые должны были говорить правду

они врали

 

потому что держались на этом

кормились на этом

получали зарплаты премии

сколько лет это шло 8 лет

и в этом зарыта причина войны

 

он думал что придут русские бтр-ы

и украина скажет ооо да мы вас долго ждали

 

а уже через 3 дня стало понятно что боже что-то не то 

через неделю стало понятно что прям вообще 

через месяц стало понятно что всё проиграли

молниеносную войну

 

а как вернуть-то?

 

признать что всё?

у нас войска херовые?

у нас оружие плохое?

 

пришлось опозориться на весь мир

и я не знаю чем это закончится

как это аукнется

 

тут невозможно быть победителем

и страшно быть побеждённым

 

я с ужасом жду когда наши проиграют

если проиграют на востоке

как бы не дрогнула рука нажать на что-то

 

__________________  

 

не знаю почему никто не говорит

«стоп

давайте остановимся

хотя бы сейчас давайте скажем стоп»

 

боятся

боятся что уволят убьют

 

знаешь есть такое выражение

«обмен пленными всех на всех»

 

вот хочется чтобы не только

обмен пленными всех на всех

а обмен трупами всех на всех

и наверно обмен обидами

 

то есть простить принять

что украина это другая страна

найти в себе смелость

признать её суверенитет

в тех границах которые были

до взятия нами крыма

 

__________________  

 

это не отмена русской культуры

это просто боль украинцев

до такой степени сильная

 

желание быть понятыми

то есть поймите нас

 

когда нас бомбят

поймите нас 

сейчас может быть просто

посидите дома

 

можно ли в такой ситуации

издавать книги

встречаться читать стихи

на русском языке? 

 

наверно да но наверное всё же

не все тексты можно читать

 

одно дело сострадание

другое дело поэзия

 

можно сделать некий жест

антимилитаристский

 

сказать что так не должно быть

 

что это военное преступление

 

в этом есть поддержка

хотя это тоже знаешь больно

на русском языке

 

как после второй мировой

слышали немецкую речь

и трясло

вот так и здесь наверно

от русской речи трясёт

 

это не вина русского языка

это вина обстоятельств

 

там конечно вообще кошмар

но тут тоже все в ужасе

 

и у тебя тоже может быть

потребность высказаться

поучаствовать в чём-то

 

многие пытаются писать

чтобы как-то просигнализировать 

«я чувствую твою боль

 

я здесь я рядом 

 

вот

 

не думай что здесь камни»

 

этот сигнал

может быть он в пустоту

но иногда это важно

для человека

который его подаёт 

 

 

МОНОЛОГ РОССИЯНИНА 5

 

*

полгода эти разговоры велись в наших кругах

но не в том ключе что надо начинать войну

 

война была одним из вариантов

думали договоримся в рамках переговорного процесса

или совершим очередной переворот

 

порядка десяти сценариев прописывал лично я

 

но война это самое простое

 

а что проще?

 

сдали нервы по сути у наших

 

пришло понимание

что никто из крупнейших игроков

по-серьёзному по-реальному

разговаривать не собирается

 

что наша безопасность это дело

только нашей безопасности 

всем на это насрать 

они собираются делать как им нужно

 

украину интегрируют в нато

без формальной интеграции

– пиво у них такое прям прикольное

на территории делаются военные базы

инструкторы западные милитаризация

– нормальное прям меню

но формально конечно никто её не брал

– ой класс слушай и улиточки есть

и никто ей не обещал этого членства  

– раков будешь?

 

наши решили ах так

ну так щас мы тут устроим

 

цеееель?

цель скорее всего демонстрационная

 

продемонстрировать что мы можем вот так

 

а получилось как можем

 

у нас маленькая кучка народа

оккупировала экспертную составляющую при власти

 

они как бы вещь в себе

то есть ковид – они эксперты по ковиду

украина – они эксперты по украине

казахстан – они эксперты по казахстану

 

и на их оценки ориентировались

при составлении планов

а оказалось что всё даже не чуть-чуть не так

а совершенно иначе 

 

*

 

я сейчас писал эти сценарии

какие территории будут под контролем какие не будут

 

первый сценарий это как сегодня карта выглядит

завершается операция на донбассе даст бог

хотя как-то там всё неуверенно

 

а территории херсона и запорожья

отходят в состав то ли конфедерации

то ли нового квази-образования

 

территории на украине которые мы контролируем

их понятно никто уже не отдаст

 

второй сценарий захват ещё николаева и одессы

и выход на границу с приднестровьем

то есть отрезать украину от моря

 

это конечно более логично

чем больше территорий останется под контролем украины

тем больше проблем нас ждёт в будущем

 

потому что всё

перешли мы границу эту

то есть террористические угрозы и всё остальное

это теперь на десятилетия

 

третий сценарий захват ещё дальше до границы

по расчётам это включает галицию

 

но для контроля полностью

это просто дикие ресурсы

и человеческие и финансовые и вообще

 

если 24-го это выглядело реальным

то сейчас уже совсем не выглядит

  

– готовы сделать заказ?

 

– пока нет

а вы нам скажите ну раки ж есть?

 

– есть

традиционные однозначно самые вкусные раки

французская жарка тоже неплохая

на сливочном масле готовится

фламбируется коньяком

соус из вина лучок миндаль туда идёт 

 

– хочешь возьмём полкило жареных французских

и полкило традиционных?

 

*

 

не все последствия мы понимаем

некоторые просто не просчитываются

 

но расклад оптимистичней чем казалось

потому что мир глобализирован

 

мир до такой степени взаимосвязанным стал

 

что получается до ужаса смешно

 

– за тебя!

и кстати тоже парадокс этой войны

когда уничтожают людей тысячами

а газ и нефть точно так же идут

через территорию украины

 

российский газ и нефть

 

и никто об этом почему-то не говорит

ну не очень громко по крайней мере

 

мы качаем газ в европу

война идёт

а мы качаем газ в европу

 

или тоже театр абсурда

 

– раки традиционные

 

люди которые обороняли азовсталь

 

ну вот пускай он не будет нацистом

 

но у него на груди гитлер выколот

 

не нарисован а выколот

 

и это не один это сотни таких 

но этого же там нет

западная цивилизация не знает

 

– у него съедобные шейка и конечности

брюшко нет

если не получится я буду тебе чистить

 

понятно к нам какое отношение

как это всё воспринимается

но есть же куча фотографий

 

в европе и в сша кто их вообще опубликовал?

 

сегодня разговаривал с сотрудницей

которая выполняет контент-анализ

 

говорю ну что? она говорит вообще нет

ну просто нет

вот и получается обратная сторона медали

 

то что хотят видеть видят

а что не хотят видеть того как бы и нет

 

*

 

месяц назад я был на переговорах в стамбуле

и там один финский стаааренький дипломат

 

говорит я могу объяснить

почему россия стала глобальным злом

 

в европе золотой век это 60-70-е годы

экономический рост

дешевые кредиты

достаточно большие зарплаты

социально ориентированные государства

которые смотрят на человека а не на корпорацию

 

конец 80-х – начало 90-х развал союза

развал югославии

войны на ближнем востоке

первые волны миграции в европу

первые зачатки экономических кризисов

 

когда люди начинают хуже жить

когда возникают непонятные переселенцы

которые не инкорпорируются в государство

а создают там гетто свои

 

и естественно уровень комфорта понижается

 

– раки французской жарки

 

потом конец 00-х начало 10-х

это уже два серьёзных экономических кризиса

кризис связанный с миграционными потоками

террористическая угроза

 

ну вот и этот финн говорит

вы просто сейчас оказались

в нужное время в нужном месте

 

как объяснить все эти провалы

в том числе и наших правительств?

 

тем что вот смотрите есть сумасшедшая россия

которая во всём виновата

 

обывателю обычному человеку

эта тема с удовольствием заходит

 

ничего выдумывать не надо

 

кто во всём виноват? путин и россия

идеально

 

ты там не работал 20 лет? ты воровал?

виновата россия

 

– наши традиционные раки

кстати мне больше понравились

 

войн-то было до этого много

гораздо больше чем одна украина

 

как там ирак уничтожали

 

сирию уничтожали

 

под какими предлогами

все знают что под надуманными

 

афганистааааан 

 

что делали там с латинской америкой

 

а сейчас всё это забыто

 

век гуманизма прошёл мимо нас 

а сейчас? сейчас век мизантропии

 

*

 

– тут реально прям такое заведение

цены хорошие но будем заходить

знаешь за заведениями надо в питер ехать

 

ооооой я два раза в питере был в течение месяца

мы туда ездили как это правильно называется

проводить политбеседу

 

там есть ранхигс президенская академия

24-го это всё началось 25-го ушёл декан

историко-политологического факультета

с ним ещё несколько преподавателей

в знак протеста

 

и я туда собрался ехать

а тут был мой друг белорус

близкий к руководителю соседнего государства

 

говорю поедешь за компанию? поеду!

на часик со студентами пообщаться

в итоге четыре часа просидели

 

весёлые были ребятушки но зато интересно 

мальчик подходил благодарил

банальный по сути был вопрос

о том что попадаем не туда стреляем не туда

 

– вот как это всё называется?

 

– война это называется

 

– спасибо вам большое что сказали это слово!

 

я говорю ну слушайте

а что бы вы хотели чтобы я сказал?

специальная военная операция?

вы взрослый человек и я взрослый человек

чё мы будем друг другу тут яйца крутить?

 

– у нас кухня закрывается будете что-то ещё? 

но это мягенько

 

а вот моему белорусскому другу

тоже оппозиционер попался молодой и умный

 

«ох вы уроды и нелюди!»

понятно белорусы держат зуб

за то как их всех прикрутили 

а у системы нет другого выхода 

либо в тюрьму либо просто развалить страну

 

понимаешь как вам нелегко?

это же глобальная конъюнктура

 

вот уйдёт усатый таракан

и беларусь растащат за 2-3 месяца

 

люди сразу станут жить гораздо

гораздо

гораздо

хуже

 

у вас-то в отличие от многих стран европы

почти социальное государство

в плане обеспечения обычного гражданина

 

для современного мира это нонсенс

так не должно быть

 

качественные медицинские услуги

должны получать 10% населения

а все остальные вот как это в «ревизоре»

 

«если он больной то он и так помрёт

ну а если выживет на то и воля божья!»

 

ну мы ж видели по украине по молдове

 

посидели бы демократией насладились

и тут же начали бы уезжать в европу

сантехниками работать

в польшу

ну в литве там денег вообще нет

 

не бывает так что демократия

сменяемость власти

и все довольные такие

и заводы работают

 

там все атомарные единицы

воюют друг с другом

 

умудрился ты сп***ить миллион

ну и молодец

а если тебя за тысячу посадили

ну не повезло

 

для олигарха же нет такого понятия

социальное обеспечение

у него выгода есть и ладно

 

*

 

мы воюем сами с собой мы с зеркалом воюем

 

эта как жили два соседа

и собрались они выпить по 50 граммов

 

пили-пили потом разругались к чертям

друг друга назвали п**арасами негодяями 

и вот один из соседей вышел

а там собака другого соседа

он думает ну щас я тебе надаю

и надавал

просто потому что разругался с соседом

 

вот такая ситуация с украиной

 

здесь наша страна тоже некрасиво выглядит

 

потому что собаку бить мы конечно можем

а вот как бы по-серьёзному разобраться

это мы не решаемся 

 

по-серьёзному это всё это конец

 

там ребята такие которые тоже

по-серьёзному могут по-взрослому

 

– пойду покурить а то ты меня удраконишь

нет чтобы успокаивать

так она вопросы задаёт

 

*

 

я не виню россию я могу винить конкретных людей

 

если бы мы с тобой обсуждали ситуацию

условно говоря на кавказе

это было бы проще

 

эмоционально я всё равно цепляюсь за свой регион 

 

мне сложно

 

я это не люблю я себя чувствую некомфортно

 

сердце неправильно биться начинает

 

я родился в донецке

 

и мало того что родина так ещё и город красивый

характер свой

 

яркие проявления урбанизма

причём советского жёсткого урбанизма во всём

начиная от менталитета

и заканчивая архитектурой культурой субкультурой

 

это регион металлургов и шахтёров

вот и характер у всех такой «стронг»

 

всё по понятиям

 

то есть по таким хорошим понятиям

 

пацан сказал пацан сделал

 

не надо было ничего подписывать

 

почему мы скверно относились и презрительно

к западной украине

 

потому что с точки зрения донецких пацанов

это жульё 

 

с ним поговоришь а на следующий день

у него что-то поменяется

 

регион был полностью русскоязычный

в сёлах суржик

а города тотально русскоязычные

 

и вот поступаю в университет в 2000-ом

а у меня все предметы на украинском

в русском донецке

 

государственная политика украинизации

особо умным казалось что таким образом 

они могут переформатировать сознание людей

 

знаешь ничего я не чувствую

вот так

пустоту я там чувствую

и в себе

 

но окончательно стать человеком-функцией

у меня пока не получается

 

и конечно не могу об этом спокойно

 

– понравилось вам всё?

– мы теперь к вам ходить будем!

 

______________

 

мне не нравится слово «сбегал»

 

я был здесь когда сообщили что не надо возвращаться

как туда можно было вернуться когда там ждали? 

возле дома несколько дней дежурили

соседей будили

по ночам приезжали

в три часа ночи

вламывались к соседям

типа ну что

не приезжал молодой человек?

 

я был директором двух организаций

украинский филиал института ***

и украинская ооо ***консалтинг

 

я бросил всё

там у меня было действительно всё

в отличие от этой грёбаной москвы

 

если пройтись по выпускам новостей на 1 канале за 2014 год

было больше трёхсот со мной то есть я там жил в этих выпусках

 

и говорил то что надо говорил

ну не то что надо а то что чувствовал

 

«происходит государственный переворот»

 

«надо учитывать мнение жителей донбасса»

 

«какого хера блин вообще эти люди нам рассказывают как жить?»

 

вещи совершенно органичные

для себя

для донбасса

для юго-востока украины

для половины киева

 

в киеве ко мне люди подходили это здесь никто не подойдёт

и вот идёшь по торговому центру к тебе обязательно подойдут

и скажут хотя бы спасибо

 

я ж там подполье не создавал

подполье там другие создавали

 

как я могу простить гандонам такую вещь

 

нет простить можно

просто они не понимают

как это можно – простить

 

 

МОНОЛОГ РОССИЯНИНА 6: НАЁМНИКИ

 

1. ЛЁХА 

 

– девушка стойте можно один вопрос?

как вы относитесь к политической ситуации?

 

я не одáбриваю знаете почему?

потому что 2 дырки получил в спину́

приехал тока оттудова

ох наших ребят там лóжат

 

я думаю мы их не завоюем до зимы 

вы что меня сканируете что ль?

 

в мариуполе

 

я профессиональный наёмник

 

ну видишь вот наёмников встретила да?

 

а ты знаешь скока наших там положили 

спецвойсков? спецвойск

 

скока мы там потеряли людей?

 

хахахаа

10 тысяч мы только в мариуполе положили

48 тысяч на сегодняшний день

они в холодильниках лежат

их не тянут с собой прикинь своих не тянут

 

я майор но нет конечно не одобряю

 

мать тебе это надо?

зачем тебе это? 

очень много плохого чё видел

 

мы уничтожаем страну

 

мы именно как говорится оккупанты

 

не смотри бл*** в глаза так

зачем? у тебя в глазах боль

 

я только приехал оттуда

 

три месяца с самого начала а сейчас гуляю

 

у меня контракт закончился я ушёл и всё

и не подписал больше

 

а зачем мне умирать-то?

за что мне умирать?

за режим?

 

у меня мать ***луха

у меня жена ***луха

зачем мне умирать за режим?

 

азовцев нах** вывезли в чечню

их там просто сейчас порежут и всё

кадыровцы повезли

их не будет

 

зато я покупаю очки за 200 евро

мне это прикольно

не здесь покупал в мозамбике

хочешь фотографии покажу?

 

у меня жену украли прикинь в болгарии

когда вся эта х**ня началась

 

Борисыч:

– это правда

человек попался с паспортом это очевидно 

 

Лёха:

– объясни ей бл*** я не хочу

 

Борисыч:

– это война никуда не надо уезжать

могут быть провокации

 

Лёха:

– ты хочешь написать историю?

давай я тебе расскажу

 

она уехала к дочери в украину

случилась война

они съе*ались в румынию потом в болгарию

я уехал воевать наёмником обычным

 

у тебя глаза

как манна небесная

 

просто как манна небесная

 

что ты ещё хотела услышать? 

 

у меня мать чистая ***луха

мы с ней постоянно кричим

 

у меня был дом в греции

вот с этой х**нёй и дом забрали

и жену украли прикольно да

 

это не ужасно это нормально

ужасно это когда тебе попадают

в спину

в голову

 

слышишь мать тебя как зовут?

 

у тебя всё хорошо в жизни?

на тебя поглядишь не скажешь

ты худая тебя надо накормить

давай мы тебя накормим

 

а знаёшь чё

 

прикинь у меня был дедушка

он короче был есаулом

у него было четыре креста

у меня тоже четыре креста

 

я тебе расскажу сейчас

а за твои истории меня посадят

 

мы там погибаем

нас просто там убивают

 

и мы убиваем

 

у меня контракт с чвк с одной

я должен был ехать

 

насильно туда ребят отправляли

ребят жалко малолеток

малолетки там гибнут пипец

штабелями ложатся

 

я чечню прошёл

таджикистан прошёл

мариуполь для меня детский лепет

 

слышь борисыч она спрашивает

что самое страшное было в мариуполе

 

Борисыч:

– он чечню прошёл там ничего не страшно уже

 

Лёха:

– площадь минутка слышала такую?

 

я её штурмовал мне было 19 лет

мы вышли оттуда втроём

из бригады тихоокеанской

 

война она и есть война

первый раз страшно а потом уже не страшно

это знаешь как? ты девочка?

это как девственность потерять

первый раз страшно а второй уже нет 

 

в новостях всё фейки и с нашей и с их стороны

 

они говорят что мы плохие

 

Борисыч:

– что мы орки

 

Лёха:

– ооорки!

а я думаю раз так ну что ж я буду орком!

говорю местным: бабушки! я орк нах*й!

 

ты любишь россию?

 

у тебя всё хорошо в россии?

 

так и ну его нах**

 

чё ты губу закусила?

я ненавижу когда губу закусывают

 

гробов едет великое количество это правда

 

48 тысяч убито не считая калек которые скоро приедут

 

Борисыч:

– но русская армия это хорошая армия

 

Лёха:

– слышь малыш русская армия непобедима

 

столько потерь потому что бездарные начальники

бездарные нах** бл***

 

Борисыч:

– если посмотреть извините за выражение историю

вот почему так получается

когда война начинается рокоссовский жуков чуйков

они выплывают ниоткуда? 

 

их не было в генштабе их не было нигде

в генштабе сидят крысы бл*** которые хотят жрать

на халяву

 

генерал это не должность

 

Лёха:

– генерал это счастье

 

Борисыч:

– а вот когда приходит война всплывают люди

сейчас война идёт всплывут военачальники

 

Лёха:

– у тебя карие глаза да?

слышь? вот карие глаза ни разу не видел

 

Борисыч:

– чё правда что ли? с ума сойти

 

Лёха:

– повсюду одни зелёные

 

Борисыч:

– да ты чё? ты дальтоник что ли?

 

у лёхи пуля вошла в затылок и полмозга убила

он себя неадекватно ведёт

у него правое ухо не слышит ничего

или левое

 

Лёха:

– меня сука нах** чу́хнули бл***

а чё ужас

я получил за это два креста

 

пойду за пивом

или ты будешь ром?

я должен тебя угостить

сок?

 

Борисыч:

– минералочки ей принеси она счастлива будет

 

Лёха:

– борисыч сигареты дай

и карточку

 

Борисыч:

– мою? ну на тебе мою карточку

 

2. БОРИСЫЧ

 

хочешь честно?

я бы хотел чтобы украины не было совсем

 

а тогда мир наступит и благоденствие

 

часть заберёт россия часть польша часть венгрия

и ещё какую-нибудь маленькую чехия наверно

 

и хорошо 

а люди они же в европу хотели

ну вот и пожалуйста 

и тогда справедливость наступит знаешь в чём?

а в том что они превратятся в европейских рабов

им жизнь дали и самостийность

а они на это наплевали

 

мы всё заберём до киева и правильно

 

в 14-ом году когда они вышли на майдан

и прыгали кто не скачет тот москаль

я жене сказал будет война она говорит нет

я говорю будет война только вопрос когда

 

мариуполь это новый сталинград

его просто сравняли с землёй

харьков ещё ничего

 

а мариуполь уже отстраивают

компания ПИК поехала строить дома

 

это российская территория однозначно

там уже паспорта выдают

 

до мирного населения армии дела нет

 

когда наши под одессу вошли

супруга лёхина с дочкой

они как раз от острова вороний

или как там его змеиный

у них деревня недалеко

 

она лёхе звонит и плачет нас будут насиловать  

он говорит слышь ты успокойся

они сейчас маршем пройдут

может забегут: хозяйка есть чего перехватить?

 

она потом перезвонила прошли ваши

вообще никто не зашёл

 

что бы ни говорили про российскую армию

насиловать никто не будет никогда

 

а что жену украли это правда

они сначала уехали чтоб не соврать

по-моему в турцию через польшу

 

потом перебрались в болгарию и кирдык

дочь непонятно где а её нет

на телефон никто не отвечает

страницей в вк какая-то сволочь пользуется

 

показывает типа как она живёт  

но всё делается на основе старых фото

птички сердечки цветочки

 

война это грязь

ты физически весь в грязи

потому что надо копать рыть

мыться некогда это в прямом смысле

и в переносном тоже

 

и второе война это труд

она учит трудиться

если ты лентяй

она тебя заберёт на следующий день

оружие не почистил и всё

 

а эти два качества переходят знаешь во что?

в человеколюбие

 

вины тут нет брехня это всё и мерзость

 

из гражданских людей

никогда в войне никто не виноват

 

единственные гражданские

кто расхлёбывает всю эту вину

это мужики которые там сейчас воюют

 

плохо когда женщины умирают на войне

потому что ниточка обрывается

 

ну не мы тут виноваты

и не гражданские люди а политика

 

хохохохо вот это слово гуманизм

 

есть дьявол есть бог

божья церковь на чём строится?

слово одно скажи

любовь

 

а дьявольская?

гуманизм 

 

когда любовь пойми меня правильно

к собачке несчастной больше чем к человеку

требующему помощи это гуманизм

 

когда мы к человеку как собаке относимся

а собачку не обижаем

 

христианская любовь всеобъемлющая

а гуманизм это выбор

Железо против камня

ЖЕЛЕЗО ПРОТИВ КАМНЯ

                           Основано на воспоминаниях моего друга

 

                                                на Арлингтонском кладбище

                                                сахарные надгробия воткнуты в

                                                конфискованную у генерала Ли землю

                                                словно палочки в эскимо

                                                Байдена спросили было ли это решение

                                                (вывести войска) трудным для него

                                                – нет, не было

                                                я никогда не считал, что мы находились там

                                                чтобы как-то объединить Афганистан

                                                такого никогда не было

 

I.

 

эта страна, в которой невозможно добиться ничего военным путём

все, кто там бывали несли только бессмысленные потери и затраты

когда оттуда выходят, спрашивают себя: «А зачем мы туда вообще полезли?»

 

воевать с партизанами в горах очень трудно

когда их бомбят они прячутся в подземные пещеры

потом выходят и наносят сильный неожиданный удар

после которого противник имеет намного больше потерь

я видел это своими глазами –

в 87-89 служил в армии как раз под Кабулом

однажды был в военном патруле

мимо аэропорта проехала на большой скорости духовская тойота

из которой вылетел реактивный снаряд по советским самолётам

попали точно в цель – самолёт взорвался

от него стали взрываться другие самолёты и склады с боеприпасами

так продолжалось долго – всё в огне и дыму

в это же время началась бомбёжка города реактивными снарядами с окружающих гор

в городе хаос, на стадионе, где недавно играли дети – валялись трупы

наши поднимали истребители и бомбили по горам

но там давно уже никого не было

духи делают все очень хитро:

они нацеливают много снарядов на объекты

подключают их к батареи, которая запускается таймером

таймер в большинстве случаев состоит из сосуда с водой и двух контактов

вода испаряется, – контакты соединяются и снаряд запускается

в результате они почти никакие потери не несут

а их противники – огромные потери

афганцы меня поразили своими суперспособностями и изобретательностью:

они делали из бензиновых моторов дизельные

быстро учились и очень хорошо говорили на русском

были очень выносливые и физически сильными

знали о нас всё – посмотрит на тебя и расскажет о тебе как на духу

а ты в шоке, – что-то типа ясновидящих

 

когда меня собирались отправить в Кандагар

(заменить человека, который уже собирался домой)

заговорили про вывод войск

получилось, что не я туда поехал, а они все приехали к нам под Кабул

можно сказать, очень повезло –

в Кандагаре было намного опаснее

а так было много чего, война же

но нам не было страшно почему-то

может просто мы были глупыми

мы же мыслили по-советски

гордились исполнением интернационального долга

а может в еду сыпали что-то, ну не прямо наркотики

а какие-то субстанции, ходили об этом слухи

но как это докажешь

наркотики там солдаты сами себе кололи или курили

та трава называлась чарс (конопля) и считалась лучшей в мире

я не курил вообще и не знаю каково это

но ребята курили и потом палец покажешь, а им смешно, все хохочут

некоторые в таком состоянии ночью сидели на посту и «охраняли» своих

запах марихуаны навсегда запомнил

теперь, когда гуляю, частенько его чую издалека

 

мне там было очень хорошо

чувства, которые ничем не передать

сейчас, когда вспоминаю те места

могу сказать, что это точно места силы

жаль, что там всегда война и не поедешь путешествовать

вообще я не хочу помнить о войне, только так, изредка

фото есть, но немного, в основном у родителей

тогда у нас во взводе был только один человек с фотоаппаратом

а плёнка, бумага и реактивы для этого дела редко появлялись

одно фото я выложил у себя на фейсбуке в феврале

когда была годовщина нашего вывода оттуда

это мы пошли на учения, немного пострелять по банкам из граника

сейчас, когда увидел фото с талибами в президентском дворце в Кабуле

заметил, что меня это чуть-чуть задевает

 

фугасами мы называли бомбы

которые делали духи из гильз от наших же артиллерийских снарядов

они их закапывали и когда наши ездили по ним на транспорте, они взрывались

очень часто эти гильзы продавали афганцам сами советские офицеры и солдаты

там воровали из армии и продавали почти всё, чтобы заработать денег:

топливо, продукты, матрасы, запчасти

на них покупали японские магнитофоны и телевизоры

и всякие другие товары из капиталистических стран

которых не было в СССР и отправляли домой

солдаты покупали товары на дембель

(возвращаться в союз без ничего было позорно)

прапорщики и офицеры продавали уже масштабнее

покупать можно было и в обмен на что-то

например, мы часто, когда ездили за снарядами

на обратном пути, проезжая мимо дуканов

традиционно покупали дыни, шерстяные носки и тому подобное

высыпали снаряды в кузов и покупали, оплачивая ящиками от снарядов

когда спрашивали сколько стоит дыня (не в деньгах, а в ящиках)

ответ был незамедлительным, например, три ящика

костюм-варёнка типа коммандос – ящик сгущёнки или столько-то ящиков от снарядов

в это время появился Ласковый Май и все его слушали

а технику, которую привозили из Афгана можно было очень дорого продать в совке

и заработать на квартиры и машины

 

ну, я ничего не делал, – такая судьба

я служил в артиллерии во взводе управления

наше положение было безопаснее, чем у пехоты и десанта

и время было поспокойнее чем ранее, –

главная задача была не подвиги, а сохранение жизней

иногда нас бомбили, особенно по исламским праздникам

когда делаются жертвоприношения

но в итоге всё обходилось

ездили часто за снарядами в Баграм и обеспечивали ими наши посты

где ребята жили в землянках и были на чеку 24 часа в сутки

с нами ездил один, немного сумасшедший начальник штаба

по кличке «контуженый»

у него была контузия и он вообще ничего не боялся, а рядом с ним и мы

однажды поехали на трёх грузовиках с нарушением всех правил:

без сопровождения бронетехники, после 4 часов, когда нельзя никуда ездить

проехали через место боевых действий, где наша дорога проходила посередине

а обратно ехали вечером через эти же места, загруженные снарядами

и по нам стреляли из граника, но пролетело выше грузовика

я этот звук и сейчас помню

а контуженный хохотал и гордился тем, что по нам стреляли, но не попали

 

на постах нами развлекались снайперы из зелёнки

они периодически стреляли мимо нас

просто для прикола, они так общались с нами, наверное

помню, как наш чувак пошёл в туалет, а снайпер стал стрелять по туалету

тот вылетел пулей оттуда с опущенными штанами, а мы все хохотали

наши отвечали им стрельбой из пушек

но сколько не бомбили те зелёнки, от них никак не могли избавиться

летом, особенно в августе, там была эпидемия гепатита

очень многие прошли через это – редко кого эта болезнь обходила, я один из них

жили мы там очень весело, это и помогло легко пережить тот кошмар

в пехоте все было по-другому – там были очень большие потери

 

после войны у меня почти всё было нормально

только по инерции общался нецензурно

у нас же в Афгане был особый язык –

слов немного, но ими можно было выражать всё

в селе, где я жил было много тех, кто прошёл Афган –

только одноклассников было трое

когда вернулись домой нас затянули в свои ряды более старые

они много хулиганили

потом я восстановился в университете

(меня взяли в армию после первого курса)

потом встретил йогу, прочитал книгу о великом йогине Тибета Миларепе

и меня унес кармический ветер совсем в другое направление

я больше не ходил ни на какие встречи афганцев

или на получение всяких новых медалей

 

 

Афган пал не весь

есть регион, который называется Панджшер

около 100 км севернее Кабула, там живут в основном таджики

этот регион ранее еще никто не смог завоевать

и сейчас он единственный остался свободным от талибов, хотя окружен ими со всех сторон

когда советские войска были в Афгане, много раз пытались взять этот регион

но получали сильный отпор, и так и не смогли этого добиться

позже подружились с ними

лидером там был Ахмад Шах Масуд – легендарный и непобедимый

имя которого знал каждый житель страны и каждый советский солдат

в 2001 году за два дня до терактов в Нью-Йорке его убили камикадзе из Аль-Каиды

они пришли к нему как журналисты с бомбой, вмонтированной в видеокамеру

и взорвали её прямо во время интервью

сейчас место лидера занял его сын Ахмад Масуд

к нему примкнул и вице-президент страны Амрулла Салех, родом из этого же региона

они собирают в Панджшере всех командиров антиталибов и создают партизанское движение

 

«...Мы не будем жертвовать ценностями, за которые мы боролись, например, демократические ценности, выборы, права женщин, права человека, свобода слова и многие другие. У нас есть запасы боеприпасов и оружия, которые мы терпеливо собираем со времен моего отца, потому что, мы знали, что этот день может наступить» – Ахмад Масуд, март 2021 года

 

6 сентября 2021 года после трёх дней обороны Панджшер пал под натиском талибов

 

*

 

хотя я и говорил, что там не было страшно

вспомнил, что всё-таки было один раз –

когда летели домой во время вывода войск

самолёт кружил по серпантину над аэропортом пока не набрал нужную высоту

и пока он её набирал, мы все молчали и молились чтобы нас не сбили

 

 

II.

 

я родилась во время летней олимпиады в 80-м

и к этому моменту война уже активно шла

всё, что я помню про Афган умещалось в несколько минут

на плёночной аудио кассете голосом одноклассника –

в начале 90-х чуть ли не каждый мальчик знал

как играть на гитаре чёрный тюльпан

а девочки запоминали названия афганских городов:

Джеллалабад, Шинданд, Кандагар и Баграм

 

у меня не было родственников и знакомых

кто бы участвовал в той войне

единственным подтверждением реальности

был муж исторички, который вернулся живым

но из-за ранения они не могли зачать ребёнка

так говорили в школе с сочувствием

 

в девятнадцать меня ненадолго занесло в Мюнхен

жила у немца родом из Кабула, его звали Хамид

когда-то при совке он учился в РУДН и помнил русский

он работал санитаром в доме престарелых недалеко от Olimpia-zentrum

был жутко похож на Муми-тролля и любил покуривать травку

научил меня готовить спагетти Болоньезе и банановый коктейль

он сбежал от той войны, но мечтал когда-нибудь вернуться на родину

шутил, что без бороды там его сразу же убьют

думаю, он был прав

 

а потом была Уддияна с её удивительными историями

про йогинов, рождавшихся из лотосов

к тому моменту талибы уже взорвали Бамианские статуи Будды

они уничтожали их в течение нескольких недель

сначала обстреляли с помощью зенитных орудий и артиллерии

это нанесло серьёзный ущерб, но не разрушило их

потом разместили противотанковые мины на дне ниши

чтобы, когда обломки скал упадут от артиллерийского огня

статуи получили бы дополнительные разрушения от мин

в конце концов, они спустили людей вниз по скале

и заложили взрывчатку в отверстия в статуях

после одного из взрывов не удалось полностью уничтожить лицо одного из Будд

была запущена ракета, которая оставила отверстие в остатках каменной головы

сейчас там зияющие дыры

может быть они даже красноречивее самих статуй –

памятник непостоянству всего сущего и его пустой природе

Игла внутри огромного сердца

***

 

у меня и у арт-директора Арзамаса одна беда на двоих

 

[здесь еще ряд неочевидных сопоставлений, дополните сами]

 

фильм, в котором мы присутствовали вместе с О. как столкновение травматических линий, теперь официально в программе Оберхаузена

 

я не знаю, что такое Оберхаузен

 

фильм называется «I had a dream about the subway explosion»

 

в фильме я рассказываю свой реальный сон

 

этот сон навеян реальными отношениями

 

эти отношения разрушились по политическим причинам

 

в одном тексте, который я читал на премии АТД, ну помните, была такая премия,

 

я написал, что это Путин разрушил наши отношения

 

но это Путин внутри меня и тебя

 

это метафора

 

просто самое точное схватывание множества регионов психики, которые не позволили нам быть вместе

 

но метафора это тоже реальность

 

и где-то здесь блять игла и смерть кащеева и че вообще за сказка в которой мы оказались

 

вероятно, ты в России, ведь инстаграм по-прежнему скрывает список общих подписчиков

 

а наш фильм, в ходе работы над которым двое смертельно поссорились, короче, теперь в Оберхаузене

 

там, где я нахожусь сейчас, ночью хорошо видны звезды

 

чистое небо, словно мы в детстве на даче рядом с Уфой

 

Христо Грозев сказал, что правительственные самолеты летели в Уфу

 

мама прислала фотку с запасами гречки

 

я же впервые понял, почему ты хотела, чтобы поезд взорвался

 

ведь ты ехала к человеку с кащеевой иглой внутри сердца

 

и у нас на всех одна игла внутри огромного сердца

 

так уж случилось, у нас одна игла внутри огромного сердца

 

чтобы вытащить эту иглу, нам нужно поранить сердце

 

нужно нарушить блядскую целостность сердца

 

может быть вообще поставить себе новое сердце

 

впустить мигранта, другого, ну вы читали Нанси, вы в курсе

 

*

 

короче, наш фильм теперь официально

 

в Оберхаузене

 

то есть там же, где и всегда

 

и надо бы выбираться отсюда

 

 

КАКИМ Я ЗАПОМНИЛ ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО ПЕРЕД ВОЙНОЙ

                                                                                к. шавловскому 

 

помню что в начале лета я много работал

 

это было связано с необходимостью со счетами долгами

 

несколько человек подряд сказали мне что я выгляжу болезненно

 

был привязан к статическому айпи

 

очень жаркое лето и моя студия в девяткино с окнами выходящими на солнечную сторону

 

в перерывах выбирался за едой и читал другой юг абдуллаева сидя в тени

 

потом лес, увольнение

 

бесконечное путешествие в сторону маяка

 

потом эти безжалостные камни безжалостный залив и безжалостное небо

 

потом григорий сковорода

 

мир не ловил тебя и меня но поймал

 

мир как великолепное безучастное соединение линий

 

сейчас я думаю что годы жизни при путинской диктатуре меняют восприятие цвета

 

и теперь мне страшно когда я не понимаю это частный или общественный двор это пешеходный переход или нет

 

потом я читал историю сексуальности в полном молчании

 

и когда я вышел из дома после практики молчания мне казалось что люди разговаривают всем телом

 

и потом я придумывал всякие штуки чтобы спасти отношения

 

и мы поехали в москву где мне было страшно в парке зарядье страшно на модном кинофестивале страшно в музее гараж

 

зато мы заболели и я лежал в гамаке с накрашенным лицом вспоминали брехта я читал большой феминистский роман

 

я смотрю на эти воспоминания как бы сквозь чьи-то руки

 

особенно на ту писательскую резиденцию в комарово

 

особенно – как мы впервые поцеловались в баре варшава и я простил этот бар за ту ситуацию когда нам сказали не курить траву в арке поблизости

 

и я простил возможно весь мир все его части

 

и теперь не очень понятно что это значит кроме того что

 

я существую как длящееся во времени тело

 

со слезящимися глазами больными зубами или как дурацкое племя

 

которое странным образом хочет расти всё сильнее с каждой секундой

 

 

***

 

мы встретились, когда я только начал осваивать стиль

в те годы я выглядел хуже, говорил хуже

сейчас я не понимаю, что ты во мне нашла –

может быть, просто пульсирующее пятно

может быть, ворованную ладонь или способ

празднично связывать некие области речи

 

в ту осень и в ту весну и в то лето однако я

считал себя золотистым принцем пространства

так бывает с молодыми людьми, говорят,

они еще не мертвые и не живые, они

пребывают под благородным сиянием мира

мир – это добрая мантия, сколько бы ни

корили они свою участь или, играясь,

костили реальность на чем стоит свет:

тепловая смерть вселенной не исключает

молодости, хочется сказать «дорогая»

 

воспоминание о том времени – пыльный ветер,

он шерит столь много элементов былого

для старого друга, что хочется отвернуться

или схватить этот запах, вырвать отдельные зерна,

но отвернуться нельзя, а зерна скользят за глаза,

как целые племена псевдодружественных существ

 

они оставили меня одного на одной из линий ВО

под бесконечно ленивым солнцем в счастливый июльский день

 

может быть, вот сейчас, посреди войны,

ты становишься лучше с каждой секундой,

думал я, проходя по кладбищу, или

как бы скользя сквозь внутренности скворца

радостной жизни всему вопреки – но кто-то

вдруг насильно приложит полароидный снимок

к усталому сердцу, это потом вспоминаешь

обидные письма и ту ночь на Некрасова, ночь,

когда наконечник, смазанный ядом лягушки,

вошел в мою шею, пока ты садилась в такси

 

этот опыт со мной, он похож на открытку

из зеркального лабиринта, где каждая грань презентует

мальчику – мальчика, только уже без блеска

одеяний, без желания пить эту воду,

пока не напьешься, и кто бы решился подумать,

 

что многим уже никогда не представится шанса

 

1) надкусить до косточки горькую мякоть

 

у таких же, как ты и я, навсегда отобрали

 

2) вероятность забыться в открытости срезов

 

3) быть в мире и быть вне мира одновременно

 

и так далее и так далее взяли и отобрали

 

мне хотелось бы отомстить за них этой

 

во всех смыслах несвоевременной речью

 

 

***

 

Помню тот вечер на одной из линий ВО.

Мне казалось, что у меня день рождения, ведь приехал Кирилл.

Мы играли в шляпу, курили траву.

Говорили, что Метцингер – корреляционист:

он не оставляет места для автономной

зоны внутри головы – и тот вечер со временем стал

автономной зоной внутри головы.

 

Жалко, что нет фотографии, потому что

я не помню точный состав гостей,

и к реально присутствующим персонам

постепенно подмешиваются все

люди, которые были и остаются

дорогими людьми для меня, и когда

я смотрю этот вечер на беспощадной

перемотке внутри головы, меня наполняет

гордость за наше племя и за себя самого.

 

Потому что взялись кто откуда: из перестройки,

безотцовщины, производственных городов,

из сектантства, что было опасным укрытием,

из утопии «Узбекистан», откуда пришлось бежать.

 

Небинарное существо из православной семьи.

Грустный мальчик из лагеря отдыха и труда,

где били ногами. Тонкий поэт,

переживший насилие, замалчиваемое в среде.

Поэтесса с самым огромным сердцем на свете, которую пиздила мать.

И подруга, спасающая сестру

от обычного общества, где становишься шлюхой за то,

что отправила мальчику смс.

 

Мы вытравливали эти следы из себя,

постепенно становились кем-то другим –

персонажками книг Мэгги Нельсон, типа того,

только в каких-то странных, прямо сказать,

декорациях, может, поэтому и менты

никогда не смотрели тебе в лицо.

 

В израильском ПНД тихо, скучно, светло.

Из окна ереванской квартиры видна гора.

В Грузии можно сфоткаться на фоне граффити

«смерть всем русским» и умереть.

В Стамбуле было сложно оформить бумаги, а

в Питере лучше ехать за город поскорей.

В американской академии не продохнуть.

В Казахстане закончились силы, вот и молчу.

 

Плутовской роман продолжается, дорогие

люди без класса и имени, но с надеждой

на кусочек свободной земли и возможность

разглядеть невозможное небо над головой.

1) можно обратиться к написанному здесь (песней)

перечислением языка застывшего

где-то у самой кромки моего слова против слова слова

болезненно сочится какая-то усталая грусть

наверное я больше не смогу заболеть

не смогу удивиться //// от своего / органа

мое маленькое неловкое тело

тревожно откликается на призывы внешнего мира но оно привыкло

быть не очень заметным

не очень явным (такое маленькое – это не мило)

возможно так говорят

когда злость проступает через пальцы и словно кожей

чувствуешь что вот

вот оно то чего ты боялась

великая пустота

– может это не я для нее а она для меня

– раскосый ее глаз молчалив

– древнее божество раскопано как

– миловидное лицо переставлено на

– разрешите мне остаться здесь

Разрешите и я не займу много места.                 здесь тоже не очень много места

твое легкое умещается в ладошке / раскладывается на частички чего-то / леска в пруду

маленький пластик – это мои глаза уставшие в окне раскладывать цвета направо и налево

 

2) клиника друзья scrubsдоктор кто секретные материалыfriendsxfiles как я встретил вашу маму друзьяhimym клиника доктор кто друзья

 

– список сериалов

– топ, которые спасают

от грусти от травм

от друзей

от себя

от боли

от смерти

от страха смерти

– лишь бы уберегла судьба

от чувства

от другого

от себя

от чужого

 

она разметалась в полусне и в потемках

согнулась чтобы быть незаметнее

даже самой себе

даже самой себе

 

3) (фабрика Алафузова, Кировский район, г. Казань. Отступление)

 

мы очень любили тебя

этот дом – он напоминает о тебе

его каркас – он напоминает о тебе

о том как она все еще болит

о том как мы болим

этот дом в кировском

который я так любила

когда мы проходим рядом

я слышу как он рушится внутри

мы хотим его обнять как

Я всегда пробегаю мимо и боюсь взглянуть на тебя в этом доме

и дом не глядит в ответ но

этот дом в кировском

я стараюсь не глядеть на тебя когда ты там

я стараюсь бежать мимо этого

мимо дома в московском районе на границе с ново-савиновским

я помню себя внутри

я помню себя внутри нее (карта – приблизь – глазок)

я помню как гудят механизмы или я помню как музыка не отсюда

перекраивает пространство

это ее музыка мешается со скрипом механизмов и я внутри

я не хочу глядеть на себя когда я там

когда меня держат руки в форме

когда меня держат руки в форме тех кто бежит за мной в январе

я не могу пошевелиться и мой крик смешивается со смехом и со скрипом пряльных станков их лиц не видно они улыбаются (они бегут улыбаются? их глаза из стекла!)

я люблю себя когда я здесь

я люблю себя когда я там

мне странно когда я могу сказать так мин яратам

мне странно когда мин яратам

я понимаю себя когда я говорю эти (когда пою тебе эни энием когда хочу услышать тебя

я пою за тобой – кубэлегем тугерегем – я пою за тобой (бабочка круг - точка

слова которые я учила здесь в этом доме в этом районе на этой улице

но это было на другой улице и я не помню себя там.

 

(посмотри на свои неловкие слова – ?)

 

4) что это?)

 

(я во сне посмотрю на тебя – его белые руки – глаз не сомкнуть не убрать в кармашек – на сохранении в комнате комнатке)

 

сто раз проговорю не запомню

//// и здесь побудет в уголке

 

мне очень жаль меня

Сон невесомости

***

 

Крылья красивых крыш в размахе неба

Цвет свинца их без изъятого индиго

Соловей из оврага говорит с нами короткими очередями

Хорошо что вовне еще произносимо слово «боль»

 

 

ВТОРЖЕНИЕ В НЕЗНАКОМЫЙ СОН 

 

Ты в вагоне и в висках и ушах стучит: «от и до, от и до, от и до»

Наливаются веки свинцом

Наливаются пули свинцом

Наливаются руки свинцом

Гостя неведомого

Потчуют дорогим вином

И твоим венчают его венцом

И воздушный короток твой глоток

От и до, от и до, от и до.

                                               Январь 2022

 

 

ЦЗЫ

 

Он прошел мимо пленных, спящих вповалку

И не узнал бы в полутьме офицера, если бы не едва различимый на запястье

Этот знак

 

Он склонился к его руке и понял, что, да,

Это тату, что и у него на правой руке

И взглянул, приоткрыв свой рукав –

То, что они сделали вместе много лет назад –

Иероглиф китайский «цзы».

 

Знак, похожий на греческую «дзету» –

Перерезанную посредине

Горизонтальной чертой

 

Они учились на одном факультете

Синологи и переводчики

И, играя, представляли, что один из них

Лаоцзы, а другой Куньцзы, то есть Конфуций.

 

Иероглиф «цзы» означает

«Младенец», «ребенок» и одновременно «мудрец»

Они знали насквозь «Дао-Дэ цзин» и «Сы шу»

Но сейчас в памяти почти ничего не осталось

 

Вспомнил он наугад что-то из одного трактата

Что-то из другого,

Но что откуда – не помнил:

 

«Я одинок и обречен молчать

Пред тяжким грузом горестных предчувствий

Как человеческий зародыш в материнском чреве

Который не обрел пристанища ни здесь ни там»

 

И:

 

«Учитель сказал: Одна реформа в царстве Ци –

 и оно будет как царство Лу; одна реформа в царстве Лу –

 и в нем воцарится Дао-Путь»

 

Но ему надо было торопиться и уже уходить

 

И все, что он мог сделать для своего забытого друга –

 

Осторожно прикрыть рукавом этот знак на запястье

 

И идя потом через ночь думал, что

Снова наверное трудно их двоих различить

И невозможно понять кто из них сейчас

Младенец, а кто мудрец

 

 

***

 

По ковровой дорожке он шел, спотыкаясь

Думал он: перед ним не дорога, а скатерть в цветах

Будущее его нагоняет, норовит закатать не в асфальт, не в бетон, а в ковровый рулон

Но он шел не смотря пред собой и не в будущее, а в необхватное настоящее

 

 

***

 

Солнечные очки забытые кем-то на скамейке в парке

В них отраженная черная парная жизнь текла

Каждый бесплатно обрел своего двойника

Который внешне вел себя как и он

 

 

СОН НЕВЕСОМОСТИ

 

Бежал он по всеми видимой поверхности Луны

Автомат хотел он бросить, гермошлем и скафандр сорвать

Как будто гнались за ним невидимые враги.

Спотыкаясь о метеориты

Мимо брошенной в панике неземной техники

Мимо лунотанков, по бороздам, оставленных от них

Следили все за ним с Земли – команды вооруженных и безоружных фанатов

 

Он двигался огромными прыжками

И если б не космически-военно-амуниция

То нас бы всех совсем заворожил

Он знал, что на Луне нет парков и лесов

И некуда ему укрыться от врагов и наших взоров

И парень и девушка, парубок та дiвчина, boy and girl

Следили так напряженно и добра ему желая

Лишь иногда отвлекаясь у плетня, чтобы поцеловать друг друга

 

Он был на аверсе планеты

Сияющей словно начищенная монета в ясный день

Он солнце видел, невидимое ночью нам

И слышал чей-то топот там на реверсе

Сквозь толщу этой мертвой доселе планеты

Которую мы – его земляки – превратили в цирк военных действий

 

 

***

 

Рабочие в оранжевых касках

Над каналом-рекой

С мерцающими белыми жезлами в полутьме

Любовь неделима на лица

Мирный город

***

 

быть в безопасности.

 

вне логистики. в окружении указаний,

всеисключающих правомерность

 

их выполнения. риск —

опрокинут, деноминирован

 

мерами тщетности

и незнания. 

                        след в след,

 

и молчащие одиноки;

смотрят — перед собой.

 

 

***

 

1.

 

берег, отданный

домнам. незолото —

 

сломанного холма.

желтая хвоя.

 

утраченное снаружи.

 

 

2.

 

ветки мицелия.

 

кислый огонь

в каменистых порах

 

метит крупицы

оставшегося от солнц.

 

 

***

 

конфликтная теория права:

 

выданного действительным.

спорным. жар, смещающийся о слепок

 

замкнутой площади:

часть избегает впронизь,

 

часть источается.

 

фосфорное письмо

           обращается серным —

 

и ничего уже нельзя сделать.

 

 

кто-то садится у переправы,

расчерчивает листы.

 

 

***

 

1.

 

разучившись просить,

(даже спрашивать) —

 

негде ходить по кругу,

 

быть увиденным;

новые рощи на кучах, крышах,

 

ждут, произвольные метрикой.

скобки. монокультура.

 

2.

 

подносить ленты.

 

будничный ветер

треплет брезентовые навесы.

 

пересадочный пункт.

 

 

***

 

во исполнение ритмов

в землях первого выбора —

 

риск. торопливая опись сердечников.

растянутое снабжение

 

движется контуром старой коры,

паводков и неволи. ставки

 

удержаны; проигрыш не объявят.

                и высокого долгого солнца

 

ждёт на явке саморазрозненный

самоосмеянный полк.

 

 

дефолт золотодобычи.

 

 

***

 

в первой горсти песка

уже возможно лежали —

 

жажда. сомнение. путь

на слух, в изменяющемся рельефе,

 

остающемся в памяти

в бороздах на руках;

 

                       и окно,

рядом с которым они садятся

даже на отдыхе, даже

 

на время беседы,

смотреть на свет.

 

 

***

 

беглым цветом —

спрятанным в листьях, ветках,

 

в плоскостях под наклоном,

между ступенями облаков.

 

правда найденного везде.

 

 

можно больше не плакать.

 

день — выпадает

ничком на траву —

 

и никто не обманут.

 

 

***

 

первый плевел.

возвратки

 

на выступах башен.

 

автаркия незнакомых.

 

 

гул заёмного пламени.

чёрный нитрогенез.

 

 

город без стёкол.

 

книжные полки,

разнеженные дождём.

 

 

***

 

и лишившись дыхания,

 

рвения, силы держаться прямо,

и не то чтобы сдавшись, но

 

следуя ощупью,

заранее без ничего

                    — сядь

 

на землю, там,

где ручей прорезает поле,

 

и трава раcтрачивает полёвкам

высокий тенистый шум.

 

слушай как можешь.

 

 

***

 

взгляд — не от первого, но

просто от одного:

 

гул, наполняющий очертания.

 

между фасадами —

несколько секунд баржи.

 

 

***

 

мирный город. литые скамьи.

 

междуречье, дождливое. шум —

в окружении вишен,

 

где стоящие против возможности

наших развалин —

 

                       слабые скучные 

 

мы наверное ошибаемся

(во всём или большей частью),

 

успевая немного.

не больше чем можно успеть.

ПОСЕЩЕНИЕ КЛИНИКИ

 

Я чувствую, как органы касаются органов с лёгким звоном,

будто чокающиеся старики в коммуналке из «Хрусталёв, машину!»

Видимо, празднуют (не)объявление новой войны

 

в дыму освобождающих CO2 деревьев. Интересно,

насколько жарким станет наш мир, когда

политзаключённые будут свободны?

 

Семантика органов кипит и сгорает одновременно;

жизнь и репрессивные структуры немы.

Где эта новая речь, которой

 

возможно совместить обгоревшие трупы и дивный вечер,

как солнечные лучи и кафель –

траекторией взгляда в больничной койке?

 

 

ПЯТЬ МАЛЕНЬКИХ СТИХОТВОРЕНИЙ

                                      ...причудливо соотносятся… 

*

 

означить пространство

 

разрывы и

 

 

*

 

цве-

ты

 

цве-

тут

 

 

*

 

поищем вещи в саду

пропитанные героизмом словно

учебники истории

и национальный миф

 

 

*

 

учишься видеть другую россию

где люди не хоронят кошек

потому что их мягкие грязные трупы

неразличимы в мусоре двора

 

 

*

 

у пугала есть семья но она боится.

 

 

ATTENSION IN JUNE

                                      В.Г., А.П. 

 

где из окна во внутренности улицы

был брошен взгляд, теперь растут

объекты интерьера улицы: коты, деревья;

 

прохожие в глазах смотрящего произойдут

из языка смотрящего, когда пойдут.

машины движутся на тяге воздуха –

 

они не в счёт, их время не пришло.

их время трудится в саду и истончается:

цветы цветут – они умрут

 

на паутине милости воды расколотой.

из губ невинности звучит вопрос:

какими грубыми глазами собраны твои плоды

 

и экстерьером улицы фонарный столб

за что сожжён; за что мы все горим, палящая

душа смотрящего.

 

 

***

 

вечер был наблюдателем так долго,

что нет речи о чистоте эксперимента:

 

по-настоящему плоть христова растворена –

утекает сквозь пальцы становясь миром.

 

 

ЗАБВЕНИЕ.

 

Слово порывами ветра относит назад –

это голубь летит, но его направляет обратно;

входят в оставленный, богом покинутый сад,

 

видят: в саду исчезая лежат наши братья.

Помнить о них только то, что возможно запомнить,

прочее станет песком и теплом от объятий –

 

каждой могильной плите разориться на камни;

каждому телу сменить содержание и форму.

Всё покрывается ржавчиной, воздух наполнит

 

 

 

 

 

Ловушка для сумерек

***

 

слабая связь

рассвета

и всего остального

дня

 

садовая тачка

вещей

слипшихся

до неразличимости 

 

ящик

сырых

существ

 

ржавчина

поверх перьев

 

красные звёзды

в чёрных карманах

 

тень

от синтаксической

конструкции

на тёмной траве

 

пре / воз-

-вращение

в точку

отмеченную

уколом карандаша 

 

ряд наблюдений

отмеченных как неважные

отправлен в архив

 

 

***

 

огонь

внутри

огня

 

сумерки

над пустым

колодцем

 

неравноценный

обмен

знаков

на ответы

устаревшие

ещё вчера

 

устаревающие

прямо сейчас

 

взгляд

пойманный

в сетку трещин

 

замедленная

навигация

по иссыхающим

протокам

слов

 

прерывистый сон

в исчезающем

пейзаже

 

 

***

 

внутренняя

ошибка

памяти

 

утро

в разрывах

 

ящики стола

полны серых камней

 

кости и звёзды

на тонких

нитях

 

деревянная собачка

в круге тёплого света

забывает

колёсико

за колёсиком

 

 

***

 

час битых

чашек

 

чёрный сахар

в прозрачной

воде

 

три щепотки

сухого

сна

 

полдень

под слоем

осколков

 

соцветие

электричества

 

неразборчивый

шепот

на языке

последних минут

 

 

***

 

ловушка

для сумерек

 

лёгкое

прикосновение

к линии

горизонта

в месте ожога

от внешнего

света

 

лента ночи

прокручивается

впустую

над безымянной

платформой

 

дверь-невидимка

приоткрыта

между полем

и полем

 

 

***

 

укол

реальности

в тихую точку

каждого дня

 

любого

из дней

 

незаметное

смещение

часовых

позвонков

 

пустой

звук

 

пустой

свет

 

но что видно

на медленном

снимке

сна?

 

чей след

на слепке

снятом

с сухого

воздуха?

 

 

***

 

по требованию

 

остановка

дыхания

 

короткая поездка

за край

 

чтобы

теряя себя

смотреть

в осеннем кинотеатре

прямое свидетельство

света

 

повтор

прошедшего времени

на ускоренной

перемотке

 

 

***

 

обмен сигналами

приблизительного времени

на случайном пересечении

троп

 

на поле

высохших знаков

где тёмные сообщения

всегда доставляются

сразу

 

между перепутанными

корнями

столетних слов

 

в тысячелистном шелесте

секунд

 

под фундаментами

неизвестных строений

оставленных навсегда

 

ожидающих обрушения

последнего из перекрытий

***

 

что кроме

                                         ветра в траве

                                                                                 траветра в траве

тра

          в

                     тра

                              ве

                                         ве

                                                 тра

                                                                                                                    ве

тра

                                         в тра

                                                          ве

                     тра              в

тра                                                                            ве

                                         тра

                                                                                                                                            в

спомню?

 

 

***

 

благо вести

худо новости

 

весть:

не ново             на выво

 

рот

 

перекошен

от боли

любви:

 

это так

 

бог

больно

бьет

 

в бок

 

жизнь

в животе

 

или

 

замéр

сердца

 

 

***

 

ich

denke

an den                                          an dich

                                    krieg                                                   an dich

also zwei

zweige

 

blut                                                   blüte

sadgewissen                                       gott weiß was

 

 

***

 

I

war n you

 

 

***

 

***

 

мир               не

          кро

                      схемы

 

материнские платы

                                              городов

на черно

                   земле

 

мамино платье

в могиле памяти

 

подтверждение

повреждения

 

плата родине

за вход в воздух

 

 

***

 

ноч                                                      чон

но йар рай он

род                          у                          дор

и

н

ы

 

наверное                                           

не вернуться                                         

верней                                           

                                                       не уйти

 

 

***

 

небо гибнет                                 неба

 

 

 

                                        не погибнет                              не будет

 

 

***

 

самое время

написать

                   о том

 

как это

           это самое

                      это самое время

                                                                      лето

проходит

 

и за секунду

                и за секунду

                                ухватилась секунда

и за секундой

                                    ———        

                                                                      лето 

ещё полное

                               ещё целое

                                                              ещё лето

 

                                   это

                                 самое

                   полное   лето   целое

                                 самое

                                 время

 

                                                                               хоронить листы

                                                                                           до полей

                                                                      исписанные солнцем

Ещё форма (с предисловием Артема Фейгельмана)

Художественный проект «Татьяна Присталова», взятый в своей тотальности, выходит далеко за пределы только поэтического творчества. Поэтические тексты здесь соседствуют с блэкаутами, а визуальные работы сменяются перфомансами, репрезентированными в сторис инстаграма.  Художественные практики Присталовой часто принимают гибридные формы, где телесное, визуальное, речевое и цифровое измерения взаимопроникают, взаимообусловливают и опосредуют друг друга. Кажется, будто авторка, исследуя возможности разных медиумов,  пробует их на прочность – и в то же время находит в них опору для выстраивания собственной субъективности. Рефлексия медиальности становится рефлексией художественного высказывания, которое таким образом обретает непрямой, о(т)страненный характер. Особую роль здесь играет телесность, расширяющаяся за счет разнообразных медиумов – начиная от поэтического текста на белом листе страницы vk и заканчивая танцем или перформансом на городской улице.

Тексты Присталовой демонстрируют интересное сочетание «я-высказываний» с децентрацией  субъекта поэтической речи. Последний будто скользит между различными состояниями и поэтическими медиумами (языковыми и визуальными), в которых эти состояния репрезентируются, периодически проваливаясь в пустоты между строками – их в текстах Присталовой более чем достаточно. Пустоты привносят заряд негативности, они фиксируют невозможность тотального, исчерпывающего высказывания. Авторка избегает точного, окончательного называния вещей: она не Адам в начале мира, но поэт в ситуации культурного перепроизводства.

Тревожная неопределенность в текстах Присталовой возрастает благодаря почти постоянному присутствию мерцающего адресата, некоего «ты», который предстает то всего лишь как часть риторического оборота, облегчающего авторское высказывание, то как человек из плоти и крови, о которого разбивается авторская субъективность. Кажется, что постоянная пересборка и субъекта, и объекта высказывания как раз и призваны залатать  коммуникативный разлом между «я» и «ты». Однако сама онтологическая конфигурация текстов Присталовой не предполагает подобного застывания.  Поэтому усилие субъекта по слиянию с адресатом лишь подчеркивают проблематичность абсолютной (подлинной?) коммуникации с Другим.

В то же время сама возможность такого усилия обладает терапевтическим эффектом, который противостоит в текстах Присталовой довлеющим ощущениям тревоги и неопределенности. Проговаривая тревожное и неопределенное, ища взаимодействия с Другим, лирический субъект как бы ставит стену между собой и давящим хаосом окружающего мира. И пускай эта стена иногда кажется прозрачной и покрытой трещинами, пускай она требует бесконечной пересборки и обновления, тем не менее, мы становимся свидетелями того, как поэтическое высказывание высвобождает место и для онтологического маневра. Запечатлевая разрывы и пустоты – и внешние, и внутренние – тексты Татьяны Присталовой одновременно очерчивают подвижное пространство надежды и свободного поиска: интеллектуального, экзистенциального, поэтического.

– Артем Фейгельман


.

мой воздух, готовый к войне – симметрия слуха​

 

​ ​ почему яркое ​ ​ ​ ​ ​ ​ вновь ​ простое?​

положенное ​ на инвентарь, вплоть ископаемым​

 

как живучие ​ ​ ​ ​ листья​

 

​ ​ спонтанная ложь,​

​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​​ ​ ​ ​ маленькое ранение​

 

или: ​ ​ очевидные преимущества​

 

(борьбы, , потери)​

​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ логоцентрично:​

 

 

​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ то, что ты пытаешься ​ ​ ​ ​ уберечь во мне​

 

уместить ​ ​ ​ ​ под ​ запахом почвы, спрятать​

 

​ ​ как это подобает ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ невидимым ​ катастрофам​

 

 

когда осень ​ ​ ​ ​ гнется к луне​

 

​ и похожие ​ ​ ​ ​ ​ строки ​ – ​ напоминают тени​

 

безвестной ​ машины письма​

 

​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ песка​

 

 

ярости​

 

 

.

 

 

(растворение)​

 

 

 

​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​    где содержится любовь?​

 

в рамках ​

чужого дыхания​

 

-ятия​

из

 

 

.

 

 

                                                   перемещаясь

 

 

                                уровнем                               воды

 

 

 

                                                     стало

  

 

             меньше    письма,              царства

 

 

                                                                                            сжались  /заслонкой/

 

 

 

        но        эта     надежность    –    искать    себе    «равных»

 

 

 

         почти   что     зима

 

рукой

 

 

 

 

                     ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||

 

 

 

 

желание  должно  подняться           из   языка                    в   местность 

 

 

    прежде чем   ты его обернешь в     повседневность

 

 

                                                                         будет   пустырь 

 

 

.

 

 

вдруг мы обогатимся этим   анамнезом

 

    холодом   –   пить

 

 

проявляя:    тревожное                    в ритме    сердцах

 

  на известное   скрытое   в памяти              доокрашивать,      довызревать

 

  трещины,   капли    моего     сердца,   упрятанные

в   темноту,       голову

 

 

 

   чтобы   не было     сил            оттягивать   происшествие

 

в сторону сна, 

 

 

          когда   и  так  всё  ясно:

 

    ты                             я        

                                                                                последовательность 

 

 

.

 

 

_

 

эта сторона текста/атскет аноротс яантарбо

 

_

 

взаимоодностороннее

 

_

 

 

 

.

 

                             ノ

                             一

 

                           .

 

 

                              ,

 

 

.

 

  

​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ / ~​

_ - ' ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ "

 

 

.

 

 

ночь в транспорте речи

 

 

ты, одетое

в меня

 

 

 

                        неявное мыслить

 

 

 

 

    почему сочувствие     так больно

 

 

 

удлинение сна

подобное  пробуждению

 

 

 

       (всё окончено,

но это    не   слышно)

 

 

.

 

 

совсем недавно ты обновил мой модус

 

 

кто-то здесь жил до последнего   точно

 

 

в этой воде

о сочувствиях

нету речи

 

 

в слове нигде

не хватает  места

 

 

.

 

 

.

 
вода  это то же что и мы

 

 

только до

 

.

 
всё распадется

 

 

легко       легко

 

.
день начинается заново

 

 

 

всему последователен

 

.

 

слова бесполезны

 

 

 

ты изобретаешь    ракурс

 

.

 

вспоминаю  тебя

 

пропуском дня

 

 

 

временем на покое

.

медленно 

 

 

 

 

 

выбывая

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

из твоей жизни

 

.

 

у ж е

 

и л и

 

е щ ё

 

.

 

свернуться

 

свернуться

 

свернуться

 

.

.

 

то что найдено

 

то не найдено

 

.

.

.

.

.

.

 

метафоры = реальности

 

.

 

Tatyana Pristalova, [06.07.2022 22:48]

постоянная вибрация между застреванием в материальном настоящем и выскальзыванием в нематериальное вечное

 

Tatyana Pristalova, [08.07.2022 2:05]

смысл остался позади тебя

 

но ты ещё помнишь его

перспективу

 

.

 

твои простые связи

 

это то, что ты перестаёшь возмещать

 

в убыток времени

 

в каждый час

примеряя

 

остаточность

 

.

 

но что-то ещё

более мощное

 

оставляет тебя без контекста

 

 

       умеренность

 

 

это право  переживать

всякое

чуждым

 

.

 

дом  который стал тебе      домом

 

 

это ещё один язык

 

переобозначающий

 

плоть

 

.

 

хронь  монохрома

увидена

 

будет

 

 

ложкой и лодкой

 

 

   что-то похожее

на содержание

 

 

   плющ

глазниц

 

.

 

цвет

 

легок

 

когда не видно

 

дня

 

.

 

сон,

 

собирательный

 

 

 

    так и не сказала //о главном//

 

в прочерк

 

 

в жизнь

 

.

 

но поле  still

 

 опостылело

 

днем та же ночь

возрождает себя 

 

 

бесцветной

 

.

 

запах  скукоженности

 

цельное,   сбитое в массы

невидимости

 

 

    толпы  шагнули

в своё истончение

 

вспять

попятились

 

.

 

но кроме микробов

 

ты возлагаешь надежды

 

 

на отринутое

вознесение

 

     «нас»

знает земля

 

 

  а зачем

не помнит

 

.

 

хрупкость   в хрящи

 

я не умею ждать

 

я не то чтобы жду

 

 

я истекаю

 

.

 

а глыбами  времени

 

всяко глухое

 

обнадежит

твою  повседневность

 

   твою масть

 

 

ты этого

не заметишь

 

.

 

кто нас   затворял

 

тот обыденно  скрытый

 

в этих  топких  ручьях

 

 

о середине,   о сердце

 

 

  всё это

не годное ни к чему

 

 

   описание   тела,

воркующего

по себе

 

 

      что есть боль

солнца

 

 

  что себе подобных

вяжет

 

.

 

а тень

дня

 

вырастила

 

ещё одну ночь

 

 

и не заметила,    как говорила об этом

 

.

 

всё есть новость

о том, что есть

 

.

 

всё есть новость

о том, что нет

ничего

 

и ты её память

 

 

(знал)

 

 

.

 

 

паузы

 

между тобой и мной

 

 

 

стали домами

 

наших сердец

 

 

.

 

 

Мне кажется, что мы ещё точно увидимся!

Даже если много всего понравится нам ещё, точнее

 

я, уверена, что ещё много всего тебе и мне понравится

 

и людей тоже

 

хотя я в редкости сейчас

 

я заморожена, я сплю в словах, что-то пишу и что-то иногда читаю

 

говорю иногда с людьми

 

но они меня не знают

 

 

и я их мало

 

 

мы все друг друга не знаем

 

мы так живём

 

и может, это и не так страшно

 

всё равно мы одни всегда

 

 

а рядом кто-то и что-то

 

рядом всегда что-то

 

что-то тебя касается

 

что-то трогает тебя

 

 

ты реагируешь

 

ты чувствуешь

 

ты можешь это жить

 

но ты

это что-то другое

 

 

вот там, в этом что-то другое

мы встретимся с тобой,

но не узнаем друг друга

 

но эта встреча будет важнее всех других

 

(и не принимай слишком серьёзно всё, что я пишу,

потому что это неправда)

 

 

.

 

 

что-то

 

постоянно

 

нарастает

 

на сердце

 

 

.

 

 

 

  

.

 

 

выставки молчат

ты дрожишь об осень

 

столько всего написанного за эти дни

здесь не будет

 

что остановило нас?

 

вроде бы   столько же времени

нужно на обратный путь

 

 

а почему-то нелюдные  переулки

схлопываются перед глазами

 

 

      плодоносящие  нас

   временные                           решения

 

 

в твоих промежутках       всё больше      смерти

 

 

  солнечные дни

побагровели     и     высохли

 

выплюнули   наваждения

застрявшие   головоломки

 

 

.

 

 

we

 

 

 

     are

 

 

 

 

     absent

 

 

 

 

   of   the  same

 

 

 

        sense

 

 

 

 

 

better to  reach  that  apartment

before it

slept

 

.

 

you  before  your

 

 

missing syntax

 

 

watch the difference

 

 

of closed things

 

 

 

 

 

      illegal shortness

 

.

 

simply

 

    to   deal

 

 

 

        copy

 

 

    the  words

 

 

   for your  eyes

 

 

  to talk

 

 

 

small

 

 

 

ways

 

 

 

to deny

 

 

another language

 

 

 

another tongue

 

.

 

till

 

the

 

 

night

 

 

will

 

 

repair me

 

 

 

from

your

lips

 

 

(they never will  been)

 

.

 

missing  structure

 

pause after pause

 

 

 

      your  question

 

 

 

    inside  me

 

 

 

moving

 

(ephemeral)

 

 

.

 

 

 

.

 

 

тёмные промежутки

 

между мной и тобой

 

 

это всё, что я могу выместить

      выделяя контроль как     память

 

 

   из себя: из назначенного

 

во мне

 

 

   нет перерыва

 

 

  это всё

      вроде бы  смысла

 

 и строчка на строчку

заходит

касанием

 

       ещё секунда

не стала собой

 

 

   а мы её уже видели, прогоняя

взглядом

 

   вдоль музыки

спящие  донесения

ритмы воды

 

  картинки

(противоречия)

 

 

   неизбежности

 

 

.

 

 

(ссылка на видео)

 

 

.

 

 

зоны молчания

 

становятся шире

 

чем то что ещё

 

не сказано

 

 

 

 

появляешься

 

🔵

 

просматриваешь

 

⚪️

 

исчезаешь

.

 

они – невидимые       мы

.

молчание – это зона письма

.

ты  – это что-то ведущее меня  к тебе

.

меня пугает, что всё, что я ни скажу – это я

.

нигде и в себе

.

я так хочу избавиться от жеста

.

отправлять друг другу части себя

(ненадежные)

.

исследование простых,

пустых законов

.

ты вселил в меня страх

 

что всё возможно

.

я хочу избежать себя полностью

 

но ты продолжаешь

спрашивать меня    об этом

.

поэтическое тождество

 

бесконечные вязкие сны

.

ты как?

 

 

почему мне так грустно?

.

я постоянно в трещине между собой

.

повышенная кислотность твоего языка

 

шум в моих пальцах

.

 

 

 

 

мне сегодня очень грустно

 

 

боль настигает меня

собой

 

 

закрывая

день

 

 

что теперь?

 

что теперь

 

 

ты?

 

 

я или нет

 

 

 

снова ⚪️

 

 

 

.

 

 

хрупким

ты станешь

 

собственным

местом

 

а я отведу взгляд

как изгнание

 

затем

всё нам будет осенью

 

(помниться)

 

чтобы взгляд раздавил

память,

придётся

вырастить сон

 

можно

 

 

.

 

 

местоимения

 

становятся

 

всё более

 

безличными

 

 

.

 

 

.

 

 

чувство любви

смешанное с чувством тревоги

 

безнадежная надежда

на всякое завтра

 

.

несуществующее

 

 

дальше

 

 

.

 

 

.

 

 

.

 

 

вещь

это что-то неприкасаемое

 

когда ты рождаешься

сон затмевает ресницы

 

сложенный

горечью рот

выбухает к растениям

 

земли,

тянущиеся в поезда

задающие темп

переходам/чертам

 

твоей мимики

 

 

вроде бы – невозможно

 

всё это понять

 

 

жать

секундами

ветер

 

корреляций событий

врожденных наивно ли нами

 

пустые отблески фотографий

распоряжаются памятью

 

настенные ностальгии

зимы,

озабоченные «запоминанием»,

 

всё утихающее в собственной белизне

 

твоя мерзлота

застенчивая

 

может быть,

не произойдёт

 

и всё же

 

 

.

 

Ошибка = допущение

Отпечатки машинописной интимности: о новой книге Павла Заруцкого

Заруцкий Павел. Артерии …из слов. СПб.: Темерон, 2022. – 24 с.

 

1.

 

Граница звучащего стиха определяется не столько графической протяженностью текста, сколько возможностями нашего дыхания – неизбежные паузы и асфиксии при чтении вслух дают телесное измерение строго стиховедческому вопросу: где предел длины стиха в верлибре [1, 2]? В книге Павла Заруцкого «артерии/ …из слов» конструируется оптика, позволяющая видеть иные реальности – иные по сравнению с теми, где текст жёстко лимитирован телом. На её страницах возникает телесно-текстуальный гибрид, реальность беспредельного тела, где переплетаются артерии из слов. И тем интереснее вопрос об ограничениях звучащего стиха в случае книги, автор которой настаивает, что поэзия должна не только выглядеть, но и звучать, реализовываться через «голос, ритм, повторение» [3].

Задача вообразить альтернативное соотношение тела и текста, исследовать их взаимопревращения, усложнена испещрённостью языка стёртыми телесными метафорами. Телесность в языке отягчена автоматизмом нашего восприятия, потому что соматический код – первичен; мир мыслится через тело, инструментализируя и репрессируя последнее. Подорвать эту репрессивность и отменить привычные референциальные отношения можно было бы создав полотно карнализаций (как в прозе Сорокина, контрастной поэзии Заруцкого [4]): у ножек стула тогда бы выросли пальцы, ручка двери схватила бы нас, а сердце России застучало – и мы бы проснулись от языковой дремоты.

Но ценно то, что в новой книге Павла Заруцкого – совершенно иные стратегия и тональность. Он не реанимирует бесконечные телесные метафоры, а создаёт новые: начиная с заглавия пластичные буквы бродят по внутренним тканям текста. «артерии/ …из слов» и «чернила под кожей» погружают нас в мир исследования телесности, где она оказывается не средством кодирования, а его предметом, не отброшенным инструментом, а объектом наблюдения и проблематизации.

 

2.

 

Когда держишь «артерии…» в руках, то понимаешь, что книга производит и тактильный эффект «шершавости», а кроме того – обращается к комбинаторике перевёртыша. В этом смысле Заруцкий исследует в «артериях/ …из слов» то, что Павел Арсеньев (с которым автор вступает в диалог) назвал «инструментальным бессознательным» [5]. Печатная машинка – медиум, создающий тексты-экспонаты, вырывающие нас из цепей рецептивных привычек. Оттиски машинописных букв и касания кисти – следы интимной коммуникации между человеком, доцифровым средством печати и листом бумаги. Если в цифровом носителе текст при наборе появляется как бы сам собой, минуя потенциальные метонимические связи между телом и поверхностью письма, то метод Заруцкого преодолевает отчужденность пишущего от поверхности: вплоть до присутствия на странице отпечатка пальца – индексального знака, свидетельствующего о непосредственной близости тела и текста.

Не только поэтическая, но и материальная уникальность каждого текста, самих свойств машинописи эксплицирована номером каждого отдельного экземпляра книги. Воспроизводимость и невоспроизводимость одного текста, как и воспроизводимость-невоспроизводимость опыта – тема двух почти идентичных стихотворений:

 

разве молчания ради мы создаём свои копии из слов

 

Разница только в том, что первому варианту сопутствует штамп: «копия верна», второму – «копия не верна». В процессе поэтической работы может возникнуть цельная и релевантная опыту модель субъективности, а может – разваливающаяся и ветхая копия; но при этом такое соседство идентичных текстов, не признаваемых тождественными, позволяет увидеть: дело не только в вербальном аспекте, не только в словах, но и в свойствах самого медиума, который всегда по-разному воспроизводит один и тот же текст. «артерии/ …из слов» продолжают проблематизировать те грани взаимодействий внутри тринитарной структуры «речь/цифровой медиум/печатная машинка», о которых в рецензии на предыдущую книгу Заруцкого подробно писал Алексей Масалов [6].

Такое отелеснивание текста, а не привычная текстуализация телесности, парадоксально создаёт проблему, звучащую в первом тексте «артерий…»: зачем иные языки и коды, если есть язык тела, включающий множество телесных «я», целые алфавиты жестов, запахов и прикосновений, где само тело способно принимать на себя внешнее высказывание – и становиться тату-полотном:

 

молчат ли чернила под кожей

при касании

чем им ответить

нужно ли слово телу.

 

Язык тела в книге Заруцкого оказывается актуальным, способным выразить нас здесь и сейчас, а естественный язык текста – напротив: обманывает, уходит, отцеживается, сепарируется. Тело – производитель смыслов, не язык, но оно в одиночестве, хоть оно – матрица, парадигма, источник. Погружаясь в эту гибридную телесно-текстуальную среду, невольно вспоминаешь первую книгу Заруцкого – «единицу», где отразилась особая эстетика пальцев и касаний. В «артериях…» тоже «строки сочатся сквозь пальцы» как через единственный медиум между телом и поверхностью листа.  

Гибридность отменяет законы, к которым мы привыкли: чернила оказываются не внешним по отношению к телу ресурсом – они скрыты в нём, а кровь потенциально может стать источником поэтического. В «артериях…» эта текучесть создаёт особый эротизм письма, когда предательски способно повести себя не тело, но текст.

 

письмо поцелуи ласки

 

и

предательство текста.

 

Тело будто бы всегда с нами – а вот текст, материально воплощаясь, становится собой и уходит, сепарируется, наделяется субъектностью. Эта субъектность текста намагничивает слова, заставляя всю невербальную материальность, от красок и перьев до металлических предметов и вешалок, стянуться в пространство листа. 

Этими логиками организован второй текст «артерий…» – «Мы». Это «мы» – не сумма Я и Другого, а примагничивание, отталкивание и конечное вторжение в тело Я – иного, инородного. Болезнь, только единожды названная прямо, появляется как тень и ставит точку в одиночестве субъекта, ещё не сияя своей смертельной опасностью, посылая едва различимые сигналы. Тело проживает время болезни особым образом – в опасной близости к смерти прерываются линейность и дефолтность самой категории повседневного, а болезненность становится врывающимся вихрем проблематизации.

«артерии/ …из слов» ставят вопрос о наших способах мыслить о теле: оно континуально, мы не замечаем в нём пустот и зияний, но можем вообразить его дискретным, разъятым, узреть в нём сложносоставленную конструкцию. В этом ещё одна зона близости телесности и слова: мы так же можем рассмотреть графику каждой буквы, поддаваясь дискретности алфавита, но можем всмотреться в континуальность слов, в историю, в нарратив. Этот двойной эффект возможен за счёт того, что книга – артефакт не только вербального и визуального восприятия, но и тактильного: машинопись исключает унификацию, неизбежно возникающую в цифровой среде.

Текст «одноитожевремя» демонстрирует это рецептивное двойничество: нам не столь важно, на что похоже пустое пространство, не захваченное буквами (недаром тексты в первой веб-публикации и в книге несколько отличаются) – важно само отсутствие целостности, сам распад – распад повседневности времени, его множественная симультанность. Парадокс: этот круг мы воспринимаем целостно, континуально, не как набор строчек – при этом он даже не говорит о распаде и разложении, а показывает его, являет собой.

3.

 

Тело способно стать поверхностью для высказывания и для знакомства, поэтому поэтика и политика тату – отдельная зона болезненного сомнения субъекта («молчат ли чернила под кожей»). Тату, с одной стороны, – ненадёжный медиум, позволяющий только «раскрыть руки как чужой дневник» и не получить ответа от Другого. Но при этом, используя ресурсы разных семиотических систем, оно навсегда меняет пространство тела, совмещая текстуальность, визуальность и телесность в хронотопе частной человеческой жизни. Это совмещение могущественной способности трансформировать и коммуникативной ненадёжности преобразуется в россыпь вопросов: как в «хронотопе тела» возникает набор идентичностей, как связана внешняя телесность и всегда мыслимая нарративно идентичность? Может ли её выразить наррация тату (и всегда ли идентичность нарративна? Бывает ли идентичность, не предусматривающая рассказывания?).

В «артериях…» конвенциональные способы предъявлять конфигурации собственных идентичностей окружающим – остраняются радикальным образом. Окружающие создают образ образа, помнят набор признаков отождествления, идентифицируя других в соответствии с ними – и тело здесь выступает как первый триггер узнавания. Заруцкий подрывает репрессивные механики узнавания и отказывается от соответствия любой перманентности, вчитанной окружающими, провозглашая

 

                                                                                                    непрерывные                                                                                                                                   мутации образа.

  

В тексте «(      )» само слово «отождествление» рассекается на недографемы и тянет за собой след, напоминающий дорожку крови или остатки раздавленных насекомьих тел.

Поэтому, становясь наблюдателями поиска идентичностей, перебора «я», составляющих субъект, отталкиваний от «не-я», складывающихся в «зыбкий архипелаг», мы слышим, как в «артериях…» молчит собеседник: читатель постоянно сталкивается с отсутствием ответа, разрывами, коммуникативными катастрофами. В этом смысле едва возникающая и едва различимая, редкая рифма («временем/прикосновением») воспринимается как артикуляция и знак присутствия такого замыкающегося на себе монолога-эха на фоне тотальной тишины.

Коммуникация заболочена, а субъект ищет способы дышать в мутном времени. Текст «i», например, фиксирует возможность скользкой и тревожной коммуникации, непойманного или несформированного вайба, когда Я и Другой отдельны в ощущении скрытой сюиты атмосфер, как отдельны в пространстве этой страницы кластеры наваливающихся друг на друга стихов. Хрупкие идентичности не могут быть опосредованы нарративом и явиться на свет, когда сталкиваются с внезапностью вопроса и грубой попыткой герменевтики Другого (и не хотят превратиться в перманентный слепок, служащий только для внешнего узнавания). Вайб – категория не пространства, а времени: и убегающая в этом стихотворении от i точка, сама ситуация нерасставленности точек над i – знаки блаженной неполноты знания о Другом, пребывания во времени и динамике узнавания друг друга.

 

4.

 

Исследовать телесность можно из внешней позиции, видя целостность и внешние границы тела, а можно – изнутри, в эти границы упираясь и открывая совершенно иную перспективу: назвать диптих «артерии/ …из слов» мог только тот, кто осмысляет телесность из некой внутренней точки. Из этой точки будто бы видны сны:

 

это сны вливаются в память тела

минуя дальнейшую пересборку.

 

Тело сновидца оказывается обмякшим архивом, хранилищем нарративов, не проанализированных и не встраивающихся в поиск идентичностей. Онейрические логики и грамматики проникают и в бодрую реальность: во второй части диптиха звуки повседневности отсоединяются друг от друга – и трансформируется её локальная мифология: возникает таинственный Гор-электротранс, сопровождаемый застывшей красной надписью: «Заканчивайте-переход». Морфемное расслоение заставляет нас разделить и слово «электротранс» – и тогда завершение перехода приобретает отнюдь не бытовые коннотации перебегания через зебру и не мистические смыслы перехода в иной мир, а семантику транс-перехода – правда, ещё не случившегося, только начатого, не завершенного. Тексты части «…из слов» вообще обращаются к зазору, к возможности, к недопроявленности и потенциальности – тому пространству, из которого может произрасти или естественным образом возникнуть поэзия. История способна быть рассказанной в нужный момент, явиться нам, она потенциальна: перед нами «поэзия полная неперерезанных пуповин».

Поэтическое время в этой книге – время между настоящим и будущим, наступающее, но ещё не наступившее, время прокравшейся болезни, но ещё не давшей о себе знать, грядущей катастрофы, сжимающей дыхание. Субъект оказывается тревожной суммой имманентного и дефолтного тела Я и инородного Другого внутри. Прикосновения и взаимность между ними возможны без контакта, а воздушно-капельный путь будто бы более интимен и более опасен, чем физический контакт в пространстве. Вирус приходит как часть тела Другого, как фрагмент инородной телесности внутри нас, а не просто обезличенная частичка.

5.

 

Наиболее кровоточащий из всех вопросов об этой книге: как она читается в реальности после 24 февраля? Части «…из слов» предпослан императив: «читать на довоенном языке». Мне кажется, мультимодальные тексты обладают мощной способностью к реконтекстуализации: завершается часть «…из слов» как раз бессловесно, почти экспрессионистским жестом – широким знаком перечеркивания, который сейчас прочитывается как символ невозможности словесного, знак внутреннего запрета и внутреннего сомнения. В этой книге нет провиденциальности, но есть тревожность январских и февральских дней 22-го года: тревожность как слабость и тревожность как готовность мобилизоваться для сопротивления катастрофе.

[1] Н. М. Азарова О длине стихотворной строки, или можно ли формализовать телесность в стихе. Ссылка:
https://www.nlobooks.ru/magazines/novoe_literaturnoe_obozrenie/135_nlo_5_2015/article/11614/

[2] М. И. Шапир О пределах длины стиха в верлибре (Д. А. Пригов и другие). Ссылка: https://rvb.ru/philologica/06rus/06rus_prigov.htm

[3] Павел Заруцкий. Когда стихотворение становится экраном. Ссылка: http://fajro.online/PavelZarutsky.html

[4] М. Н. Липовецкий Сорокин-троп: карнализация. Ссылка: https://www.nlobooks.ru/magazines/novoe_literaturnoe_obozrenie/120_nlo_2_2013/article/10375/

[5] Павел Арсеньев. Жест и инструмент: к антропологии литературной техники. // Павел Арсеньев. Литература факта высказывания. Очерки по прагматике и материальной истории литературы. – СПб.: Транслит, 2019. – 188 с.

[6] Алексей Масалов. CARNIS ET MACHINA (О книге: Павел Заруцкий. Единица. СПб.: Ночные травы, 2021. 16 с.). Ссылка: https://literratura.org/criticism/4571-aleksey-masalov-carnis-et-machina.html

Два потока: о новой книге Павла Заруцкого

Заруцкий Павел. Артерии/ …из слов. СПб.: Темерон, 2022. – 24 с.

 

Книга, в которой очень большую роль играет визуальный элемент, представляет собой два потока, идущие от обложек и встречающиеся в середине (причем не точно в середине). Нелегко решить, который из них первый, хотя бы для того, чтобы пронумеровать страницы для ссылок. Пусть первым словом будет «артерии», к которому вроде бы присоединяются «…из слов» в начале другого потока. Но можно было бы начать и с многоточия. Автор предлагает «читать на довоенном языке» (с. 23) – но произошедшее накапливалось очень давно, не у одного Дали было «предчувствие гражданской войны» – так что с точки зрения языка изменилось немногое. Мы давно попали во время после, в «имяплетение смерти» (с. 1).

«Нужно ли слово телу»? (с. 4). В нас, читающих и пишущих, слово въелось так, что чернила под кожей (с. 4). Словам без тела никак, «раскрыть руки как чужой дневник» (с. 4), из предметов и неожиданностей внешнего мира слова и приходят. А слова телу? Учитывая «предательство текста» (с. 4), то, что слова не смогли повлиять на события, и словами вовсю пользуются, чтобы нам лгать. С одной стороны слова о сновидении, заклинании, отрицании, с другой – огромный перевешивающий их прямоугольник кровавого цвета (с. 7). Возможно, чужая и память, слова, проваливаясь в нее, оставляют человека в одиночестве. «Потерянное касание» (с. 5) – бледным шрифтом, выцветая на глазах. И «как теперь утаить хоть слово // когда двое по одну сторону сжатых губ» (с. 5) – встреча оказывается слиянием.

«Скорлупу оставляют птицы» (с. 6), вылупляются из слов, вырываются. Человек – возгорание, это тоже не слова. Но слова многовариантны. «Смотри лаской» (с. 5), если читать по вертикали, но по горизонтали это ласка распада. Слияние недостаточно, нужно и разделение, причем одновременно. Слова в состоянии уловить взаимопроникновение объятия и истории. «Изгнанник в лабиринте артерий» (с. 6) – происходящее и в личном, и в общественном мире действительно у нас в крови.

Нас лишают права различать и меняться. «За взглядом запрета // в области неразличия» (с. 8), за размытой чертой – «зыбкий / архипелаг // отблесков» (с. 8), та подвижность, которая и есть человек, а не труп. Речь вариантна, строки двоятся, но и человек одновременно и друг, и недруг, и сдавивший горло вирус (с. 9). Не теряет ли боль себя, если звучит словами? Но молчание лишит вариантности. Если молчать, прошлое объявит себя настоящим (с. 14), и тогда из него точно не выбраться. Смерть становится временем, потому что она тоже перемена (с. 10). Временем, за которое человек ответственен, «нести его как болезнь // передавая каждым словом // будто // прикосновением» (с. 10).

Далее черный крест неудачи, запрета, гибели (с. 11) – но за ним есть иное. Есть «не», отказ, сопротивление, полное «перерезанных пуповин» (с. 22) взросление, отказ от уютности, открытость смерти. «Не» пародирует и канцелярский штамп, «копия не верна» (с. 18), мы и создаем, и не создаем свои копии из слов, и это вовсе не копии. «Это стихотворение готово быть написанным» (с. 15) – одновременно возможность и ирония над схемой. «Это стихотворение стесняется показаться при свете» (с. 17) – одновременно неуверенное, бережное, ненавязчивое, хранящее приватность.

Слово вариативнее тела, потому телу и нужно. «Поэзия как и политика невозможна при устойчивости иерархий» (с. 21), замораживающая все власть отменяет и поэзию, и политику, все, кроме себя. Но шарообразный монолит «одно и то же время» (с. 20) раскалывается и рассыпается, так как нежизнеспособен. Хотя язык как глоток вина – тяжел, рушится, оставляет руины – но из таких руин возможно что-то иное. Поиски себя изменившегося в искаженном, разрушенном, случайном, едва заметном (с. 13). В виде кентавра с головой египетского бога и телом девушки (с. 12) – или кого-то еще, потому что переход не закончить, не остановить.

А можно было бы начать и с многоточия. Но это не изменит связи Заруцкого с традицией западной визуальной поэзии, с многозначностью, переменой, свободой – тем, что необходимо сейчас и всегда.

Провод, разбухший от крови: о новой книге Павла Заруцкого

Заруцкий Павел. Артерии/ …из слов. СПб.: Темерон, 2022. – 24 с. 

 

Вторая поэтическая книга Павла Заруцкого «артерии/...из слов», изданная в его собственном издательстве «темерон», распадается на две разнородные части ‒ в противовес первой, предлагающей целостность и замкнутость на всех уровнях. Форма книги-перевёртыша усиливает дистанцию между двумя входящими в неё циклами, поэтому кажется логичным прежде всего рассматривать их в качестве отдельных поэтических образований, улавливая объединяющие оба цикла вибрации, отражённые общностью обложки.

Цикл «артерии» сознательно выстраивается в лирический нарратив ‒ перед нами история субъекта, за которым скрывается живой человек ‒ столкнувшийся с одиночеством, любовью, желанием, смертью ‒ растерянный, задающий вопросы ‒ и читателю, и ‒ прежде всего ‒ самому себе. Кажется, будто заметная линейность текста может противоречить разветвлённости артерий, выведенных в название цикла ‒ но если вспомнить, что их функция ‒ перегонять кровь от сердца по всему организму, то мы придём к теме рассредоточения, исследования ‒ выхода за пределы одной точки, когда субъект оказывается «изгнанником в лабиринте артерий» («i») ‒ живым, уязвимым ‒ и лишённым статичности и отстранённости в своей готовности осознать себя таковым. Цикл начинается самым хронологически поздним стихотворением, сразу обозначающим неуверенность в способностях письма и поэтического оказываться проводником чувства: «нужно ли слово телу» («после») ‒ спрашивает текст, в то же время обозначая неразрывную связь письма и телесности ‒ «так строки сочатся сквозь пальцы» («после») ‒  свойственную поэзии Заруцкого, которая неразрывно соединена с использованием печатной машинки в качестве медиума, требующего телесного вовлечения в процесс создания текста. Телесность оказывается и способом изучения себя: через болезнь («мы»),  сновидение («mer») и желание («( )») ‒ которые становятся проводниками чувства или человеческого, скрывающегося за невозможностью речи или внутреннего прикосновения ‒ пишущий распознаёт собственные сигналы и пытается зафиксировать их посредством слов. С другой стороны, в каждом из этих текстов угадывается другой ‒ источник переживания или адресат сообщения ‒ разрывающий целостность, свойственную многим текстам первой книги: исследование себя раз за разом происходит через чьё-то присутствие рядом и неизбежность взаимодействия. В последнем тексте цикла ‒ поименованном прочерком ‒ телесность и коммуникация достигают своего апогея: смерть распознаётся под впечатлением от чужой смерти ‒ через «заражённое снами сердцебиение» и «мятежное тело», которое ‒ за неимением возможности прямого соприкосновения ни с собственным переживанием, ни с исчезнувшим другим ‒ вынуждено снова обращаться к словам.

Второй цикл книги ‒ «...из слов» ‒ представляет собой своего рода экспериментальную лабораторию, наследующую концептуалистским принципам и наполненную перекличками ‒ вплоть до прямых посвящений современным авторам. В этой части книги исследование движется в сторону разнообразия практик и материалов: внедрение в поэзию объектов материального мира (лезвие, крючок, фрагмент лампочки), осваивающих окружающее пространство, ‒ коллаж, разрыв канвы текста, отпечатки пальцев. Тексты приобретают политическое измерение ‒ не только эксплицитно («зима 2021», «гор-электротранс»), но и через предваряющее цикл указание «читать на довоенном языке», архивирующее и консервирующее используемые поэтические практики ‒ и увеличивающее дистанцию между читателем и помещёнными в книгу стихотворениями. Вынесенный в название диптих «...из слов» проблематизирует материальную сторону машинописного текста и возможность его воспроизводимости ‒ обозначая при этом слово внутри цикла как строительный материал для создания концептуальных текстов, способных оказаться экспонатами, висящими на стене музея и «не несущими ответственности за оставленные взгляды» («о безответственности»).

Кажется, будто обе части книги практически не пересекаются друг с другом, представляя собой обособленные поэтические эксперименты, существующие внутри параллельных линий поэтической работы автора. Однако сопоставление книги «артерии/...из слов» с первой книгой Заруцкого даёт возможность увидеть общую тенденцию, объединяющую оба цикла. Если дебютная «Единица» представляла собой отстранённое исследование человека через себя, наследующее Витгенштейновскому «о чем невозможно говорить, о том следует молчать» и строгой герметичности конкретной поэзии, то вторая книга смягчает эти принципы и оказывается сложным и откровенным исследованием человека в себе, человека в другом и объединяющего их мира ‒ через болезненное приближение к внутреннему, скрывающемуся за словами и телом ‒ и экспериментальное изучение окружающего мира, всё больше находящего себе место в поэтических текстах. И в этом процессе, может быть, кроется ответ на вопрос, заданный в «не-машине» ‒ одном из самых диалогичных текстов первой книги ‒‒ «как найти слово / что сможет / отделить/ плоть / от____ / машины».

Тонкие линии: о новой книге Павла Заруцкого

Заруцкий Павел. Артерии/ …из слов. СПб.: Темерон, 2022. – 24 с. 

 

Вряд ли когда-нибудь [когда-нибудь когда] мы узнаем, где пульсируют знаки вещей и сами вещи пульсируют [пульсируют] не всегда ещё названные по имени… Как проникнуть в зримое [н е з р и м о е] слово, не поранившись и не изранив его своим властным вторжением… Как обнаружить его тайные смыслы через явленное нам пространство стиха…

Книга Павла Заруцкого «Артерии/ ...из слов» внимательна [предельно внимательна] к миграции букв и смыслов: как будто нам || | вдруг || || почему-то | ||| ||| дано увидеть дактилоскопию стиха. Мы можем попытаться «считать» энигматический код стихотворного текста, прочитать по зримым его отпечаткам неповторимость человеческого – поэтического – голоса, [исследуя] следуя за д в и ж (ж) е н и е м  слов. Возможно, поэтому совсем не случайно на одной из страниц «Артерий / из слов» возникает слабый [сделанный красными чернилами] отпечаток пальца, его можно «прочитать» и как авторскую подпись и как новый знак [код] стиха.

Графический облик стихотворений П. Заруцкого выявляет || ||| проявляет |||| их семантику не только через сбивчивую || ||| рассыпающуюся || ||| | разветвляющуюся строку – новые смыслы высказывания рождаются также благодаря дополнительным | |||| | ||| | дополняющим | ||| | || | | визуальным элементам. Иногда строки прорезаны справа налево // по диагонали // красно-чёрной линией, тревожной и тревожащей, иногда строка расползается, слова двоятся, их чрезвычайно сложно прочитать из-за непропечатанности некоторых букв. Тонкие [линии] артерии из слов, возникающие на листе белой бумаги, то появляются, то пропадают (как будто сбивается пульс). Листы содержат не только остановленные в сложном движении буквы/слова: то сгрудившиеся в тавтологичном повторении и образующие некий круг, из которого вычленены и «брошенные» рядом куски текста, то вертикально или диагонально смещённые строки, но и дополнительную – дополняющую стихотворные тексты – вещественную реальность: перо птицы, лезвие, прорезающее страницу, прямоугольный лоскут бордово-красной льняной ткани, рисунки. Таким непростым способом создаётся особая напряжённость каждого стихотворения, многоуровневость его прочтения.

(Стоит сказать, что все листы этой книги сделаны на пишущей машинке в формате А-4 вручную и только после этого – скопированные – они собраны в книгу.) В «Артериях/ ...из слов» заключено не только графическое и словесное вопрошание, но и жест молчания, через который просвечивает иная [другая] реальность, которую невозможно выразить исключительно словом.

И совсем не случайно, что авторские (машинописные) листы этой книги нашли своё уникальное место в пространство выставки «Параллельные флейты века», которая проходила с 30 мая по 12 июня 2022 года в Москве в Культпроекте Нигде Кроме. Выставка задумывалась кураторами (филологом Владимиром Фещенко и поэтом Татьяной Грауз) как своеобразный оммаж творчеству русско-австрийской поэтессы, переводчицы, эссеистки и музыковеда Елизаветы Мнацакановой, одной из крупнейших фигур неофициальной культуры России и русского зарубежья и одной из наиболее радикальных экспериментаторов в истории отечественной поэзии, искавшей соединение поэзии и музыки [её стихи напоминают музыкальные партитуры], слова и графического образа. В метафизических визуально-поэтических текстах-рисунках Мнацакановой слова постепенно превращаются в вязь, в некие переплетённые линии, рядом с которыми часто присутствует образ-тень «руки творящей», как бы преобразующей письмо «осмысленное» во что-то иное, существующее за пределами прямого речевого высказывания (или, наоборот, преобразующей случайные знаки в осмысленное письмо) [1]. На выставке «Параллельные флейты века» были представлены работы поэтов, исследующие визуальность текста (С. Литвак, П. Заруцкого, Е. Харитонова, Д. Наринса, Т. Грауз), и художников, основные творческие искания которых связаны с book-art (М. Погарского, К. Матиссен, А. Парыгина, И. Улангина, А. Суздалева, В. Корчагина, Н. Ширяевой). Стихотворные листы книги «Артерии / из слов» Павла Заруцкого и сама книга органично вошли в экспозицию, где были показаны ||| || проявлены || | || различные поэтические и художественные практики взаимодействия художественного образа и слова.

[1] См. Татьяна Грауз о поэтике Е. А. Мнацакановой (1922 – 2019): 1) Слова признаются в своей способности быть // Дискурс. 30 сентября 2019. https://discours.io/articles/culture/slova-priznayutsya-v-svoey-sposobnosti-byt и 2) Слова признаются в своей способности быть [#2] // Волга. № 1. 2022., а также Татьяна Грауз. Слово. Буква. Образ. О визуальном в поэзии // Дискурс. 18 января 2016. https://discours.io/articles/theory/slovo-bukva-obraz-o-vizualnom-v-poezii

Ясмина Топич. Записать пустоту (перевод с сербского Анны Ростокиной)

(ПАХЛО ДОЖДЕМ)

 

Пахло дождем. И ощущением,

не поддающимся словам, не поддающимся описанию.

В незнакомом городе, в добровольном изгнании,

по ту сторону допустимой жизни.

Когда улицы незнакомы, но узнаваемы

и есть стремление в движении руки

к неоткрытой точке на карте –

Во вращении педалей, быстром мелькании

огней светофора.

 

Пахло дождем. Неочищенным картофелем

в духовке. Он, желтый, затем румяный,

похож на участки сморщенной кожи.

Позже – снова улицей.

Искусство и сила педалей маркируют места,

а метро, похожее на Дунай, шумит под землей, как

червяк, без дождя не умеющий выбраться на поверхность.

 

Запах. Когда ты один, чужак в чужом городе,

и у тебя ничего нет, кроме еще не созданного искусства;

И небу нужен стимул, чтобы пролиться дождем!

Впечатать шедевры в почву

и смыть кровь, заново окрашивающую фасады...

У тебя ничего нет, только руки и ноги и прокатный велосипед:

наматывай километры всегда одинаковыми, узнаваемыми кругами.

 

Один из них вытянется в дождевую каплю, и потом еще сотня,

еще тысяча прольется и смоет следы.

 

II.

Проводим вместе время, говорим, гуляем,

позванивают велосипеды в майской ночи –

лишь бы вывести запах одиночества.

 

Краснеет зонтик незнакомого каштана,

пока из парка по соседству не подкрадется

запах бузины и морось:

призрак отравленного родного города.

 

В тебе улицы как магистрали.

Несутся быстрые спортивные автомобили,

страждущие страха, перерастающего

в истерию возможной жизни,

так же, как и в познаваемом –

 

Вы с городом меняетесь на скорости, и в замедлении момента

вас несет большой и маленький Дунай,

а кабак «Живот» нам обещает ладное пищеварение.

 

Музыка во мне все тише. Скрипит сидение,

взвизгивают тормоза. Красота ухоженных мест;

Барочные мальчики и крепкие женщины, веселые старушки

из дома престарелых по соседству,

сто евро стоит каждый сотый кирпич с гербом

Франца Иосифа.

Таинственные проститутки, которых видно лишь

в неоновой рекламе, розовой и голубой,

отличные товарки. Незаметные.

Соседи по субботам решаются включить на всю катушку

Пако де Лусию, и все же нет здесь живости гитары.

 

Музыка моих стихов скрывается меж стен квартиры.

Теперь в музеях тишина, шедевры могут отдохнуть

от каждодневного употребления.

 

(Моцарт пока что не пугает ребятню, но, возможно, будет!)

 

Когда стихают городские голоса

и не срабатывают аппараты в выжидании дождя,

у меня с собой лишь карандаш и стих

на языке, понятном только мне.

 

 

Да и вообще, кому еще есть дело до дождя.

 

 

СТУЖА В КОСТЯХ

 

В этом уголке кафе

места больше нет ни для кого!

Но есть вид –

на стакан, стол, стекло,

метель –

 

Несущественный пейзаж!

 

Смотри, как трепещет этот тент на ветру,

беспокойный, как время вдвоем!

 

И взгляд, перемахнув через край стакана,

Добрался до черты моей тени

Короткие новости, пауза – и разговоры.

 

А я вижу этот навес над нашими головами,

что беснуется и хочет вырваться!

 

Приглушенный свет благотворен для приглушенной тоски

Неумолимые спазмы в животе

в борьбе с решением.

Падает взгляд на преломленную поверхность лица,

гнет ее, как соломинку, не полученную к напитку.

 

Не произнесено, но отчетливо видно.

 

Быть бы мне просто гневным куском ткани,

больше ничего не накрывающим

и летящим ко всем чертям!

 

 

В ЗДАНИИ

 

Надо было пройти через все это заново:

Жаркие дни в июле. Растерянность и испуг,

двукратное выжидание.

Словно дождь все время накрывал собой

вопросы и немые ответы, где-то вдалеке.

 

Затем – терпеливый уход и пребывание

все в тех же четырех стенах.

Надо было заново узнать

все то, что было ясно и тем,

кто размеренно говорил с кафедры,

прищурив глаз:

– Вещи не будут познаны!

 

Привыкнуть к отстаиванию очередей

у служебного окошка.

В ожидании печати

продлеваемого бесконечно времени,

и так далее... и для чего?

Ради бдения над книгами,

в которых долго пребывает тишь.

Пока несется пыль и гарь

на окна читального зала.

 

Надо было заново пройти

через все эти коридоры

и ни разу не обернуться!

(Это звучит так излишне и точно.)

Забыть среди многих имен

те, из-за которых все произошло...

Не подглядывать в замочные скважины загадок.

Вырасти.

Чтобы увидеть, что

через все это надо пройти заново.

 

Время, чтобы тишь заново поднялась

с листов, чтоб ожила пустошь, ведь

Все, чего я касаюсь, входит в меня и остается внутри.

 

 

СОЗРЕВАНИЕ В НЕПОДВИЖНОСТИ

 

Я расту (– Выросла!) среди летних теней

в таинственном движении по асфальту, к скуке. Словно

все еще длится: созревание, сладость зрелого,

перезрелого. Пресного.

В машине, в пути по кругу, радует ветерок,

внезапный смех – как пыль, отлетевшая в тень.

Собраны в одном месте, заперты в комнатах

наших страхов, уже проданы за бесценок.

Лишь несколько друзей действительно бодрствуют.

Переплетаются повести...

Мы едем в никуда. Пункты назначения – как порты

на седьмой стороне света, мигающие на телеэкране.

Необходимые иллюзии, чтобы возвращаться в себя,

лишь вкусив удовольствие. К свободе быть собой,

но все же в тайне. Здесь, во тьме, в городской мифологии,

среди всего, что не позволит нам быть,

еще один круг: шампанского и выпрошенного счастья.

Занятия симулируемой страстью.

Мы будем помнить друг друга по запахам кожи.

И, вижу, выстроены, как огни на автостраде,

мы и в безумии, и в скуке.

Что же перед нами, как не тьма.

 

 

ПРЕДЧУВСТВИЕ ЗИМЫ

                              Неспешно заканчивалось лето ливнем.

                              – Йован Христич

 

В конце непременно должен пролиться ливень.

Воображаемая межа между легкостью и серьезным –

Мы окончили свои путешествия,

ведомые жаждой солнца и танца – всего!

Еще одно лето у нас за плечами и море,

огромный сантимент, в котором легко утонуть.

 

Мы покидали свои зимние клетки, как

обязанность поддерживать огонь в очаге,

озноб сугробов, мир во сне.

 

Покончено с пейзажами, за окнами

автобуса под солнцем, в светящихся закатных водах.

Плывя тем же путем

к старым добрым комнатам, я замечаю иллюзорность всего...

 

Города, подробно отраженные в воде.

В ночи, когда душа спит с открытыми глазами.

Города, в которых мы могли бы жить,

вдалеке от своих людей, стремясь к себе.

Смыв накопленную дождевую воду яда.

На миг отбросив маски.

 

Патетика льется из магнитолы водителя,

к родным краям.

Начали в этой комнате, в ней и закончим,

С новым предчувствием зимы.

Вспоминая легкость,

реальность своих конечностей...

В темном углу комнаты выжидает маска.

 

 

ЗАПИСАТЬ ПУСТОТУ

 

Под чистым зимним небом.

 

Представить поднятые белые флаги,

развеваемые ветром,

с еще не сбывшимся в ближайшем будущем,

чей якорь – стертое совсем недавно прошлое.

 

Погрузить мысли в текст ежедневной прессы,

вечно полной информации о том, что

по-настоящему случилось по ту сторону реальности,

в которой не живем ни ты, ни я,

 

но нет такого заголовка, который описал бы

ясный зимний день под обманчивым солнцем,

чьи лучи вычерчивают гербы на белых флагах

в их движении –

 

ненапечатанные заголовки...

 

Записать пустоту проще, чем кажется.

Достаточно потратить время на это. То да сё.

Куда сложней дождаться ночи, глядя в одну точку.

 

И все-таки она вертится.

 

Пока мы ожидаем нежного конца.

 

 

ОТКРЫТКА ИЗ ДОМА

стихи отечественные

 

Ты удивишься, с чего это вдруг я шлю открытку из

дома тебе в дорогу, тебе на пляж и в

ресторан на променаде. Пока солнце неумолимо тонет,

поверь, мы видим в воде одно и то же солнечное ускользание

 

Но

 

мое тело сжалось в самой глубине

этого полуострова, на суше, будто рыба в постели.

И, отпивая из бутылки простую воду, я почти что

ощущаю соляные испарения, там, у тебя.

Послушай, погода здесь обыкновенно скверная,

как будто есть стандарт, который подразумевает, что

так и должно быть.

 

Иду на почту, описываю круг с невидимым

листом картона во внутреннем кармане:

церковь, школа, городской парк и так далее

вполне бы уместились на миниатюрном изображении!

Направленная стрелка указывает место,

где, ты предположишь, нахожусь я.

И, представь себе, ты отвечаешь на мою открытку

пригоршней мелочей, водой, несущей мое имя,

рыбой с рисом на тарелке, уже

съеденным, затемненным местом, что не

поместится ни на одной открытке.

Вот так я чувствую себя.

 

Открытка, ты догадываешься,

Вымышленная вещица.

Белизна, которую мне хочется заполнить, сравнивая

Два вида путешествий, недоумевая, которое важнее:

То, что здесь, в комнате, где каждый шаг –

невидимая черта, которую нужно переступить,

 

или

 

реальное движение тела, выгибающее нас, словно

кривое зеркало, а сон струится с каждым

отблеском солнца на воде, в то, что мы есть опять?

Не нахожу ответа. Я сказала, время здесь

неустойчиво, внутренние часы скачут, пропуская

один удар из пяти, но, впрочем, я начинаю повторяться.

Достаточно еще раз написать:

Жду, чтобы ты вернулся.

 

 

МЫ ТОЛЬКО В ЧТЕНИИ И ЖИЛИ

 

Потерялась в пространстве книги,

меня преследовали слова на незнакомом языке,

с теплой средиземноморской мелодикой, как пребывание

вдвоем на островах, где непременно возрождается радость.

 

И два пространства, очерченные тенями и музыкой,

стирали меня; Низводя на тот же уровень,

что и линия, не проведенная

в низу листа, вне сноски.

 

Там, где принадлежность замирала,

разгоралась страсть к написанному, одному

из возможных миров, смываемых,

как типографская ошибка. 

 

А пространство книги изменяло нашу форму

лиц, давало назначение. И я была. –

По-настоящему прижавшись к образам и строкам,

как некогда к плечу,

грезя о северных морях, таких живых,

из писем, разбитых на стихотворные строки.

 

Прислушивалась, когда же золотые хлебные жучки

поползут по коже, вздрагивая. Находилась

под полярным светом, на расстоянии руки от

инаковости иной, реальной жизни...

 

Но мы лишь в чтении и жили, сравнивая

то, что было до и после написанного, а твои глаза,

ореховые скорлупки на черте воображаемого,

Были и морями, и бессонницей.

 

Теперь проскальзываю мимо айсбергов, чьи имена

и назначение не узнаю.

И, как в глубоком, глубочайшем подледном сне,

какой-то голос призывает меня из круга света,

в котором больше невозможно быть.

Этим утром, с утра и до ночи.

 

 

РАВНОВЕСИЕ

 

Попытайся писать о мире, в который приезжаешь,

в ранний час, самое время для новой жизни,

искушений, что едва заметно легче.

 

Пока огни железнодорожного вокзала

гаснут перед тобой, встречая только начинающийся день.

 

Попытайся описать шагами каждый след города,

что оставит на тебе пометку, как на маленькой подвижной карте,

а с ней совсем иные ожидания.

 

Вдыхаешь воздух, выдыхаешь прошлое,

окружена и прошлым, и настоящим,

Вдыхаешь запахи, вбираешь мелкие узоры на фасадах;

потаенные площади, неизведанные улицы и

 

Новые голоса.

Отзвуки.

Фотографии и рельефы.

 

Попытайся написать о городе, не более временном, чем

жизнь сама! Не забывай людей, знакомства,

бары, улицы. Пусть твоим долгом станет сделать

невидимое видимым, и места пустот

или радостное празднование, будто бы и ты в веках.

 

Присмотрись как следует к своим шагам

и шрамам тронутых концом существований.

Возьми кого-нибудь за руку, чтобы вместе идти

все в то же предрассветное приветствие приезжим –

 

Попытайся удержать мир внутри себя и по отбытии,

как видимый свет, который затухает,

затухает и приходит вновь.

 

Грац, 2014

Анна Сеферович. Ее мать возвращается с гор (перевод с сербского Анны Ростокиной)

СВОБОДА СБРАСЫВАЕТ ПРЕДПИСАННОЕ ЗАВТРА СО СКАЛЫ

 

Запах осенней листвы –

Разложение, таяние

 

Груши, грецкие орехи –

Созревание, падение

 

Дым –

Ветви, пластик –

Горение

 

Уголь, дерево в кубометрах –

Здесь, и слава богу

 

Птицы летят на юг –

Скользят созвездия

 

Ее мать возвращается с гор и

Пахнет мокрой шерстью, животными и травами

 

Принесла рассказ о женщине, что там жила

Не так давно –

Сбросила одиннадцать новорожденных младенцев со скалы –

Говорят, они считали

У нее были разные любовники –

Говорят, они смотрели

Она хотела сохранить все в тайне –

Говорят, были уверены, что так

 

(слышу их дыхание сквозь стены

у них блестящие зубы

острые глаза)

 

Но ее мать думала

Что та просто не хотела больше детей

Спать с мужем – это была еще одна повинность в веренице дел

 

Теперь этот лес проклят

Его заполонили души ее детей –

Все знают: дети, умершие некрещенными, превращаются в кикимор

 

Охотник убил зверя, оленя-рогача, часть этого леса

А все, что во власти леса –

То под запретом

Демоны разъярились

 

Теперь, два месяца спустя, охотник умирает от быстро прогрессирующего рака

Его тело превращается в

Дикое мясо

Неприрученное

Неконтролируемое мясо

 

Его тело превращается в

Сжирающего его демона

 

И, конечно, в этом виновата женщина

Уже мертвая женщина

Все знают: женщина превращает мужское тело

В дикое, неконтролируемое мясо

 

Сейчас та самая пора – сезон забоя скотины

Животных всегда называют одинаково

Новое животное, старое имя

Имя живет, животное умирает

 

Механизм замещает части

Это так везде, там просто очевиднее

 

Там сейчас красиво

Нет тумана

Всюду солнце

И листья ежевики бордового оттенка

 

Дымоходы

Теплый свет в окнах

Тесный воздух, давайте вместе в тесноте

Семья

И это никогда не прекращается

Семья

Ты моя семья

Это никогда не прекращается

Животные

Ты мои животные

Это никогда не прекращается

 

 

МОГЛА БЫ ИЗРЕДКА И ПОКАЗАТЬ СВОЮ ЛЮБОВЬ

 

Сначала слышалось

Металлическая садовая калитка

Громко лязгает

А потом ее каблуки

Бурят бетон

С директорским нажимом

Вызывая напряженную смесь

Ожидания, нервного волнения

И странного чувства вины

Безо всякой видимой причины –

 

Мама приехала домой!

С чемоданами, полными

Сладостей для детей

Красиво упакованных

Историй для взрослых

 

Матери

Ах, эти матери

Наши матери

 

Стойкие блондинки, отвечающие за

Угольные разрезы

За добывающих мужчин

(он жив, все хорошо

он внутри

он зарабатывает, производит)

 

Матери, равнодушные

К детям

Производили на свет детей

Поставляли чистые простыни

Подавали на стол еду

Подавали развлечения

 

Впрочем, развлечений не было

Нет

Без развлечений

 

Однажды ей предложили

Дом на святой земле

Та отказалась

Не захотела там жить

Сказала, что за равнина

И без птиц

Плоский блин святой земли

Нет, это не для меня!

 

Еще она сказала, что в некоторых

Странах, где она была в своих

Командировках

Не было хлопкового нижнего белья

Приходится ждать своей очереди

Чтобы его купить

 

С голой попой?

Спрашивали дети, заливаясь

 

И что еще в одной стране

У женщин были самые длинные ноги

Из всех что она видела в жизни

Те пили, как чемпионы

Разбивая длинные стройные колени

О старые каменные улицы

 

Она пробовала угрей

Лягушек

Змей и какие-то желатиновые десерты

Пила мартини

И черных русских

И белых русских

И летала на самолетах

Где обед давали в красивой

Упаковке на пластиковых подносах

 

(Неизменно привозила домой

Пакетики с солью и сахаром

И одноразовые вилки и ложки

С логотипом авиакомпании)

 

Рассказывала нам

Что в некоторых городах

Ее сопровождал агент

Говорил ей, если

Та заходила слишком далеко

 

Вечно приходится идти слишком далеко

Чтобы понять

Холодные напитки

Из

Коричневых буфетов

Холодной войны

Мы все зашли слишком далеко

 

В то утро в день ее тридцатисемилетия

Она взглянула в зеркало

И наконец-то поняла

То странное выражение

Материнского лица

Что видела ребенком

 

Она смотрела на нее в окно

Та была тонкой

Всегда казалась

Девчонкой издалека

 

Правильная костная структура – сказали бы охотники на таланты

 

Теперь в ее воспоминаниях

Всегда сумерки

Крыши и кроны

Медленно тонут в абрикосовом варенье

Заката

Всё парит

Здесь

 

И ее мать тоже

Парит

Мать невесома

Делает затяжку

 

Курит, как ковбои, что верхом

Скрываются за горизонтом

Курит, как французские кинозвезды

В кабриолетах, кружащих над Средиземноморьем

Курит, как свободная женщина

Зависающая в баре, готовая

к новой любовной авантюре

Как тайный агент

Как Бонд, Джеймс Бонд

 

Такой она казалась ей

Выкуривающая безвозвратные часы

Дрейфующая в теплых сумерках

Но это ее особенное выражение лица всегда было

Непроницаемым

Вплоть до того утра, когда она

Увидела собственное лицо в зеркале:

Отекшие глаза и скука без конца

 

Да, вот оно!

 

Ее мать страдала скукой

И то была особенная разновидность

Слоистой скуки

Скука фабричного рабочего

Решившего остаться

Навечно на одной и той же фабрике

Которую не любит

Решившего, что каждый

День будет одинаковым и

Не до конца приемлемым

Но каждый день будет

Приятно знакомым

Предсказуемым

И этого вполне достаточно

 

Это была не та скука, какую чувствуешь

Когда нечего делать

Или не хватает развлечений

Это была скука, в которой

Все было скучным

Сама суть ее

Вселенной была скука

И эти абрикосовые сумерки были

Лишь материализованной

Смертной скукой

 

Теперь ей ясно

Выражение материнского лица

И она любит мать

Больше, чем когда-либо

 

Вокруг места, где она курила

Ширился круг окурков, как

Вывернутый ореол

Как маленькая сцена

Выжидающая пока она вернется

И срежиссирует еще один

Величественный и волнующий закат

Летний день рассказывает истории

ЛЕТНИЙ ДЕНЬ РАССКАЗЫВАЕТ ИСТОРИИ

 

1.

орхидеи цветок принт на природной футболке

где заказал расскажи

что за игра в преломленных

даже он может помнить хотя отменяет создание

новизны и того что давно не срезает пчела

 

дело в том что цветок это гендер пчелиных маёвок

мы идем по москве замечая следы и верёвки

посмотри этот комикс

но там говорит орхидея

в ней передача, звонок и письмо опыления

 

нет, эти особи пчёл они звери живут не локально

они

далеко в траектории юга засели:

 

записи пчел – с голоса взяты опросы

 

2.

у политик заботы ты на первом месте

всеобщий рейтинг составлен

но рейс к птицам между и сквозь

как сказано в пространстве кровати

по-прежнему открывается утром и только

 

3.

код узора прост: коралловый голобиом

мох в парке соберешь как дифракцию света

отснимешь

 

сидеть на траве становясь разнообразием

 

экосистема не справляется с тем касанием

кораллового падежа представленного на затылке

земли

 

мы расскажем истории не о себе

узорный кадр возможен в начале июля

начинаешь вязать и в небе

математическая циркуляция

начинает мирение

 

вязаный риф, цветом голодный во сне

 

4.

братья умеют использовать волокна

становясь дважды войлоком, айсбергом, колибри

 

потом землей, старыми фруктами и наконец компостом

 

в сантиметр всегда забираются трое, едят

ожидают молекул агентов:

здравствуйте, это гумустиарии

 

<шапка письма>

 

с уважением, кто

 

5.

ткачество то же ускорение только в сторону реки

напротив, далёкий дом не наш, показом фильма вял:

 

документация торможения лица

поток частиц, ткани, ходульный вихрь в лесу –

множество там шагает к тебе

 

и это – ферзь опыта, главный вид ухода из центра

по дороге к реке

щупальцами которой становимся мы в кадре

вышиваемые на ковре

 

мох и таволга

сны языка огромны но никогда не одни

 

6.

собирательницы шафрана в черных балахонах на юге

еще не растворились в сети

становясь-вместе

и замечая возраст цветков

 

также их безусловный след в структурах тени

и в солнечной линзе, оставлен на слух

 

знак вопроса, что слышишь на вечернем поле?

 

ритурнели матерей, которые обучают птенцов

 

они учат не пению, а паузам и скорости

между голосом и воздухом

 

7.

«черный дрозд поёт свою важность»

там и выбор быть приземлённым

 

отменяя геодицею исчезать в отрывках

рождения листьев и сородичей

 

– птицы, древние ветви, дюны и звери –

 

только истории оставлять

 

школа шага в абиотическом виде ископаемого

невидимого потерянного /центра?/

 

ставшего рекурсией

пустотой дешифровки

 

и это материально значимо

 

8.

местовремя – нельзя вывозить

скажешь, что смысл и так не ясен

в особенности определяемый по часам

 

в конце концов он переходит в компост

вместе с нами

 

стихи лишайника, ночные сим-

поэтические существа

 

спрашиваешь об этом

как две группы живущие в автосоздании

просто заменим

 

терру рождает выдумка

симпоэзис – валюта, местовремя двух и одного

 

перетаскивай край оказываясь

самим племенем-около

 

парки, пески, хорошие виды

 

9.

«самка паука пересекает жнивье ради

чистки первых коконов

на

земляном полу»

 

её подражание затянуто узлом историй

положенных в сумку, там же и всё рассказанное

 

принты орхидей, становление-с

забота частного, заключенная в почву

 

озеро, песня

 

портреты умения жить и умирать вместе

Неловкое отступление

***

 

«Не написано – не существует»:

 

слово накапливает себя,

пока речевые связки

разорваны между тем,

что подорвали.

 

Не наших рук дело,

наших ли языков?

Сколько бы ни запасала пробоина смысла.

 

Неловкое отступление,

а вот рту Джастин – «The Earth is Evil».

Очередное «после».

 

После пустят кристаллы прозрачность

на дно глазницы.

 

Погружённая в липкую воду, кожа сползала,

под свидетельством

захватив зрачок.

 

Вывернутый желудок.

 

Опыт рекурсии, в этом окне,

выедающем взгляд.

 

Никогда больше,

думает между спазмами –

 

стихотворения, этой дистанции

между тем, что оно есть

и тем, чем оно не является.

 

 

***

 

Собранных «искр бытия» не унаследовать

этому миру, они гаснут, как если бы некто

срубал фитиль при первом сближении с.

 

Заключение в голове у субъекта.

Остывающие в ночи потоки тепла.

 

Это желание пережить не в себе

фосфорическое горение от заряда;

но земля не готовила для тебя.

 

Это кража. И где-то ты,

с расшибленным о потолок лбом.

 

После и это

станет неважным –

данные в ощущениях,

вы никому.

 

Мысль застывает в жáре.

Её форма – предмет, безразличный

к извлекающему из огня.

 

 

***

 

Не на той ли мы теперь остановке,

где подброшены к небу

и оставлены на языке изъятом.

 

Или искали других, а мы и хотели

на другом повороте

рассматривать перевернувших

 

хлипкий характер земли,

сломанные структуры

 

въевшихся в молчаливый праздник,

не предназначенный нам

ни при каком из имён прошедших.

 

 

***

 

этот парк для того и был создан

чтобы кто-то лёг посреди него и молчал

вспоминал как школьник наводит графит

на уже расцарапанном срезе стола

так нельзя говорю или мне

и ломается грифель смешавшись с асфальтом

 

дерево – зрение из себя:

что могло бы до раны сместиться?

день, в котором согнувшийся здесь

не меняет лицá

 

посмотри на мой профиль

вонзившийся кохинором

потому и развёрнутый против

растекающимся хитином

 

школьник выводит Gretchen

 

Kinder gehen zur Schule

 

Линия существует, когда не видно,

и ничего не стыдно: только свет проливается

в основание тел, не придающих огласке событие.

 

Двери школы распахнуты. Сон, костяным порошком приляг

у меня внутри. Поговори со мною, поговори

 

 

***

 

Не предвещавшее ничего

касание во дворе ММОМА,

мгновенно схватившее

чувство покоя, сжатое в промежуток

между 17.20 и 17.40

по военному времени,

когда я решила

«опереться на согнутую в локте

руку спутника, спутницы».

Сбитый режим поиска слов,

возводящих в событие.

Это стихотворение

 

 

***

 

Человек выходит на задний двор,

отражающий так,

что лицо проскользнуло в свет,

а не наоборот.

 

Будто те, кого нет,

вышли оттуда, а не туда. Ну а мячик

 

подпрыгнет и не пристанет к асфальту,

по которому только прошел каток,

а ты наступил –

 

в майский день

девяносто шестого.

 

Если нужно будет водить,

я замру как ни в чем ни бывало.

 

Только скажи мне, что не на этом свете

нужно будет потом и жечь, и вскрывать,

все слова до конца доставать,

чтобы земля наконец узнала.

О мазуте (с автокомментарием)

О МАЗУТЕ

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Состязатели сходят на островок костра

С незапамятных времен

Хитроумец, кавалер, странник, воитель, игрок

Выказать нá людях во что горазд кто кого

 

Первый сорвется, бросит вызов с ухмылкой в костер

А соперник, немедля, мол получи подлец загадку

Третий читает на углях, выводит условия схватки

 

По соседству копошится собрат

истопник обольщений и сторож пожаров

 

Со всех сторон – дом, в котором возможно

Герметичный, ажурный

В любой арке мелькает выстроенная сцена

В доме видно

Двор горница ольха алмазы

 

В эту ночь я – борец-мотылек

Собиратель солярки и поджогов

Вкоротке проследите полет поперек

Среди искр висит в рогах воздуха слово.

Тут что слово – вопрос, и он ждет

Даром что риторический, в нем – намек

махровый и отличный, как граната, как гранат

Не вещать теперь надо мне, пора овеществлять

Всем честным мастям, да играя валетом – тузам.

 

Сказано – сделано.

Что вообразимо – неизбежно.

 

Теорему обоснуем. Вызов века принят мной.

Зажжен фонарь

И высокий долг платежом будь красен!

Бьет воздух струна

Барабанная дробь. Итак – смотрите и учитесь!

       Нота взята

 

 

НАЧАЛО

 

В безумной камасутре представлений

В томящем автоклаве испытаний

Под рухло-вязким азу

Творения полей и воли

Веком выжат сок –

Горький, темный, соленый.

Под подкованной подошвой,

Укрывается, уходит

В суглинок, благодатный, тучный,

Вниз уходит, единородный,

За пазуху подземных королевств

До недр земли, до плотной жути,

Где не руда и не море

Вплоть до потери рассвета.

Не будь помянуто к ночи

           слово.

 

А ночь болотна. Дышим тлением

азотным. Нам, точь-в-точь лазутчикам,

почти по шею в сточной жидкости,

живого с неживым соединении,

и, может быть, иные пытки дантовые

воспоминаются. Вверху, над головами

то вспыхивает, то гаснет огонек.

 

Прогоркло и обуглено пахучим

Мне дегтем так зрачки потрите, чтобы

Им выцедились боль и ясность. И тогда:

Что я буду видеть пред собой?

 

 

ВИДЕНИЕ

 

Как разом то узрел и сын архангельский

Давно горит гром-ящер из предания,

Как тлеют, рдев в утробе звёздной, ядра,

Горит в Геенах, в безднах, в снах саргассума,

Голгофою в котельных разложения,

Горит огнем сквозь камеры и трубки

В подвальных проводах и в сходках, в отражениях

В очках отчизны, в стопках и – в стихах.

 

Ночной дорожный съезд обсыпан

Хрустальным бисером с блуждающим огнем

Он множится в шахматных стёклах,

                                   стоящих переломанным ребром

Обводящим инкубаторы забываний

Под твёрдой смолой припрятан катакомбный

Лувр, музеон

Запретных плодов

И захудавших дό ветра пород.

 

А в неминучий день, когда проматерь

В горнилах Града полыхнет опалом, –

То будет томной Евы возвращение?

Алмаз утрá, скифов дымовой сигнал нам…

И клик кремней же – наше ей приветствие?

Чтобы в вороченном тепле мы

         словно нежились

               и снова бредили:

                     О дева пламени, о дева темени!

 

 

ИНТЕРМЕДИЯ

 

Хворост трещит.

Вокруг все молчат.

Крылышки горят

А мотылек летит.

Обещанное – глаза открыть!

Заключаем:

 

 

ЭПИЛОГ

 

Возгоранье звезды – субпродукт производства пустот.

Но в Альфе, от омутов черных и быстрых течений,

До винных кружений от вкуса омеги

Сквозь тягучие сумраки праотцовского леса,

Раз взято – светило железно свой азимут лоцману шлет.

В небосводе над ритором, настырно мерцая, смеется, зовет жар лучины.

По светящейся нити мы следуем. Голос

В нашем слухе раздастся, голос всех поколений,

Пока мы не выйдем в оставленный сад

И из кадки в сосуд процедив готовый елейный настой, мы

Зажигаем свой фонарь.


Автокомментарий: Идея поэмы пришла в голову мне давно – лет десять назад, кажется. С тех пор часть под названием «Видение» лежала и ждала. В ней идеально слились сразу несколько уровней/высказываний – это сплетение знаковых для меня соображений и приемов. Попытки за прошедшие годы создать к этому фрагменту начало и конец привели к появлению ряда других стихотворений, но раз за разом к «Видению» новые части так или иначе не подходили. А вот сейчас, наконец, все сошлось, будто само… и если это давно до боли знакомые слова, то скорее всего потому, что так и должно быть.

Что за идея, которая возникла годы тому назад? Отчасти шуточная. (Отчасти, вы уже поняли…). Пастернак, как мы все знаем, говорил (что он говорил почти не имеет значения: известные нам, нашему миру слова – такие), что «стихи могут быть о мазуте». Имея в виду, конечно, что они могут быть о чем угодно. Пусть последняя мысль сама по себе – мелочь; мало кто захочет страстно поспорить с таким утверждением. Однако слово поэта существуют отдельно от интенции, стоящей за этими словами. Слова поэта – вызов. Далее: сказать, что стихи могут быть о мазуте ещё ничего не доказывает. Для искусства, как и для научного метода, рассказать о чем-то – низший уровень, а высший пилотаж – показать это что-то на деле. Так где же твои стихи о мазуте, Борис Леонидович? Не было их, конечно. Пусть теперь они, наконец, будут. Сначала я предполагал название в духе «Про это» – «Про _______». Чтобы сохранить для читателя возможность предмет разгадать. Но в итоге решил заполнить пробел в названии самостоятельно: о мазуте.

Чтобы сказать, что стихи могут быть о чем угодно, Пастернак выбрал самое земное, приземленное, низменное, прозаическое, не вдохновляющее, что приходило на ум. Но вам уже понятно, что весь трюк в том, какими эти обещанные (обетованные?) стихи о мазуте на деле оказались…

– Джон Наринс

КОДОВОЕ: Одинаковые _от и до_

• долгий, как дни 901040

 

 

• 23-18-84

потом заменили на три,

всё осталось там

 

 

• чтёная статуя –

я узнал тебя, Анна Геннадьевна

 

 

• встретились и подавно, 35-12-51,

потом поменяли, …но взлёт и падение

 

 

• асашуможно, что он позволил

                                 89221696440

 

 

• Ангел – тайник двойних

это: heccrb[1992rjvfltq1990

 

 

• пополам с разговором

ещё 23.12, придёшь напомин?

 

 

• когда нас – поведут на

                                       расстрел

idkfa, iddqd ^ вот и совесть

 

 

• так хочу: в окно, к мёртвых,

к бабушке, что 5542, 5542

 

 

• 2309195027042014

самый мой длинный пароль

но мояддлительность

  

 

• мнене пригодится даже 3емля,

потому что одно и то же/

ул. | невозвратное (из двух циклов)

НОГИНСКОЕ ШОССЕ, ПЕРВОЕ

 

Кусок пространства

словно набросок стекла грубый,

каждая улица пытается выльется

к

площади

но этим вещам и здесь хорошо

отливы плачут мокрыми слезами,

слив домика жестяной мнит себя

волютой,

бесшумная дуга доводчика

жестом легионера,

если так продолжать,

я останусь здесь среди них,

жить в их ритме для тебя означает смерть,

белая пылинка

медленно падает на чёрный лист,

она будет падать четыре

секунды,

раз

       два

              три

лай собаки

оторвала, теперь уже все –

не свершилось,

теперь можно вздохнуть полной,

кажется что кровь в ушах

забилась снова

дорический ордер растворился

во дворе,

теперь только по шагам вещей

пройдя,

увидишь худо-бедную идею

города

я отдалён от себя, смотрю словно

тысячу раз в кино,

на фигуру в зелёном плаще, двор,

окруженье

домов, чернильная тропинка в

снегу тонка,

биение внутреннего сердца

 

 

КАРМАНИЦКИЙ ПЕР.

 

я сам наступаю на свои строчки

к этой пойду в обход

переулки помогут сохранить

наитие

переулок – новая артерия

она кусок оттоптанной зелени вдоль

бордюра – похмельный сор травы

если поднять голову – переулок

длится вверх,

а значит не так уж мала эта

бесконечность

 

 

НОГИНСКОЕ ШОССЕ, ВТОРОЕ

 

гряда голубей, это следует называть только так,

облетает

там где никогда не бывал,

но тысячу раз осмотрел это место,

подотчетные части собрал

и кинул их в мясорубку градостроительства

 

вода все одно

и всегда была, даже здесь

в этом городе,

 

в воде отражается полёт голубей,

крыльев хлопки неизменчивы,

скорее всего предзаписаны

а иногда думаешь столько людей с которыми

ты так мало поговорил,

другого места займётся огонь

цвет сожжет их глаза,

хуже если и этого не будет,

 

вода все одно, она разливается и

заполняет,

и не понятно кто из нас слагаемое отражения

 

если ты во дворе, обсчитавшись в поворотах и махнув

через, контрабандой провезенную в эту эпоху

голубятню,

увидишь вдруг в очередном переулке море

 

то ты сможешь увидеть порядок

поймёшь

  все одно здесь

неважно дорический ордер или

бетон в мясорубке

утопленный в своём отражении,

вода образует здесь площадь не меньше земли

 

все одно здесь, а ты один здесь:

история это две страницы html, вода уступает место земле,

растворяется в порядке

 

 

НОГИНСКОЕ ШОССЕ, ТРЕТЬЕ

 

провода режут воздух высоко

строго, – это нервюра неба

 

щемит сердце этот объект

который только ссылка на ячейку

памяти, а дальше?

 

 «я больше не напишу так»

но если все же взглянуть вверх

 

понимаешь это тоже абстракция, как

и полоски пешеходно перехода,

как и человек на другой стороне дороги

ожидающий белого «walk»

 

это все ещё Ногинское шоссе

все так же, как метроном, как

исполинская неваляшка

 заключает

нервюра неба:

«вещь указывает на вещь – умирает»

 

 

▚1-йᶙ▗ ▘ ▖ᶕ■Ново▛ᶊ▘ ▜кузнецкий ▙ᶚ▙ ▘ ▞переулок▘ᶏ▛ ▜

 

а иногда что может быть слаще

для ушей ground control’овского:

 

    «челнок входит в атмосферу»

 

 

вот оно нежно-деревянное четырёхэтажное:

 

    узоры (больше этого слова и не

надо, чтобы понять)

 

/* это моя карта памяти в регистр уличный перевести если, */

 

неваляшка в виде кафе «Dada», кивающая:

 

    «Скажешь на ушко мне, да?»

 

 

хочется пока не забыл вписать в это:

 

      строчку бокала sour’ного

      только переменная строки             остаётся

      кто-то конечно пытается некие интеджеры наплести

на безымянный худой текст

 

 

а главное если это можно то буду смотреть на тебя по-волчьи вот так:

 

   глазами в глаза

 

 

если воспользоваться приведением типов то:

 

     то господи, сколько не людей

  – металла сожгли мы,

       танков, бензина, один

витебский афганец рассказывал,

     про лаву с вершины –

это топливный самолёт врезался

в гору

 

 

и вывод, пресловутый return:

 

     кто из мертвых о нас

позаботится?

     но возврата не будет

 

 

не забывай об одном только, что

ничего нет, что мы с тобой лоб в

лоб:

 

    и я волчий глаз добродушный

свой скалю

 

 

а если проще по адресу 1-й

новокузнецкий переулок стоит

здание деревянное:

 

и узоры на нем мне понравились

     и даже квадраты

кондиционеров –

     морские жёлуди на

деревянном ките вызывают

любовь

 

 

▜ᶎ▟ ▙ ▖ᶏ▜ ▝ ▘ᶍ▘ ▗ ▙ᶓ▛ ▖ ▚ᶑ▛ ▘

 

у этого леса нет улицы

 

если мох этот съеживается в невозвратное,

когда взгляд обречён на него

 

и речь не о глаголе скудных ветров

шелестящих совсем не здесь, а выше

 

и не о пыли шоссе,

которое совсем рядом

 

то почему-то только здесь, только сейчас возможно

это «dance dance to the radio»

 

думал ли кёртис об этих лесах,

об этом месте,

мелкий пунктир на карте,

но это место возвращает себя

 

здесь словно окно люксфера

небо испещрённое ветками,

спаянными с этим миром

 

много ты сидел, много воображал,

что мир не такой какой он есть

 

а он взял и пришел к тебе

и только мерный звук из окна

недалекого шоссе

детских голосов

и мертвой земли

 

 

▘этоᶚ■ ▛ ▙ᶐ▚ ▝только ▙ᶓ■ ▘ ▙ᶖ▟сейчас ▛ ▞ᶚ▛ ▟

 

этот знакомый вид из окна много

деревьев, в таких районах всегда

архитектуру заменяли хаосом

леса, упрекает в

бездеятельности,

но к ней указует здесь все.

голоса гулкие поднятые на

уровень 8 этажа 

 

вопрошение смыкается где-то

чуть выше на тринадцатом этаже,

полметра под отливом,

по которому дребезжит дождь,

 

поэзия это всегда мучение, не

работающего мотора всхлип,

ошибки непредусмотренного

знака вывод, хождение по

комнатам в попытке сменить

вещей означающее

 

все уже есть где-то, оно «лежит»

байтами в Хранилище,

распластавшись своим

муравьиным копошением

и «сейчас» только путь к

сегменту

 

простая стеганограмма на

влажном холодном шершавом

асфальте: «35»

 

но если вся Москва один

огромный стегоконтейнер, то

что нам подскажет о наличии

сообщения, о его сущности?

 

понедельник – неявно указан

путь к тебе,

водяные колóссы листвы это

дождь в парке,

дорога на ремонте, голубь на проводе,

истины на местах или

цитаты города

 

не забывать что такое сейчас,

запомнить фразу из фильма:

«ну все, умирай»

 

 

■ᶈ▜ ▝ ▗ᶏ▗ ▜ ▞ᶖ ▙ ▘▝ᶖ▞ ▗ ▜ᶒ▘ ▛

 

лего пальцев

 

машинерия систем

 

слегка узнаются буквы

 

перекрёстки превратились в графы,

а улицы в их ребра, все просто и

функционально, но

в этом приговоре

 

меня тошнит; падение в снег (или подобие этой субстанции);

мне захотелось просто уснуть,

почувствовать строящуюся кровь небоскреба на аминьевском,

лечь и почувствовать застывающий ветер,

не существовать здесь, но все же принадлежать этому месту

 

как будто осталось только смотреть на неё,

когда она сверху, её лицо нависло над моим

 

все оставшиеся фильмы

 

я мечтал быть тобой

 

p.s.

между деревом из дерева и

деревом из конструктора я выбираю

то которое явленно

Стёкла листопада

§ § §

 

словами созерцаний

были высвечены параграфы

Листвы Изобилия,

не поддающиеся расшифровке,

лишь выявлению →

приблизившемуся вплотную

к тайным письменам свечению

 

легко представить как рука

проходит насквозь стёкла листопада

и оказывается по ту сторону руки

и хватательными движениями

по человечьей привычке

осязает не-явь:

 

сквозная созерцательница

потянулась за лилией отсутствия имени

чтобы безымянно и бесфамильно

бездумностью ослепясь

продолжать сквозить

 

но едва оказавшись по локти в зеркалах

она уткнулась носом в холодящее отражение

и навсегда растратила все свои

ориентиры-ресницы

вместе с умением слезотечения

 

земля неохотно впитывает слёзы очарования:

 

§ сам для себя родником не восстанешь

 

§ не оборвёшь зазеркальные лилии

 

§ в месте геенны Листвы Изобилия

 

§ с полуоткрытыми в морок устами

 

§ руки раскинешь – себя не обрящешь

 

§ в титульном танце сквозящих шипящих

 

 

ОБРАЩЕНИЕ РУК-ПЕРЕВЁРТЫШЕЙ МЯКОТЬЮ НАРУЖУ

 

иногда склоняешься над собой

тянешь за руку как ребёнка:

…либо надеть венец одуванчиков негасимых…

…либо окунуть в ледяную оптику отсутствия любви…

 

в любом случае – обращаешь на себя

внимания драгоценный камень:

…то бросаешь его как буханку хлеба в голубя всеблагого…

…то подаёшь как кувшинку-нимфею над папертью-миром изжитых снов…

 

и ребёнок чихает или косноязычно гогочет

или задыхается от чувств

когда безудержный хохот хлопается

в дыхание рыдания

и пространства начинают скакать

подрываясь рябью

слой за слоем отходя от

какого-либо понимания

 

и брезжишь-бежишь за ребёнком

хочешь схватить себя за руки

грубее чем нужно – одёрнуть:

вот так надо жить! вот так!! вот так!!!

 

только ребёнок не вмещается ни в один угол

потому что все уголки реальности загнуты

и, значит, все мы спасены от самих себя

 

если небо – объёмный синяк на коленке дитяти

если земля – грудь материи

а воздух – молоко

а пролетающие – птицеангелы

а каждая травинка – незагнутая весть

 

значит, мы на пространственно-алой прогулке

подставляем голые спины под удары солнца

и нас нежно вытягивают за волосы

насквозь загнутые уголки реальности

в места сверхъестества по которым

истерично смеётся-плачет ребёнок

криками бьются любовники

воет молочный ветер

продувая прекрасные щели

между пальцами-перевёртышами травы –

 

꧁꧂ ꧁꧂ ꧁꧂

 

опрокинутой детворы

мякотью вывернутой наружу

на площадях-исповедальнях

 

 

Ⱛ Ⱛ Ⱛ

 

12 часов сна тебя не было

пока яблочные веточки лежали

на самодельном столе

идеями о плодах которые были

изъяты съедены и забыты

как ижица из витиеватого алфавита

 

в углах комнаты, вырытая, нарывала

пустота-навыворот –

импульсивная энергия

собранная в треугольники остроты

 

пока тебя не было с обратной стороны сна

кто-то взбивал воздух как слежавшуюся подушку

и где-то наверху так настойчиво грезил свет

что першило в незастёгнутом горле

 

откуда столько измерений –

взбалмошных лестниц –

теней беспредельных – ?

 

когда ветви сна достигнут неба реальности

ты дрогнешь от непрошитого видеоряда:

 

•неистребимый•

•воздух•

•сладострастно•

•удушающий•

•сам•

•себя•

•удушающий•

•сладострастно•

•неистребимый•

 

•дух•

•отсутствующих•

•в ѵнобытии•

•яблок•

 

 

□ □ □

 

I.

(у меня нет)

(коронованного именем)

(адресата)

 

слова – опустошённые соты

без уверенности в завтрашнем сне

 

когда по моей клетке щёлкнут пальцами

я не дрогну в намерении поздороваться

навстречу сумраку души-чужой

 

Никто до тебя не достучится

пока сам не достучишься:

не считаешь себя дотла пограничной тайны

 

II.

в сотах-пустотах вместо мёда слёзы

 

я ниспадаю в твои комнаты

без покрова-платья

 

ты не создан меня осязать

 

открытые настежь Порталы-Окна

с нами говорят

на языке светящегося шума

 

ты вбираешь облако за облаком

 

(когда я-навзничь)

(инертный парус)

(иного брожения-побережья)

 

Ничьи пальцы внутри

 

)я врезаюсь головой в стену

от невозможности кончить(

 

III.

(адресата)

(окровавленного временем)

(у меня нет)

 

Холодная Рука Воздуха

проходит насквозь покров

нашаривает тепло

 

но Ничего – не чувствует

 

ни одного ребра

 

 

КАМЕННЫЙ КРУГ

 

вот что для меня означает

этот туннель сегодня:

 

лампы столбами тусклого света

поднимают мой взгляд

к выходу из метро

 

)но проход как всегда оказывается закрыт(

 

и я остаюсь любить стены туннеля

вмерзаясь губами в камень

становясь холоднее камня

 

Неподвижность – это горнило судьбы

которое длится как Безмолвие Бревиса

Беззвучная Нота Немоты

 

)Статуи Взявшиеся за Руки

Ритуально Застывшие

в Великое Отрицание Скверны(

 

иначе что остановит

Безумие как Точку Отсчёта?

 

о мои каменные плечи

о рука белокаменная с прожилками тишины

Холод Любви обретённый ценой живого

 

Болеутоляющих Выводов больше делать не придётся

Закрытый Проход гарантия нашего исчезновения

когда Статуи останутся стоять

как актёры замёрзшие в конце

Спектрального Спектакля

 

Души покидают Героев

и Исцеляющие Аплодисменты Ангелов

воскрешают

Всеобщую Небесную Бесплотность

и Мы-Мы аплодируем

Спектральному Спектаклю Статуй

Сновидчески Заигравшихся

Заблудших в Обледенелой Обыденности

и ставших частью Подземного Музея Мира

Таинственного Общества

Вечных Шахматных Фигур

которые больше не отбирают друг у друга

друг друга

не соревнуются

(кто больше вдохнёт чистого воздуха)

)а кто задохнётся во имя ближнего своего(

  

  

♟♟♟

 

– интересно, можно ли довести

себя-пешку до конца поля

и поставить Ангела?

 

– неужели чтобы Проявиться

нужно перейти всецелое поле

внутри силуэта немощи-пешки?..

 

– поле слепое но Зрение наступает

когда силуэт растворяется в ангельский

 

– слепо шагать на отголосок света?

 

– и отрываться от.

 

– Ангел ждёт меня-пешку в конце поля-боли?..

 

– Ангел ждёт.

 

▓░▓░▓░▓░▓░▓

░▓░▓░▓░▓░▓░

▓░▓░▓░▓░▓░▓

░▓░▓░▓░▓░▓░

▓░▓░▓░▓░▓░▓

░▓░▓░▓░▓░▓░

Подступание

ПОСЛЕ ПРИСУТСТВИЯ

 

I

Поиски. Разложи меня на негласное,

Всё, что в конце – это комната, брызги

и беспамятство. Я отрываю тебе руку

и мне становится весело. Это памяти,

Крики на краю. Слышишь. Приблизится

То, что ищет тебя. Произойдет

Что-то страшное, это добрая

сказочка, незапустившийся

                                          сон

 

помнишь последний момент когда тебе было хорошо

они уже были там

и идут за тобой

 

след восстанавливается в поисках чистого взгляда

новые новости дарят улыбки

                                                    и радости

скоро мы тут окончательно ебнемся, а пока

                                               вместо прощания

 

приглашение на вымученный танец

замученный измученный танец

 

как роль перформанса на открытиях выставок

 

и закрытии выставок

и поисках фотографий

и – нужного ракурса,

следы и очистки, они

расхламляются – и становятся больше

 

потом они станут больше еще: после присутствия

 

становится холодно, это паника

или памятно

 

                      граница между ними – желание

                                                               это струна

                                                               которой я

                                                               останавливаюсь и сейчас

 

мы будем играть,

подожди и сейчас

мы будем играть.

 

я взлетаю, мы точно становимся

становимся чем-то по существу,

непохожим на нечто (но его ищущим)

 

я тебя не признаю

кричу я в себе детство и детским и маленьким

и богу и образу

и отцу

 

и внутри меня части обваливаются

и крики слышатся изнутри – это паника

стен становится больше

теперь все второе – стена,

мы вращаемся

                           (а что еще остается)

 

в попытках изменить – и разобраться в пространстве

мы ставим себя под удар и это

 

        сладкое

        прикосновение

 

 

вернет меня в чувства пространство эмоционального:

        круг      стрела      пуля      спираль

        сладковато с дымком как

        подожженная семечка

мысль о тебе становится карамелью

что готовит мне дедушка на этот раз

несуществующий

я не знаю почему он выбрал исчезновение

все, кто уходят из моей жизни, умрут

                                                        или

                                                        должны

                                                        умереть

 

я говорю это и все останавливается

пространство становится не только собой,

я разбираюсь – это молчание – это

 

начавшийся сон

 

 

СПОСОБ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ 

 

I

растекающаяся вода, сон в перекрестке

лабиринт отражений, лабиринт

моей памяти, пересечение

бывших страниц и

                                отсутствия страха

рожь ломается вдалеке

                                          сорок мгновений весны

как сорок разбойников, кровь

упавшая наконец – я не помню застытие,

                                                       поиск преступника

                        поджоги сена в стогах, голос гирлянд,

гул моей памяти, новогодняя ночь

конфеты – ириски – оставляют язык,

остается            мал

         или             мол      чание

                            мы

молодец сегодня ты

                                спишь хорошо

тебя не преследуют

 

I

ладони становятся ураганом

эти комнаты

                      не покидают меня

Приближающееся + вид из окна, а после

Начинаясь – движение | может унести меня за собой

                                         \ может уличить, что это все – сон

                                           можно

 

Мощь вёсел вздёрнывает поле, поверхность полей

Не давая им раны

Я смотрю: это вид из окна

                   и он Сгущается

            Человеческий конь

                           Падающая Земля

                                       Электрическое

Молчание

                 Магазины

Падение

               Прах

               Твои кости еще поднимутся – как было вчера

               И найдут тебя. И скажут: пора

               приступать к исчезновению, твоя мама

               хорошая женщина (это комичный момент,

               вокруг тебя расстояние, оного ворит

               многоголосием ты

               падаешь в сон это

               выжженная земля, фигурка

               полета из дерева потом

               ворохно вых яблок, этоп ад

                                                                \ение

               в попытках увернуться от смерти

 

                                       я

                                       это

               прелом ленное, по томпы ль

               пы шнопада ет, посте льмои х с нов

                                                                  где ты

               держишь нож

               и не

                            касаешься

               сколько скрыто в прикосновениях!      сколько там

                                                                                  (посмотри я стою на краю

                твоих текстов ты

                заставляешь читать я

                                                    повинуюсь

                водя твоим глазом как поводком

 

                земля поднимается мне становится страшно

                в общем-то

                ничего

                жить

                еще не было

                я говорю себе потом бросив страх

                из пращи он говорит мне пространства

                сгущаются онгово рит мне

                больше нена до слушаться

                я говорю

                и он слышит

                и это безумие?

                нет, но хотелось бы

                это все ничего

                это

                Развоплотившееся

                и я нахожу его

                в разных моментах в том как

                подсвечивается моя комната изнутри

                для ужасов ночи, я чувствую себя на виду

                это вечное представление где мне рольме бели

                я сижу и не могу понять япри манка на что

                длячего или чья

                я сижу и пространство сгущается

                                                                            \вокруг меня

                 ощущения центра я уже чувствую они становятся каменными

                 теперь они мерцание прелесть вода

                 я

                 натяжение треск

                 с которым все это лопается мне недоступен

                 а значит нужно желать

                 (а значит нуж нож же мна)

                но это ловушка и я

                                                незнание

 

 

                                               когда речь идет по инерции

                                               молчание становится некоторым подобием горизонта

                                               позволяет понять\посмотреть где ты

 

 

                                               где я?

 

II

Ночь разворачивает свои ткани. Гребни горы                                         повинуются

Пытаясь остановить ее становится лишением звука

Тайником звука. Лучше не знать, лучше

начинать заново. Ноль –

это движение

                        приближающихся рук

                   Это их

                         приближение,

                                                при

ставка вспучивается (стена

                                                угол), Я смотрю:

И все

          слегка колеблется вслед

 

III

Сон, в котором тебя хотят убить несколько раз

и в конце убивают. Может быть, эта поездка на базу

была неуверенной

                                (неизбежной)

          Она стучит тебе в окна, передает

                                                     капельки стука

                                                                           посмотри на них, не правда красивые

           по телодвижениям шкафа (у Шкафа

                                                              много движений

           вот почему

           или

           и иногда

           когда ты спишь

           он

           слегка

           наклоняется над тобой

           и

           внимательно следит за тобой

                                                                                                                            ЗА ТОБОЙ

           а

           иногда

                       когда нет сил

                                               может следить невнимательно

            посмотри)

 

            что такое внимание неживого объекта как

            не готовность схлопнуться и съесть

                                                                тебяя заживо

            о да

            Шкаф знает все – поэтому скелеты – в Шкафу

            (подчиняются, это армия идет-выходит по магазинам

                        и соседствует своих друзей манекенов наступит день

            когда они все выйдут на нас

            и мы

            не будем знать

            эффекта зловещей долины

            не будем знать про присутствие

 

            мы будем лишь знать

            Лишьзнать Лишь-Знать, лишьзна-ть

 

            гостеприимство

            зловещей долины

 

            комната шкаф

            осознание собственной неподвижности            и если тебе сложно встать

            Скрытый крик. Снежная королева,

            пришедшая к тебе из других пространств,

            улыбается:

            она знает, что ты умрешь –

            улыбаешься ты:

            она не знает, что ты живешь

             это – конечно – легкое противоречие               то этот день приближается

             на котором можно усесться

             (садишься как на раскладушке                                н а с т у п а е т

             печатаешь дальше:                                       это просто мне сказали что мне

 

             Подбежавший и взявший тебя за руки сон            никто не поверит

             (я зову его мистер Эс)

             Орды сороконожек. Память о бойне. Лед

             и побоище, то есть

                        побои, ряды

                                    или серии

             множества подпускающие к тебе ж

             и пророчества (все становится фиолетовым)

             камень ласково приземляется

                                                                  в Лес

              его крика никто не услышит, но вдруг

                                                                  наступит момент

                                                                  когда слышны будут все крики

                                                                  всех камней в этом лесу

               Тогда все, что было гиперобъектом

               станет лабиринтом (всегда было им)

               и мы сможем по ним танцевать

 

               (безучастно – не получается)

 

                у камня ничего не происходит в лесу, но у леса

                все, что происходит, становится камнем

                точкой обозначения

 

 

                                                                     мое ожидание – смерть

 

IV

Мое ожидание – это хлеб, охуеть, что

                                                                  строчки повторяются

то есть как бы переход осуществляется за счет того,

что и там и там ожидания, нет

не совсем,

                   это скорее

                                      ловушка для мух

и они

близятся

вот они:

 

муха первая:

твоя мама – лама и кости ее стали деревом

из которого мы сделали подобие крика

и возгласа, то есть набрали веток

и пошли бить крапиву

 

муха вторая:

знаешь, когда надеваешь пакетики, по-настоящему понимаешь,

насколько в мире все связано

и пытаешься их – то есть нити – улавливать – это фасции и такая

громоподобная

скелетомеханика

 

муха третья:

твоя мама хорошая женщина и в конце

все пугаются, насколько

любят ее

если бы у сцены в парфюмере было архетипическое,

то им бы была твоя мама

 

муха четвертая:

все мамы – ужасные

 

мое ожидание – это хлеб, несомый преступникам, тем

кто вспахивает поля – предначертанным темными

кто помещает на них свет

тем,

        кто тушит пожары в лесу, даже в тех,

где разводят костры тайного знания, подсвечивая выход

                                                                  в надгробный мир,

                                                                  это так приятно, как

уведомление о мэтче в тиндере,

 

      что если все люди, которых ты знаешь, мертвы

      и ты общаешься с призраками?

 

      что если ты общаешься с признаками?

      того, с кем

      ты общаешься

      ты один

      посмотри

      вокруг тебя

                        вот сюда

                                    подойди

                                    вокруг тебя

                                    бесконечность пространств и они

 

                                    а) движутся

                                    б) подыгрывают твоей

                                    ограниченности 😊

 

я заметил, что если поменять порядок у букв, то получится

      ебсконечность

      и органиченность, а еще

                                                                             роагниченность

 

      и в этом есть какая-то правда

 

      !

      Вся правда, которую ты знаешь – это пороховой склад,

      и он взорвется через пару секунд,

                                                                  посмотри

                                                                  он уже

      взрывается

                                   а если капслоком?

 

                                   ВЗРЫВАЕТСЯ!

                                   ВЗРЫВАЕТСЯ!

                                   ВЗРЫВАЕТСЯ!

                                   И ГОРИТ

 

только незнание будет к тебе безучастно

то есть воинственно, потом будет камень

праща и незнание

 

      Постепенное расширение

                                                   ведет меня в горы

                                                   Я наблюдаю пространства:

 

Как в зеркале. Мне говорили,

                          что если подняться,

                          то ты охуеешь. Я не охуел

                          и так понял

                          что миру

                          доверить нельзя

 

      Доверяю только падению и падая

      становлюсь чем-то большим, чем знаком

      чьим знаком ты хотел бы стать?

      о точно не девами, они

      обгладывают по ночам кости, а или подожди

      это другая

                              же

                                         область знания

                               Мне похую.

 

Как в зеркале. Мне говорили, что если подняться,

то ты охуеешь, то есть

увидишь потоп. Мне не сказали, что я

не знаю, ведь мне не сказали.

Наводнение рождается внутри меня

и умирает. Рождается и умирает. Рождается и умирает. Несомый волной,

внутреннего тела я

изучу свои части:

 

Часть меня станет пальцем снимавшим курки

как у курочек

Часть меня станет зверем заколдовавшим стекло

ну помнишь в детстве как у бабушки

бабка валя прижалась к стеклу

и напугала тебя

ты потом еще говорил

                                       что она укусила тебя, но никто

      не верил – окно ведь было закрыто

      (все окна были закрыты, но потом

      стали появляться маленькие дырочки,

      как будто кто-то сверлил их или смотрел)                                            а кто это?

 

Я не гулял ночью в окнах

                  ==================

                  там уже было занято

 

Часть меня закрывает небесные двери,

потому что слышит сквозняк

и вообще!

                  ночью все полуоткрытые двери доставляют угрозу

Создают ощущения, как будто

ты не один – на самом деле,

ты не один – есть только пространство и оно

                                                                 говорит:

                                                                 и ты знаешь

                                                                                       его

                                                                                       оно говорит

                                                                          просит

                                                              плачет

                                                    хочет

                              чтобы ты пошел

                 и проверил

и надеялся не найти

 

оно играет с тобой и заведет

 

в тайные

   теплые

   темные            комнаты

 

они всегда темные вот почему

 

 

                           ЧАСТЬ МЕНЯ ГОТОВА ЗАКРЫТЬ ДАЖЕ НЕБЕСНЫЕ ДВЕРИ

 

 

капслок был необязателен, но когда он случился

      я обрадовался, значит с чем-то из них

      с каким-то из мной

      мы заодно

 

                  это празднество

 

Вернись ко мне, сон

Пикой прокалывающий

              Подступание

 

V

ко мне приходят люди и говорят:

пора поджечь этот Сад

мы не соглашаемся, но в моменте

принятий решений уже есть разделение,

и то, что я не выбрал – действительно

наступает, присутствует

в псевдореальности и иногда

я слышу их крики

крики работников

 

в конце концов

                                            и ты падаешь

                                                     мягко

                                                     как молоко

вот                                                                                                             вот

     твои                                                                                                            твоя

             сны                                                                                                              память

 

 

все приходит в движение: сон

                                               разрастается

память становятся помни-и-оттепелью

в конце

              останутся только пространства,

              но даже их недостаточно:      движение

 

              это ключ?

              это ловушка

              это признак

                    самостоятельности

              нихуя

               это вранье

 

Движение – это призрак и он преследует тебя по ночам,

!

каждый раз, когда ты приходишь в движение

                                                              обернись

                                                              посмотри

                                                                          сколько рук умывается в твоих плечах

                                                                          кто помогает незнанию?

               ты узнаешь много всего

               и многих всех

                                        ты узнаешь, вот друзья детства

                                                                                                 проснись

                                                                                  это прошлое

               и оно уже накрыло вокруг

               как поляну болотная

                                   тина в глазах ты не смущаешься

               Проклятие Макового Поля находит тебя

                             NO ONE ENTERS THE BLUVIA

                             текст закончился прежде всего

                             но у меня был кусок

                             он весь вырезан

                             ты проиграл

 

   ты узнаешь много всего

   если удержишься, знаешь

   даже держаться

             не получается

 

         Глядя на них, ты видишь: ворох пространств

         принимает твои отражения, становится

         ему домом – вместо неблагодарных родителей

         и они все улыбаются на тебя

         готовые вызвать

 

VI

все, что я написал, может быть неправдой,

мне просто так захотелось,

но я не уверен,

Я не отказываюсь от познания мира, я просто считаю,

что он играет с нами в игру,

где нет ни проигравших,

ни выживших

никто еще не узнал про пространства,

никто не

           рассказал \ не расскажет

этой части не было

когда я просматривал черновики,

я перешел сразу к седьмой и я

не думаю, что это ошибка

я думаю, что это изъятое

я думаю, что очень не верю реальности

ведь она хваткая и рассыпчатая одновременно,

ведь она преследует как неудавшийся сон

я думаю, пустота присутствует слева и справа,

я думаю, тебе нужно идти осторожнее,

я не вижу тебя, но если ты видишь этот текст,

значит мы разговариваем или

тебя наебывают, будь

                              аккуратнее

 

VII

1.             ЗЕРКАЛО               С                КОТОРЫМ                ЧТО-ТО                НЕ ТАК

2.                  ПУТЕШЕСТВИЕ                  БЕЗ                  КОТОРОГО                  НЕЛЬЗЯ

3.              ТИХИЕ             ТЕКСТУРЫ             ВОДЫ             ПЛЮС             ВОЛНЕНИЕ

4.         ЗАСТЫВШЕЕ         ПАДЕНИЕ         СНЕГА         ПЛЮС        ВОИН        СТЕКЛА

5.         ЛОВУШКА:        ГОСТЬ       У       ОКНА       (ГОСТЬ       У        ВСЕХ       ОКОН)

6.        ПРЕСЛЕДУЮЩИЙ        КУРСИВ        ПЛЮС        ЗАБЕГАНИЕ        ЗА       НЕГО

7.       КАЖДАЯ СКОБКА – ЭТО ВОЛНА И ГДЕ-ТО С ДРУГОЙ СТОРОНЫ ОТВЕЧАЮТ

8.                                              СВЕТОФОР                                              НЕУВЕРЕННЫЙ

9.                           ДИНАМИКА                           РЕЗИ.                           ПРОСТРАНСТВ

9.                                                                                                           ПОВТОРЯЕМОСТЬ

10.                                                                                                           МИНУС-ТЫСЯЧА

11.              ЖАЛЬ             ЧТО             МЫ             НЕ             ЗАПЕРЛИ             ДВЕРИ

12.                               ЗАХВАТ                               ЛОВЦА                               ЖЕМЧУГА

Четыре стихотворения, пять снов

СОН В НОЧЬ С 8 НА 9 ДЕКАБРЯ 2021 ГОДА

 

На глазу К. круглая капелька крови.

 

 

***

 

пирожные украсили курагой в сиропе

(на одной из тарелок потом ещё нашли косточку)

 

хотя ранее незатейливый инклюз укрылся

теперь видно стало

свидетельство меньше ногтя

цвета бледного

в окружении крошек

 

а гость ушёл

 

 

СОН С 5 НА 6 ЯНВАРЯ 2021 ГОДА

 

Нахожу мёртвого у открытого окна. Меня преследуют.

 

 

СОН С 18 НА 19 ЯНВАРЯ 2021 ГОДА

 

Мы хотели <что-то> посмотреть своими глазами, и нас пустили. Спустя время, выгнали без предупреждения, стегая плетьми по спинам.

 

 

***

 

и стою

и сжимаю под шарфом

вонючую

розовую тряпку

пропитанную абрау дюрсо

 

что-то вроде

растерянность жизни

и такое

как у

человека

 

переносицы вроде горящей

от замёрзших очков

 

и споры

 

и миндаль в скорлупе от таксиста

 

и какой-то там дом

сквозняком осушённый

и забыт и разобран

исчез

и ненужный

 

тени листьев

трава и деревья

 

и дрожь люстры

в музее железном

 

 

СОН С 14 НА 15 ИЮЛЯ 2021 ГОДА

 

Барнаул, куда я долго добиралась: толстая водонапорная башня из кирпича среди водоëма под дождëм, которую наблюдаю с берега. Просыпаюсь.

 

Обдумывая сон, замечаю, что в прозрачном плафоне-цветке под потолком тоже вода – плафон покачивается, и там, внутри, – непогода в макете. Просыпаюсь снова – уже по-настоящему

 

 

***

 

слышишь ветер в кронах

 

шëпотом волны он взлетит под небо

призрачный хадак

 

где на диске солнца

веером чумным соцветает рана

что б нам сделать с ней

 

между лент волнистых обратиться в слух

научиться лесу

веткой затрещать

 

вымажись золою

 

громче всех звучат маленькие крылья

призывая дождь

 

разрезая зренье на биенье стук

где мы умещаем

прежней жизни сон

 

 

СОН С 13 НА 14 АВГУСТА 2021 ГОДА

 

Фотографирую на ладони свой окаменевший глаз (не одно только голое яблоко, а миндалевидная композиция – и с верхним, и с нижним веками). Смахиваю с него песчинки. Цвет: бледная охра.

 

 

***

 

стало быть я

машина

которая хочет работать очень чисто

 

потому выбираю

селекцию памяти

 

и утверждаю

 

хотя ты встречаешь их

чëрт знает как

 

а прощаешься

неизменно –

в точке бифуркации

 

архивируешь

 

всегда ошибаешься

 

всë равно

 

подарок –

выстриженное волчком

мгновение памяти другого

о тебе

КОНЬ

 

Большой белый конь сожрал мой осенний листок.

– Я им комнату хотела украсить.

– Чам-чам, – ответил.

На языке древних значит: «Я принял твоё подношение».

 

 

СТАРАТЕЛИ

 

впрочем

сегодня реквием

 

а завтра подумаю

 

Стратегия лишенца – вытаптывать по полю проборы, пока не свалишься без памяти. Чем больше их белеет, тем дальше отступает нависший некрофильской топографией город – вот западная сторона того сквера, вот длинный сводчатый подвал с счастливой новостью и наконец – последнее пристанище поползня. Так всегда было – оплываешь полипами незначительных деталей, соскальзывая в контекстуальное чтение мест, не отмеченных ничем видимым постороннему глазу. Не уставая, трудятся маленькие старатели нежности:

 

жертва

 

⠀⠀⠀⠀⠀⠀выживший

 

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀живущий жизнь

 

Я нахожу себя ниткой, натянутой между археологией чувств и природой рабства, не разбиваемой никакими потрясениями, но вдруг с треском надрываюсь от случайного взгляда, облипаю песком, пока облако меняет форму с десяток раз – растворяюсь в раздвоенном молчании. Ты шутишь, будто это последняя бутылка воды, и не знаешь, как прав.

 

 

НЕ-ОБЫКНОВЕННЫЙ ПОПОЛЗЕНЬ

 

У него на голове маленькая полоска в цвет клюва – будто наспех накинутая, но незавязанная на затылке маска. Маленький зорро, не-обыкновенный поползень, ямщик.

 

.

 

.

 

вырыла ему ямку

 

столовой ложкой

 

.

 

Тью тью тьтэг тци-ит. Мёртвая птица похожа на камень.

Стыдно, что в такой момент можно думать о красоте. И о чём угодно. Я надеялась на парадокс – застать тебя улетевшим.

 

.

 

.

 

ухожу – не вспоминаю

 

неестественную позу 

.

 

ухожу – не вспоминаю

 

слежавшиеся перья

 

.

 

фантомное колечко

 

от вцепившихся сильных лапок

 

с собой унесу

 

 

МЕДУЗА

 

Медузу сочинили в полдень, из палящего солнца, – глядя, как его лучи расходятся в безветренный эфир, и от этого – из нитей рассыпчатых как мука – костенеют даже легчайшие льняные занавеси. Но где костенеют занавеси – там по разным нелепым причинам всë ещë движутся люди, впрочем, некоторые с не менее окостневешей волей,

 

kato kyrie kato

 

и эта возможность избежать подчинения и подавления алеет теперь таким сказочным цветочком, что больше мысль ни от чего не расцветает. Прежде всего – дисциплина труда, осмысленная работа, сосредоточенный на себе отдых и наращивание скорлупы. Хрупкость и цельность.

 

 

ЕВОЧКА

 

Пауза имеет прямое отношение к смыслу.

Она, на венском стуле, в тёмных плотных колготках, наклоняется к ногам.

Захватывает ткань пальцами – щипок – выходит облачко пыли.

Вчера услышала фамилию Моцарт – сегодня cидит перед ним за столом. Но даже за пылью кристально ясно: из двух всегда несчастней тот, кто подглядывает; впрочем, одно дело, когда он(а) в силах оречевить свою кражу, а вот если...

– Когда мои волосы немыты, незнакомые люди проявляют ко мне повышенный романтический интерес.

– Это что, ньюрал мэшин?

– Наблюдение.

– Да что ты.

Я был достаточно знаком с Евочкой, чтобы знать, что та складывала жизнь из двух слов.

первое было такое

 

. . . . . . . .

 

а второе такое

 

. . . .

 

(даже странно что оно вдруг так быстро закончилось)

«Она я, – говорила она, – и она вымарала с карты, с планеты название города, где он сошёл с ума. Все рейсы туда отменены».

Она рассказывала, кстати, что балдёжник приходил к ней сегодня сильно причёсанный и с большой коробкой мягкого свежего печенья. В жесте почтения к его празднику она разжевала орешек с варёной сгущёнкой.

Позже мы с ней по традиции выясняли, кто почему не спал допоздна. Почтеннейшей причиной, по согласию обеих сторон, была признана выкраденная голова режиссёра Мурнау. «Будоражит, и снится исключительно криминал».

Про себя я, конечно, знаю: высокое тихое небо – всё, чего хочется. Но Евочка – вображуля и ценит только тех, кто вроде сына Йо Фредерсена.

– Потому что только сын Йо Фредерсена знает, какая Мария – настоящая.

что тут скажешь,

 

евочка

 

нет дорог светлей

чем те

в которые мы отправляемся одни

Сады бегущие

ОЛЕНЬКА

 

Название семейства ароматов фужерные происходит от французского «fujer» – папоротник. Каждый, кто владеет обонянием, знает: папоротник ничем не пахнет. Для создания этих ароматов используют синтетический элемент кумарин. Чем пахнет то, что не имеет запаха? Прохладный тёмный лес, влажные лакированные листья, смятая ботинками трава. Всё, что возникает на месте ничто, когда закрываешь глаза и произносишь: папоротник. Я закрыла глаза и произнесла:

Слабенький сабельник с аленькой сабелькой ловит в поле алоэ Оли моли не даёт садится на полы платья лодочник кадочнику кладёт на кисть кисть крест на крест крест на крест крест на крест.

Оленька бежит в синем платье, в чёрном бегать не разрешают. Поноси яркое, Оленька, пока можешь, потом вырастешь, будешь носить чёрное – захочешь цветное, а уже нельзя. Так она и бежит, смиренная.

Ей сказали: когда ты уходила за яблоками к китайке, ветер сдул панамку с лавочки и унёс куда-то в сторону озера, но это так далеко, что искать мы не пойдём. А потом сказали: на самом деле её съел Фокс, мы соврали, чтобы ты на него не злилась, на собак нельзя злиться, они не знают, что такое панамки. Оленька била-била ночью подушку, на утро сказала: представляете, подушка съела мою панамку. Я не злюсь.

По правую руку бежит сытый Фокс, по левую – дедушка. Оленька старается бежать с ними в ногу. Как дедушка: на правую, на правую, сильнее, чем на левую. Как Фокс: ориентир – перебор передних лап. Неровно, неровно, ровнее! Она громко считает, чтобы разбудить в их ноголапах ритм: слабенький сабельник с аленькой сабелькой. Оленька, нельзя разговаривать, когда бегаешь. Вообще нельзя допускать, чтобы воздух попадал через рот – никто ей этого не сказал. Она закашлялась, остановилась, а дедушка с Фоксом убежали так далеко вперёд, что она никогда больше их не догнала.

Сколько раз можно провернуть яблоко туда-сюда на веточке, прежде чем оно упадёт? Три раза всего.

У мальчишки на голове панамка, теперь он бежит рядом с Оленькой. Он говорит: тебе не кажется, что число три выдуманное и его везде специально повторяют, чтобы мы поверили, что оно есть, а на самом деле там идёт вот так: один, два, четыре? Оленька начинает сомневаться в устройстве мира.

Они бегут бегут через лес, подскакивают на сплетённых корнях. Мальчишка указывает на проскальзывающее дерево. Обычное: ствол, крона. Оленька видела и лучше. Он говорит: это робиния псевдоакация. Я других деревьев не знаю, а это запомнил, потому что такое название. Глупое. Зачем. Называть. Дерево. Тем. Что. Не оно?

Надо же, сколько всего он успел наговорить, прежде чем начал просвистывать лёгкими каждое слово, прежде чем Оленька убежала так далеко, что больше он её никогда не догнал.

Слева бежит скрюченная тётя, смешно переливается. Оленька думает: нужно избегать весь запас бега прежде чем я вот так состарюсь и начну действовать каждой ногой отдельно. Тётя говорит, что Оленька совсем как мальчишка, бегает бегает прыгает через ветки, дерётся с подушками, приносит жёлуди вместо малины, жабу вместо белочки (не честно: когда брат притащил белку, никто ему не сказал это ещё что такое а ну неси сюда жабу). Оленька кричит на весь лес: «Я – Оленька-псевдодевочка!» и так громко кричит, что воздух успевает только выходить из лёгких, внутрь не попадает. Оленька начинает так быстро так быстро убегать, что даже переливающаяся тётя с тренированными лёгкими никогда её больше не догонит.

Ноги освобождаются, она смотрит на носки ботинок и бежит бежит заранее знает, когда будет корень, она бе                 жит и преодолевает пробелы леса так быстро, что не замечает пробелов. Она – Оленька-псевдодевочка! Не только немного мальчишка, но теперь ещё и немного дерево. Самое обычное: руки, ноги, бывали и лучше, видели и красивее, бывало, что и бегали быстрее, но Оленька-псевдодевочка – единственное дерево лесу, которое запомнил мальчик, не верящий в цифру три.

Хочешь добежать до края замковой стены и перепрыгнуть её, не останавливаясь? У меня на столе маятник и метроном. Маятник раскачивается сверху, метроном раскачивается снизу. Я вообще что угодно могу для тебя придумать. Хочешь, мы всех разочаруем и никогда больше не будем носить ничего кроме чёрных платьев? Хочешь, мы всем отомстим за то, что нельзя было злиться и таскать жаб за подмышки? Сегодня в четыре часа после полудня я поеду на работу в театр, который ненавижу. По дороге я создам общество защиты псевдодевочек и буду тебя защищать.

Это лещина, она больше куста, меньше дерева. К ней прибежала совершенно одинокая Оленька-псевдодевочка и упала перед ней на колени. В синем платье четыре кармана. Она хватает лесные орехи с камушками веточками без разбора и засовывает их в карманы. Оленьке-псевдодевочке начинает казаться, что в её карманах может уместиться вообще сколько угодно орехов. Она торопится, много роняет. Она хочет, чтобы в карманах её синего платья поместилась вся вселенная, и чувствует, что вселенная действительно может там поместиться. Всё вокруг плачет и хочет быть поглощённым карманами Оленьки-псевдодевочки. В карман влезет вся лещина и весь завывающий тёмный лес. Чем больше орехов в кармане, тем быстрее Оленька продолжает их засовывать, чувствуя: нужно ещё, нужно ещё, заходится сердце, кашель пересохшего горла. Коленки вдавливаются в землю, платье испачкано. Ты не беспола, Оленька, ты вся сама сплошная полость для орехов и вселенной. Пройдёт время, в тебе уместится всё сразу.

Она устала и увидела, что лещина зелена, земля холодна, платье синее. Она остановилась и подумала: что же я делаю, как странно. Землю под лещиной рыхлила сотня червей, пальцы Оленьки вошли в неё легко, как в грунт саженцы. Ранки на пальцах стали прорастать, пустили корни. Ветви лещины в переплёте с приподнятыми прядями её волос покачивались ритмично и без скороговорок. В Оленьке уже было что-то большое, больше дерева, больше тёти. Ей нужно было немножко времени – дорасти до самой себя, чтобы с собой совпасть. Немножко посидеть и снова бегать всех быстрее. Оленька начала расти.

Осенью вернулись дедушка и Фокс. Фокс всюду, где был, находил съедобные панамки, так и выжил. Дедушка ходил в рестораны, у него были деньги. С Оленьки упали листья, и вся она как-то пожелтела. В глубину леса из сада приползали улитки, белки приходили сами, жабам было не дойти. Волоски на её голове огрубели и стали толстыми, как ветви. Колени вросли в землю прочнее пальцев, корни были толще. Расти Оленька, я буду тебя защищать. Когда вырастешь, никто не сможет сказать тебе, что на самом деле есть, а чего нет. Ты вырастешь и поделишь мир пополам. Всё, чего на самом деле не существует, исчезнет. Мальчик думает, что первой исчезнет цифра три. Мне кажется, что первой исчезну я.

 

 

МАРШАК

 

Думает Маршак: плечи не выдержат снеговины, но держимся пока, держимся, идём. Только ноябрь ещё, а там декабрь и самое страшное – январь. Переживёт ли его Маршак не знает Маршак, но пока идём. Всё наискоски домов идём, так и придём наискосок, не страшно? Ночью Маршак не может заснуть и смотрит в горящие окна напротив. На гаснущие окна вместо падающих звёзд загадывает желания.

За колесом автобуса бежит одинокий флаер и нет ему, бедняжке, спасения. Маршак смотрит в окно, и там, где капельки запоти на окнах не мешают видеть город, дома истории стоят подсвеченные фонарями в подбородки, а всё равно видно, что они мёртвые. Мёртвые, да гордые, что не снесли, оставили. Глупые, всеокие, дома. На светофоре восемь раз перечитала огромную вывеску «Научстандартдом гипролеспром» – была бы ещё больше, была бы просто гигантская, так сразу всё стало бы ясно.

Слово кривляется; мышь возникает из пыли. Из чего возникает крыса? Крыса возникает из водопроводной трубы у вокзала. Не полностью, только часть крысы, остальное, вероятно, всё ещё труба. Труба – недовоплотившаяся крыса, думает Маршак, подходя к вокзалу. Не совсем уж она неправа. Собака отряхивается, потягивается, падает на брюхо. Перевёрнутые трапеции грузовых вагонов. Наверное, так нужно, и эта их форма идеальна.

Когда Маршак садится в поезд, этот город, он исчезает, исчезают все его притворные дома и металлические водосточные крысы. Первым исчезает снег или прячется и исчезает Маршак. Она знает, что дело не в городе, у которого вместо имени название. Но вот бежит поле и как хочется увидеть корову, ну пожалуйста, одна пасущаяся корова пятнышком вдалеке. Ноябрь смеется показывает язык: белый налёт, тебе бы ко врачу. Поезд трогается; пять часов подряд Маршак и сидит и лежит и подгибает ноги и поджимает и вытягивает ноги ноги и ноги ноги ноги пять часов подряд. Пока она между, она нигде. Хорошо бы ещё никогда.

Вероятно, это не важно, какого цвета были колготки. Или важно, если она и сейчас может ответить: синие были. На рынке продавщица смахивает снег: с короткой охапки (красные, оранжевые, жёлтые), потом с длинной охапки (тёмно-синие, коричневые). Продавщица говорит: размер какой? Мама отвечает: двенадцатый. Что ещё за размер? Продавщица протягивает длинную тусклую охапку и говорит: выбирайте. Мама вытаскивает задубевшие тёмно-синие колготки из-под резинки. Рано, слишком рано, Маршак, ты узнала, что такое разочарование. Не надо было в свои десять лет отращивать такие длинные ноги ноги.

Берегись, маньяк прячется около школы около больницы около заброшки около морга. Четыре маньяка? Нет, квадрат местности. И полнолуние, и волосы мокрые после бассейна. Надо было соглашаться, чтобы дедушка подруги подвёз, такая скромная. Плачет теперь идёт, из школы через больницу через заброшку через морг.

Маршак верит в идеальные формы, и её – такая: девочка в красных рукавицах, в песцовой шапке, искусственной пятнистой шубе. Во дворе поздно вечером, в сугробе, мама фотографирует со вспышкой, так радостно, так здорово, что позволили упасть, так тепло. Вот там и осталась лежать её идеальная форма, а дальше по миру пошло что-то среднее, менее счастливое, менее внимательное. Вспышка. Снег с маминой варежки прямо в лицо. Смех.

Мне так грустно, спой песенку, расскажи сказку. Давай ножку подкуём, чтобы бегала бегом. Раз подкова, два подкова, хоп! и ноженька готова. Слава богу нет такого закона физики, согласно которому ноги, упакованные в синие колготки, бегают медленнее, чем ноги, упакованные в красные колготки, и радость твоя радость твоя радость твоя бежит всех быстрее.

 

Всё сломалось и разрушилось. Маршак сходит с поезда и видит: всё сломалось и разрушилось. Там, где раньше стоял город, теперь лежит груда кирпичей, три шлакоблока, ржавая арматура и снег. Снег двигается, шлакоблоки не двигаются, слегка переливаются. Страшно видеть не то, как всё разрушилось рассыпалось и лежит, а то, что всё самое маленькое, нежное, доброе состояло из кирпичей, трёх немножко переливающихся шлакоблоков и ржавой арматуры. Страшно видеть, как всё стирает снег, будто бы он это специально. Маршак пытается почувствовать, увидеть насквозь эти запорошённые кирпичи, но не получается, всё как обычно. Слишком рано, Маршак, ты привыкла к разочарованиям.

Разочарование искупается в языке: говори, не мерцает ли где-то в ненастоящем ноябрьском снегу красная варежка? Нет. Маршак садится на обратный поезд, уезжает. С неё даже не спрашивают билет.

Мир чётный и делится на два. Маршак сидит у правого окошка, видит только то, что справа. И если Маршак не видит, как слева пасётся подмороженная, но бодрая ноябрьская корова, это не значит, что её там нет. Маршак думает: лучше бы меня тогда после бассейна насквозь пропитанную хлоркой съел маньяк, потом всю жизнь страдал бы язвой, было бы больше пользы.

Мне жаль, Маршак, правда жаль, что колесо времени пригодилось только для колесования. Но видишь ли, Маршак, я очень хочу, чтобы мы с тобой знали, чего стоит любовь к жизни, когда нам уже не десять лет. Есть и ещё кое-что, что нам нужно узнать прямо сейчас. Конечно там всё разрушилось и ничего больше нет, конечно. Если тебе перестало быть интересно, значит, ты перестала быть внимательной. Но если ты снова станешь внимательной, посмотришь в окно поезда, хотя бы в одно это правое окно, на то, что пробегает мимо, что бежит за поездом, ты сразу поймёшь, почему там мы с тобой ничего не нашли

шов самолёта чёткий нечёткий нечёткий прозрачный ширится поле и

это то самое облако, что было над дачей сначала кроликом потом лягушкой потом тигром и только потом на самом деле облаком; и

это тот самый камышистый пруд, в котором рыбы все насквозь промокли, заболели, схватили насморк и

кажется, бежит через широкое поле девочка-девочка в синих колготках, думая о беге, а не о цвете и

оно всё ещё здесь, видишь, слышишь, чувствуешь, помнишь и знаешь: всегда будет с тобой.

 

 

ПЕТРА 

 

В деревне слагают песни про чудаков и чудачек. Публикуют в газете, случайно расставляя запятые. Смотрят, что получилось.

Сложили песню про Петру. Сначала это были перемешанные буковки и буквицы, а когда расставили запятые, получилось вот что:

 

Всё состоит из ниточек и марли. А говорили о материи и божественном свете. На самом деле всё из пружинки и влаги. Вот север, вот юг, вот восход, вот запах красной чечевицы. Зерно, оставленное на ночь между двумя марлевыми пластинками, сквозь двоекрылие раскрывшейся скорлупки вырастило хвостик. Оно будет посажено, будет сидеть.

Все всё забыли, и никто не замечает, что Петра ходит сквозь гранаты и инжиры, а она ходит. Дерево граната в мелкий-мелкий листик, каждый – ещё раз в мелкий-мелкий листик, инжир в размашистый тяжёлый лист, и Петра ходит и ходит между ними вокруг них, и все забыли, и никто не замечает.

Сад уже был, когда она пришла, и сад устал: самого себя взращивать, собирая воды дождя, вести запасам счёт, переживать, что опять чего-нибудь не хватит. Но пришла Петра и сказала: я садовница. А ей сказали: как здорово, нам так нужна садовница. Здравствуй!

Здравствуй, Петра! Мы хотим много растений, всё зелёное и фиолетовое, но больше конечно зелёного. А так, делай, что захочешь, это твой сад. Жабу из водопадика прогонять нельзя, она уже четыре года там живёт, она наша.

Здравствуй, Петра! Здравствуй, восхвалённый Петрой сад! По вечерам она делает полный круг со шлангом в руках, от нижней площадки через верхнюю, снова вниз. Закон таков: если кажется, что много полила, полей ещё. Изобилие влаги, и всё состояло из.

 

В начале лета Петра сажает на нижней площадке, у чайханы, косточки авокадо. По ночам они спят, днём крепчают стволами. Петра обносит их деревянными колышками, натягивает ниткой, поливает под корень через всаженные в землю трубы. Гибискус бросает ветви куда не нужно, только к середине лета Петра формирует из него благовоспитанный сиреневый кустарник. Только к концу лета нерасторопный шершень начинает собирать с него пыльцу.

Петра поднимается со шлангом по каменным ступеням на верхнюю площадку сада. Шланг тянется за ней как змея, нет, как палка. По обе стороны лестницы растут друг из друга кактусы, маленькие ровные опунции. Они колючие и ушастые: плоские ёжики, только зелёные.

Вдоль каменной стены акации. Ещё подростки, но к концу лета встанут прочно. На верхней площадке Петра задумала пустить глицинию по пергале, а от неё – по ниточкам к водопаду. Плотник за день сколотил пергалу, вдобавок две лесенки для молодых монстер с воздушными корнями-парусниками. Петре было так приятно, будто это для неё подарки, для её собственного сада.

У входа во флигель этажерка с горшками. Если эхнея полосатая выбрасывает детку, она должна умереть. Петра отделяет детку, присыпает корневином, сажает в горшок. Эхнея полосатая умирает в одном горшке и начинает жить в другом. Маранта Калатея Варшевича что это вообще такое, Петра, откуда ты знаешь такие слава, это же просто цветок. Здравствуй Петра, зовущая просто цветки их полными именами!

Раз можно делать что угодно, у жабьего пруда будут взрастать железнолапые юкки. Злые, потому что несчастные, думает Петра, и пока растут, по полчаса в день с ними разговаривает. Она опытная садовница, знает, что от доброго слова растёт быстрее, а не мягче, и уже к середине лета начинает разговаривать по часу.

Клематисы бегут по арке дома, в распахнутых клумбах белеет бругмансия, цветок вверх ногами. Вот дом, с одного краешка объятый диким виноградом. Здесь шланг-змея кусает сама себя за хвост, где у этой палки начало, где конец? Вот Петра с неиссякаемым шлангом в полумрачном саду – она присутствует здесь, где посреди гранатов инжиров только она да виноградный паук, или она отсутствует в доме, где слагают песни про чудаков и чудачек и варят красную чечевицу? Петра не знала или она знала и ей было всё равно.

Но время шло, и время состояло из.

В хозяйских домах, где живала раньше Петра, в садах, расчерченных по линейке, ей было плохо. Здесь, в ювенильном южном саду, где не выпалывались сорняки и мирно кормились яснотковые семейства, её руки, отданные земле, молодели. Она могла бы остаться. Да, она могла бы остаться. Хозяйка дома любила Петру и любила, когда всё зелёное и немного фиолетового.

Петра могла бы прийти к ней и сказать: я знаю, что нужно сделать, нужно сделать зимний сад. Ваш плотник в миг сколотит что нужно, а я останусь с вами даже после того, как осень убьёт всё живущее на однолетнем вздохе. Мне бы очень не хотелось снова на шесть месяцев идти мыть посуду в ресторан Хорика, где в подвале рабочие вытачивают столики из мрамора, или, ещё хуже, в ресторан Хорика, где все стены увешаны крошечными розовыми бантами.

Хозяйка ответила бы Петре: оставайся конечно, ты будешь нашей садовницей всегда, и в сезон, и не в сезон.

Или

Хозяйка ответила бы Петре: нет, мы только летом хотим сад, зимой нам сад не нужен, скорее уходи отсюда.

Я не продумала в точности, что ответила бы хозяйка, потому что Петра не спросила. Петра не спросила. Петра, глупышка, не пошла и не спросила и, поглядывая, как пружинка вьюнка мёрзнет и темнеет, прокручивала в голове вопрос, который не задала, ответы, которые не могла получить.

Как странно видеть: всё желтеет и осыпается, цельный мир дробится на фрагменты. Акации слишком молоды, их нужно обернуть в бумагу перед тем, как наступит зима, они должны выжить, подняться над каменным забором и над всем оставленным миром, но это будет через время, не через год даже, а потом. И нужно обернуть их в бумагу, чтобы это было.

Петра стоит за калиткой. За плечом хозяйки воспитанный ею сад. Сад умрёт, сад не переживет её ухода. Он состоит из ниточек и марли, из пружинки и влаги, материи, божественного света. Нет, это не свет. Это обманное солнце заливает деревню. Хозяйка дома говорит: до свидания, Петра. И Петра говорит ей: до свидания.

Разряженные хайку

Джон Бранди. Шесть хайку или «лоуку» (перевод с английского Владимира Кошелева)

Джона Бранди нельзя назвать просто «поэтом». Я бы сказал, что Бранди в первую очередь художник, который занимается и поэзией, и живописью, и путешествиями. Отчасти и слово «художник» не по размеру для этого автора. Столкнувшись с творчеством Бранди, я подумал, что речь здесь идёт не столько об оригинальной поэтике, сколько об особенной стратегии существования в мире и занятий творчеством.

Эту стратегию можно различить и в миниатюрах Бранди. Заголовок – (данный самим автором) – «объясняет» читателю жанровую особенность подборки: автору «приходится» изобретать новое название для собственных хайку. «Лоуку» – (очевидно, от англ. lowнебольшой, малый) – это как бы «тихие» стихи. Бранди, таким образом, совершает следующее: внутри уже самостоятельной западной традиции хайку он очерчивает небольшое, но предельно личное пространство (граничащее только с тишиной).

Кажется, это скорее жест, чем приём: «лоуку» не работают иначе, чем хайку. Для Бранди важно показать разницу в изначальных установках (зрения, слуха и других инструментов), может быть, ещё до «проявления текста» – (поэтому автор и даёт своё пояснение в заголовке, т. е. буквально «до всего», «заранее»).

– Владимир Кошелев


ШЕСТЬ ХАЙКУ (ИЛИ «ЛОУКУ»)
 

***

В цветочном поле

два брошенных

велосипеда.

 

 

***

 

Увлечённый словами, 

он отпил из кружки

и проглотил муху.   

 

 

***

 

Увлечённый словами,

он не заметил,

как раздавил муху [1].

 

 

***

 

Тёмная ночь –

не укрыться

от грома калитки.

 

 

***

 

моя находка

инструкция «сделай сам»

вместо дверного стопора

 

 

***

 

Что написать о девушке

поправившей макияж

в отражении лужи?

 

 

***  

 

Уже и отец 

говорит мне,

как старо я выгляжу. 

 

 

***  

 

Уже и отец 

говорит мне:

привет, старик. [1]

[1] Эти хайку были переведены мной несколькими способами. Второй «вариант» более свободный, однако, по моему мнению, так же заслуживающий внимания. С оригиналами хайку можно ознакомиться здесь: https://www.sandiegoreader.com/news/2014/sep/17/poetry-six-haiku

Ник Туимлоу. О чём это я? Точка покоя (перевод с английского Владимира Кошелева, Даши Додосовой)

Я ХОТЕЛ НАПИСАТЬ ТЕБЕ СТИХОТВОРЕНИЕ О ЛЮБВИ

 

Перед тем как сесть и писать,

Я вернулся

С заднего дворика,

Где видел

Отражение луны

На водной глади. Про себя

Я посмеялся, удивившись,

Как воде удалось поймать

Луну, угол наклона которой

Казался таким

Причудливым. И что

Она отражала?

Однажды я написал:

«Ничто – это уже что-то».

И сейчас я думаю,

Что оказался прав.

Я не грустный, –

Скорее, огорчённый. Я

Дышу. Я двигаюсь по кругу.

Моё тело хотело бы сказать тебе,

Как ему не терпится

Сказать тебе то,

Что оно хочет тебе сказать.

Представь себе: Зубы. Желудок.

Кожа. Бетонирование.

Двор. Деревянная обшивка.

Водостоки. Зубы.

Зубы желудок зубы.

Всё своё время я посвящаю

Поиску новых возможностей

Отвлечься от

Необходимости

Отвлекаться.

Вот как длится одна минута:

Лучше тебе не знать.

Это самое трудное –

Передать, каково это –

Существовать на границе отчаяния.

В последнее время меня беспокоит

Наш сын. Видеть его

Одного,

Прижатого к стене

Виллоувинд

Каким-то призрачным собирателем

Потерянных душ, пареньком,

Первым, кто открыл Саше

Посмертие. Из его уст

Это звучало

Как в мелодраме. Мы все видим

Какой-то свет и сами

Прокладываем к нему туннель, но

Как такое вообще могло случиться? Позже

В ту ночь я рыдал.

Я знаю – это лишь мгновение

Из миллионов, а есть

Джеймс, о котором

Думаешь не переставая.

Стерео-смерть, крошка-Телемах,

Охраняющий призрака бо́льшую

Часть его жизни, мать,

Одержимая

Хитрыми преломлениями света.

(В душе она лучистка).

Я не говорю, что ты

Распутываешь узор

Каждую ночь. Кажется,

Это то, чем я занимаюсь

По вечерам,

Отправляя пиксели

В забвение.

Сидящий в позе лотоса

На широкой кувшинке

В пруду

Где-то в Китае

Пятого века.

Дантист. Кислый рефлюкс. Дантист.

Точка покоя...

Я концентрируюсь

На нужной чакре

Как можно дольше.

Я воображаю,

Что все мои наваждения

Растворяются в цвете,

Порой –

В оттенке синего,

Порой –

Мне сложно понять в каком, -

У меня такая

Скудная

Цветовая палитра

Для работы, что я

Погряз

В своём бессилии взглянуть на цвет

С новой стороны,

И затем

Всё это разваливается

На куски, и я снова

Здесь, где

Стены розовые,

А пиксели

Смеются, как раздувшиеся клоуны.

Какая-то зараза

Напала на меня.

Какая-то зараза бунтует

В решётке я не могу больше терпеть

Моим зубам требуется немедленное

Внимание эта рубашка меня полнит

О чём это я? Точка покоя. Адский

Смех звенит у меня в ушах

Зубы, зубы, мигрень,

Передышка, я могу

Пойти поспать

На мгновение когда я

Перевариваю удаление дантистом зубного нерва

Это похоже на дешёвую комедию

Ты хочешь посмеяться

Но смеяться

Не над чем.

Скажем так, луна

Сделала своё дело, этот светящийся

Живот всё ещё показывает станешь ли ты

И стану ли я

Когда-нибудь больше

Суммы моих регрессий

Которые скапливаются

Как личинки

Данных

Обгладывающих

Сервер в Рестоне штат Вирджиния

Где ежегодно зубы и

Желудки обитают

И кажется я изобретаю

В конечной

Бесконечности

Категорию

Печали

Пока я

Стучу по клавишам

И надеюсь тебе

Правда

Приятно это читать

перевод Владимира Кошелева

 

 

СМОТРИМ НА «СМЕРТЬ МОДЫ» ШНАБЕЛЯ ВМЕСТЕ С СЫНОМ

 

Пока мы стояли

За непроницаемым

Занавесом холста

С карманами полными

битой посуды, свет

Поглощали

Приторно сладкие мазки

Дерьмовой краски,

Неуклюже

Нашлёпаной всюду,

Я поднял Сашу

И спросил

Его:

Может быть это

Слишком,

Название картины? Но

У него уже были планы

На Бранкузи –

Он мельком увидел его

В каталоге Центра искусств

Де-Мойна, который потом лапал

На полу в

Холле на входе –

Такими плюшевыми были диваны,

Я заснул,

Откинувшись на один из них.

Проснулся в страхе,

Выключил свет!

Вышел во внутренний двор,

Ужасно холодно – водо-

Пад, впадающий в мои сны,

Застыл посреди потока,

Отражая яркий

Свет Френеля!

Художник,

За которым я слежу из года

в год – иногда

Годы проходят,

А я обнаруживаю, что он

запускает ещё один

фонарь вниз по реке,

Промёрзшей до речного

Дна,

И поэтому я

Прошептал в нежное ухо Саши:

Готовы ли мы встретить эти

Памятники вот так?

Что если, скажем, ты бы наткнулся

На картину Дэвида Салли

(В наши дни это редкость)?

Что если бы твоя мачеха

Училась в том же художественном классе

В средней школе, что и Салли,

Рисовала те же бессмысленные скетчи,

Отчаянно пытаясь выбраться 

Не только из этого класса,

Но и из пропасти,

Что разделяла ее и

ту, кем она, возможно,

Хотела бы стать.

Дэвид Салли, не

Беспокойся о мелочах,

В которых кроется дьявол, на твоей

Lamborghini Countach

(Как же это пошло,

Вот так говорить

О 80-х, на самом деле

Та модель была, как

Ford Escort

Из журнала Jet Set),

И потом Дэвид Салли

Всё десятилетие

продолжал нюхать

Через прямую кишку. Она

Возражала

Справедливо, боль

Спрятана в моей

Мачехе, и

Вскоре её позвоночник

Начал выделять

Барбитуратный туман

На пять миль во все

Стороны.

Это чувство, будто мы

Знаем друг друга

Из какой-то прошлой жизни,

Которую мы провели,

держась за руки, гуляя

По краю пропасти

Над вулканическими недрами

Ада, это инобытие,

Заключённое в потопленном

Наборе нейронов, присущих

Homo sapiens sapiens,

Начинало сквозь течь течь

С пылом,

Разъяренное струями

Перцового баллончика,

Распыляющего

Морозный воздух,

В ожидании, пока место займет

Следующая жертва истории,

Занимает место прямо перед ней.

Тот снег,

Я записал,

Чтобы пересказать

Себя, осмыслить или

Отпустить

Свои слова, исправить

Сделать микс, мэш-ап,

Преобразить и исказить,

Возвысить, опошлить, стащить,

Взять в долг, стрельнуть, украсть,

Умножить, в знак уваженья я

Гоню из своих слов

Горькое сусло,

Пей его до

Дна!

Я выглянул наружу,

Мой протагонист

Выглянул из подмёрзшего

Окна, каждая снежинка

Словно солдат, стегающий

Лошадь, запряжённую

В колесницу,

Эта Греция,

Этот Рим,

Это безумное

Желание оставаться

В сопряжённом вихре

Повсюду, кстати

Сказать,

Моя душа медленно

Замирала,

Когда я слышал,

Как снег

Надвигался незаметно

Сквозь

Вселенную, 

И незаметно надвигался,

Словно неизбежный

Конец всего.

Итак ты

Расскажи мне,

Как именно

Твой

Радикальный формализм

Спасает жизни?

Всё, что я вижу

Из окна моего кабинета, –

Это роскошный райский

Снег, пробуждающий во мне,

Как результат,

Разрушительное

Желание закинуть

Метилфенидат.

Это может стать твоим

Наследием, Саша,

Это искусство,

Которым ты был

Вынужден питаться

Целую вечность.

                            Я

                            Погружаюсь в

                            Диван в моём кабинете,

                            Засыпаю,

                            Смотря «Сталкера»,

                            Медленно опускаюсь

                            На дно

                            Бесконечного

                            Колодца,

                            Этот стимулятор,

                            Бормочу –

                            Что-то о том, чтобы

                            Убедиться, что все замки

                            Заперты.

                            Не знаю,

Проверял ли я их.

Поэтому я проверяю их

Несколько раз.

Этот фарс в спальне –

Луч солнца

Смотрящий сквозь

Телевизионную дымку

Какого-то будущего,

Где мой сын берёт

Вторую, может,

Третью ипотеку,

Он подключается к сети –

К своей крио-смертной оболочке.

Не могу дождаться,

Когда он чокнется,

Глотая снежную муку,

Шепчась со змеями

В древнем Египте.

Овердаббинг

Несовершенен, пара кадров

Отстаёт, так что, когда

Саша смотрит на

«Смерть моды»,

Висящую на этой

Хорошо-освещенной стене и

Говорит «Полный отстой»,

единственное слово,

Совпадающее с его губами, –

Это конец всему.

Никто не выходит на улицу

В таком виде.

перевод Даши Додосовой

 

 

ОТВЕЧАЯ НА ВОПРОС МОЕГО ОТЦА

 

Я бы сказал об этом так:

«Молчание – белое,

Как больничные облака».

Мне кажется, оно

Захватывает пространство,

Не занимая при этом

Много места,

Как будто само обладает волей.

Ты знаешь,

Я торчал на скамейке

В ТЦ, пока

Мои друзья просиживали

Штаны в классе.

Обдолбанный и в край

Невнимательный. За секунды

До того, как сесть на скамейку,

Я пролистал несколько

Экземпляров Details

В журнальном киоске,

Ведь Дейл предупредил

Нас, что из них можно

Нарвать купонов

И много где обменять

На бесплатную пачку

Взрослых сигарет.

Я быстренько

Оприходовал

Шесть таких. Я по-

Считал это по-

Истине крутым. Я

Расправился с этой задачей.

Сколькими способами

Я могу рассказать тебе,

Как убить время? Ты бы

Испытал стыд, услышав

Хотя бы одну из моих баек, –

Они сидят

Вдоль моего

Позвоночника,

Даже спустя

Двадцать лет, как

Замершие голуби.

перевод Владимира Кошелева

 

 

ТОРЖЕСТВО СОЛИПСИЗМА

  

Сосредоточься на прибывающем поезде.

Расскажи мне свою теорию рынка.

Зрачки расширяются, деревья падают,

Пока я жду, отрабатываю перенос.

Подумай о моей матери,

поливающей цветы. Что,

все и правда смотрят?

Напиши обо мне в блоге. Дополни мою страничку в Вики.

Замути со мной. Ответь на мой кибер-флирт.

Моя мать сказала, что номинировала бы

меня на ту премию, если бы могла справиться

с прокси. Покажи мне сиськи.

Я побрил яйца. Взял

вторую ипотеку. Материнство

спугивает вязы, вырезает свои виноватые

инициалы на выпадающем анусе неба.

Все печали проходят сквозь

меня, как желчный камень.

Околоплодный балдахин

вытекает из моего клапана на преграду, которую я ломаю.

Я – обломок, раздолбанная кнопка.

Своего первого жука я увидел на окраине. Лейк-Шор-

драйв на фоне развалин, пятно

снежного эффекта озера

оказывает особое влияние,

Только эта погода вводит в аффективное состояние.

перевод Даши Додосовой

«Климат» Анны Родионовой / Ключ к коммуникации (эссе)

Анна Родионова. Климат. Предисл. Е. Захаркив и А. Тальского – СПб.: Порядок слов, 2022. – 60 с.

 

письмо себе в будущее

 

Это известная боль – перед непроницаемостью вещей. слов. взглядов. собственного взгляда. «Климат» Анны Родионовой помогает проникнуть. увидеть связь.

Я не знала, как ты ко мне относишься и мне было больно. Видишь ли ты [камень, дерево, меня]? Ты смотрел на дерево и тебе было больно. Теперь я знаю, как перенастроить собственное чтение, чтобы увидеть фильтры между тобой и мной. Между растением и пространством. Гуттация – как образец. свидетельство. язык. Транзакции – если мы станем совсем большие. То, что преломляет месседж от камня к камню – протянуто в воздухе. Вскрывая, можно увидеть свет, связь. «Климат» вскрывает сущность и микродвижения коммуникации. практикум по установлению контакта, обнаружению скрытых ракурсов.

Язык здесь – как фильтр – разобран на внутренние ритмы. Плотность, степень рассеивания, степень нагретости, экспозиция – всё это составляет ритм. Он важен с точки зрения коммуникативной функции «Климата», метода Родионовой вообще. Взаимодействие возможно только при учёте ритмов. необходима сонастройка: я встречусь с тобой во сне, если мы совпадём в гамма-ритме.

То, что я называю коммуникацией, у Родионовой – «перенастройка чтения», «извинение». Екатерина Захаркив называет это «тёмным откликом».

Бережность / вкрадчивость / внимание. Это трогательно: залог связи. Язык, сохраняемый, высвечивает полую, разной плотности, структуру фильтров, через которые проходит информация – в том числе чувства, в том числе любовь.

 

Корень живого сегмента,

взрывом, связкой воды      выделен

из подстанций валюты    в слюну,

 

в скорость оплаты

сбитым с глотка гуттации в производство

 

Так, процесс выведения гидатодами воды на поверхность растения оказывается связан с платёжными операциями. У обоих явлений – чуткое основание. Отклик – пробуждение чуткого. Как медленно смещается твёрдая силикатная мантия земли, как медленно я научаюсь видеть за языком процессы фильтрации, как нежность становится микроинформацией, за которой я наблюдаю, которая соединяет – ...

которая открывает связь, возможность диалога – более чуткого, чем тот, что обещан узнаванием.

 

сон о теории коммуникации после прочтения «Климата»,

фаза первая

(мантийная конвекция)

 

Вначале отклик туманен. Он происходит отдельно от тела и не идентифицируется в качестве отклика. Месторасположение: мантия Земли. Вследствие возникновения потоков, переносящих тепло из недр к поверхности планеты, происходит явление конвекции в астеносфере.

Тепло содержит в себе потенциал миража.

 

фаза вторая

(движение литосферных плит)

 

Конвекция приводит к движению литосферных плит: тектонический сдвиг, коммуникация.

(танцевать тектоник :: подвижное тепловое пятно с разрывами :: выйти за «контур тепла»)

Сдвиг – катастрофическое событие, фиксация произошедшего происходит моментально, предыдущие события встроились в знание тела: конвекционный поток, мантия, астеносфера.

Включение-как-есть: сущность коммуникации вскрыта. Отклик.

(my mom and her nematanthus communicating)

 

[Читая «Климат», я осознаю альвеолы собственных лёгких, их пузырчатую структуру. Я чувствую, как воздух преломляется моими напряжёнными значениями, потом передаётся другому.

Каждое микрозначение как орган, вынутый, пальпированный и помещенный обратно. Я его знаю.

В этот момент иначе – связи другого автора: «дыхание то же самое, что понимание». Понимание как глубинный отклик, дыхание как фильтрация и осознание всех структур.]

 

«твоя склера – сверка»

 

Взгляд – фильтр, который обнаруживается разобранным на фиброзные оболочки. Такой взгляд видит и воспринимает/пропускает контакт: он знает своё собственное устройство.

 

извини

 

У Родионовой категория совести оказывается важным фильтром, который определяет возможность/ невозможность отклика. Выведение из вины – как прояснение «невидимого» слоя пространства, слоя, в котором происходит кодировка информации, скрипта:

 

…есть другой ракурс, где всё абсолютно полое – пыл, чей ритм извинили, приглушённый с краю ремонтной бригадой, рывком

 

Вина искажает, замутняет совесть-фильтр. Так, совесть миража чиста – он существует не в качестве обмана – а в качестве атмосферного явления, вскрывая в себе принцип кодировки информации.

 

…фильтр   это фит с тем, что есть

Но хочу то, что будет

 

Несоответствие между «тем, что есть» и «тем, что будет», формально может быть масштабировано до несоответствия между вот-бытием и бытием-вообще, которое является постоянным поставщиком информации для совести. Однако это сугубо формальный, утилитарный, акт: поэтический метод Родионовой пересобирает эту конструкцию, вскрывая план, в котором осознание «фита с тем, что есть» приводит к другому ракурсу – и он то, что будет. Прояснение неподлинного существования, выведение из вины посредством тотальной включённости в процесс коммуникации ведёт к бытию-вообще.

 

аттрактор-коммуникация

(обещание)

 

Поэтическое пространство «Климата» – и вместе с тем пространство коммуникации – может быть уподоблено зоне аттрактора.

 

Я ловлю: все плантации, из чего ещё страшно,

сбив ресурсы в закон, рассчитаны сенсором, отупевшим детоксом,

кому  нельзя ждать.

(Взяв аттрактор – всегда.)

 

«Аттрактор притягивает к себе все возможные траектории поведения динамической системы, определяемые разными начальными условиями». В данном случае интересно явление странного аттрактора, где непредсказуемые явления свободно блуждают по фазовому портрету, оставаясь в зоне притяжения. То, что связано с климатом – прогнозы погоды, выявление закономерностей, производится при помощи такой системы.

«Эффект бабочки», свойственный хаотической системе, который иллюстрирует, что малые погрешности могут привести к глобальным последствиям («Взмах крыльев бабочки в Бразилии вызовет торнадо в штате Техас») примеряется к пространству текста, к пространству перенастройки чтения, «извинения». За счёт аттрактора бытие «собирается», слова и вещи попадают в зону, где испытывают тяготение к тому, чтобы стать обнаруженными.

Таким образом, поскольку сложные системы сильно зависимы от изначальных условий и могут быть отображены при помощи графика странного аттрактора, в случае с «Климатом» возможен разговор о модели мира, коммуникации, проблеск, ядро в которой – это область притяжения. Обнаружение, осознание фильтра, отклик могут оказать колоссальное влияние на все показатели системы. В этом – и свойство хаотических систем, и трогательное обещание, новое всякий раз.

Мне приснится камень, и я пойму, что отделяет меня от камня. lucide droom, в котором я поцелую образ известняка и всё сдвинется в сторону видимости микродвижений :: микроразрывов. давай

Политика дружбы в закрытом городе: между хонтологией и негативностью. О новой книге Евгения Мирошниченко

Мирошниченко Е. Закрытый город: Поэма. СПб.: Издательство «Косая линия», 2021. 

 

Из человека растут цветы и движение

 

Открывая небольшую по объему, изданную в античном оформлении с греческими рисунками, поэму Евгения Мирошниченко «Закрытый город», читатель попадает в пространство политики дружбы, где герои – это друзья образов и концептов, пересобирающие общие места нарративов о городе, поиске и возвращении. Политика дружбы достигает пределов изначальной сборки, избавляясь от заданной поэтической территории: друзья и враги в поэме меняются местами, экзистенциальные и потенциальные соратники или же противники утрачивают координаты своего сопротивления и союзничества, сливаясь в сети «дружеского» удивления и личной мифологии. Так, демон Анатас (из-за которого всё и случается в поэме: похищение, поиски похищенной, финальная битва) оказывается «немногословным джентльменом», а сам Сатана, которому «лирический герой» Евгений продаёт свою душу, – любителем выпить и поговорить о жизни в компании эпикурейцев. На первый взгляд, такая перемена активных и реактивных сил случается только в эпилоге поэмы: герои поняли, что почти всё не совпадает с их изначальным взглядом на конфликт, а политика дружбы обретает новое дыхания, впуская к себе «странных» гостей. Однако трансформации происходят на протяжении всего текста и даже в некоторой степени определяет его, находя за кулисами дружбы и мифологии новые детали коллективных практик и смещений, среди которых – внутренняя хонтология городского, локальные субъектности, узнавание, локусы, юмор как скольжение, открытость поэтической системы, язык прямого и необязательного действия и многое другое, легко обнаруживаемое в поэме Евгения Мирошниченко. Вероятно, тут следует пойти по порядку.

«Политика дружбы» является словосочетанием, которое можно использовать применительно к самым разным авторам – от Платона до Делёза. Конкретно между ними – лежит пара тысяч лет истории философии и литературы, на всём протяжении которой, так или иначе, присутствовал феномен дружбы. Несмотря на древнегреческое оформление поэмы Мирошниченко и его собственное стремление поместить героев в античный контекст, политика дружбы, присутствующая в тексте, отсылает нас, скорее, к изысканиям второй половины двадцатого века. Так, в послевоенное время понятие «друга» в поле философии (и социальном, политическом, и онтологическом) приобретает окрас «боевого товарища», который может трактоваться как «обращенный враг», то есть претендент, участник агона, задействованный в совместной борьбе. То же самое происходит с друзьями в «Закрытом городе» – они объединяются, чтобы дать бой «жуткому Анатасу»: 

 

На пути Евгений встречает своих друзей:

Вот Тесей-Дмитрий и Павел-Одиссей,

За ними победа, мудрость и воскресение,

И Андрей Филатов в полном вооружении.

Семеро смелых движутся в сторону вороньей горы.

 

Реальные фамилии говорят о реальности дружбы, о тех участниках, которые в ней задействованы до момента своего упоминания в поэме: до этого момента у «друга» ещё нет роли, но вот он её получает и становится «претендентом». В этом смысле текст Мирошниченко срезает сразу несколько пластов: его «Закрытый город», с одной стороны, может читаться в кругу упомянутых людей, за столом, на празднике (и это как бы жанр «стихов для своих»), а с другой – как автономный нарратив о дружбе, в котором (действительно) есть реальные люди, но план поэтического полностью меняет способы их присутствия, наделяя магическими способностями и новой формой политической субъектности – уже в большей степени абстрактной и помещающей их в пространство работы концептов и образов. Они становятся друзьями – и теперь по-новому. Как писали Делёз и Гваттари,

В философии под «другом» понимается уже не внешний персонаж, пример или же эмпирическое обстоятельство, а нечто внутренне присутствующее в мысли, условие самой ее возможности, живая категория, элемент трансцендентального опыта. Благодаря философии греки решительно изменили положение друга, который оказался соотнесен уже не с иным человеком, а с неким Существом, Объектностью, Целостностью. Он друг Платону, но еще более друг мудрости, истине или концепту, он Филалет и Теофил… [1]

В этом содержится ещё один «греческий» жест Мирошниченко, который схожим образом обращает своих друзей. Они – друзья автора (друзья реального Евгения Мирошниченко), но ещё более друзья тому поэтическому пространству вымысла, которое описывается в «Закрытом городе». Герои поэмы – уже не только внешние персонажи, а ещё и Существа, и Целостности – эротические боги, крылатые ангелы, путешественники в Элладу, доблестные воины и так далее.

К такому раскладу добавляется третий срез (помимо первых двух – «для знакомых» и срез «автономии»), свидетельствующий о промежуточном, двойственном и дифракционном присутствии друзей в поэме и за её пределами. Если Делёз и Гваттари пишут о соотношении друга с концептом, называя философов именно такими друзьями (они – друзья концептов), то в «Закрытом городе» это соотношение материализуется и удваивается, теряя изначальные абстрактные черты (отношения только с концептами, истиной или мудростью). Третий срез происходит из сложения двух первых, образующих условные категории «знакомого» и «незнакомого» (автономного), он – это друзья и тут, и там. И «существа», чья жизнь развёртывается в местах закрытости (между стен, между домов и, конечно, в закрытом городе), которая в процессе повествования нагнетается, доходя до состояния интенсивной негативности (об этом подробнее скажем чуть позже), и реальные участники дружбы – уже в местах вроде бы открытой повседневности. Это было бы простое различие, если бы его граница не была так размыта. Друзья и тут, и там – и существа, и реальные участники, сами герои и сами слушатели, акторы и актанты, чья идентичность становится всё более призрачной за счёт подобного раздвоения. Мы можем смело сказать: нет, друзей не семь, их больше, потому что, во-первых, они всегда присутствуют одновременно в компании своих призраков, а во-вторых – они всё время кого-то обращают (в том числе, своих врагов), умножая компанию и становясь настоящей стаей или же боевой ячейкой самого вымысла. Например, как это происходит в первой части поэмы, когда «лирический герой» (второе имя персонажа Евгения) незаметно обращает Сатану, делая его своим другом. При этом важно учитывать, что Сатана вполне действителен и биографичен – он предстал в облике профессора философии, он готов решать насущные проблемы – обходить ковидную полицию, которая не даёт Евгению пройти к возлюбленной. Сатана и Евгений заключают сделку, так называемый «договор с дьяволом», который, на самом деле, обходя фаустианские мотивы, делает из чёрта претендента на удовольствие, участника агона, цель которого – наслаждение и любовь (так оно потом и происходит – чёрт становится эпикурейцем). Вместе с Евгением они, образуя своеобразный мифопоэтический гибрид где-то между Гоголем и Ерофеевым, отправляются в полёт над Санкт-Петербургом:

 

Итак, парил на встречу буре,

Дразнил и дым пускал наш чёрт,

Поэт, вот образ твой!

Летишь ты без усилья,

Только руки

Громадные завистникам мешают!

А на спине сидел лирический герой

И пятками легонько погонял. 

 

На описание их полёта (именно полёта в некоей стае, в компании) нанизывается остальной сюжет, интенсифицируясь через становление друзьями: ведь стая возникает на бегу (на лету), в движении, в момент ускорения, не теряя при этом эффектов призрачности. В конце к ней присоединяется ещё больше участников, она растёт и расширяется. Отчасти сама политика дружбы делает это «подключение» забавным, ведь это, в том числе, подключение юмора, скользящего по поверхности социальности внутри стаи из друзей как претендентов. Ещё больше участников: не только Сатана в обличие профессора, но и сам Бог, ангелы, демоны, животные, святые, блогеры и писатели. Все они становятся призрачными друзьями, двухсторонними акторами, не погруженными в очевидный, на первый взгляд, «биовымысел» и философско-поэтическую строгость, снятию которых помогает юмор как инструмент политики дружбы (подключенный к общей борьбе и становлению).

Например, поверхность-скольжение юмора представлена в диалоге Ильи Варламова и Бога, в котором первый жалуется второму на некрасивый цвет новых стен, которыми обнесён город. Биовымысел здесь снимается через то, что и Бог, и Илья Варламов – это герои, чья степень «реальности» определяется почти одинаково. В их шутливом диалоге Мирошниченко намекает на то, что реальность акторов (как сказал бы социолог Бруно Латур) определяется количеством их союзников, условно – теми, кто верит. Сколько было бы подписчиков у Бога, если бы он зарегистрировался на YouTube? Этот вопрос вполне допустим в поэме «Закрытый город». Читателям как бы сообщается: вымысел – эта та призрачная часть реальности, которая более реальна, чем она сама (но не в смысле симулякра, а в смысле своего двойного присутствия, которое отменяет привычную метафизику настоящего момента, «бытийственность»). Поэтому дуализм жизни и того, что находится за её пределами – больше не работает, сборка достигает своего предела (особенно, если учитывать то, что и Бог, и Варламов – такие же друзья в компании «Закрытого города», как и все остальные друзья Мирошниченко):    

 

Взгляни, Господь, что стало с Петербургом:

Как урбанист, я сильно возмущён,

Что серым цветом выкрашены стены,

Которыми сей город окружён.  

 

Эта реплика Варламова обращена к Богу, который через несколько мгновений ему отвечает, что его критика неуместна, так как стены, которыми обнесли Петербург, «метафизического свойства». Варламов легко с этим соглашается и решает остаться жить на небесах – ему понравился их минимализм. Таким образом, мы видим, как легко совмещаются различные планы в поэме: их всех объединяет политика дружба, но её множественные агрегатные состояния меняют смысл конкретных деталей и эпизодов. Внутри этого можно увидеть и призрачность, и юмор как искусство поверхности, и переделывание привычных категорий биографического вымысла в сочетании с изменением инстанции авторства. К этому добавляется не менее важный фактор того, что сами события поэмы происходят в пространстве «закрытого города».

Это существенное дополнение к политике дружбы: она становится локальной. «Закрывая» город, Мирошниченко придаёт ему не только черты эпохи ковидной изоляции, но и наполняет особыми интерполяциями творческой негативности, определяющими пространство внутри поэмы. Как упоминалось выше, двойное присутствие участников поэмы, этой стаи призраков, развёртывается в местах закрытости – между стен, между домов, в закрытых комнатах. Само повествование начинается с этой ключевой и одновременно счастливой ошибки – Евгений покидает комнату, как бы переходя от закрытости к раскрытию «городского», которое оказывается иллюзорным. Это своеобразный трюк любого (не только закрытого) города – из него нет выхода. Поэтому, если бы Евгений присушился к словам Паскаля о том, что «все несчастья от неспособности оставаться в своей комнате» [2], ничего бы не поменялось, так как комната – всюду. Особенно, когда изначальные координаты даны через закрытие, через творческую негативность, в которую окунается «лирический герой» и его друзья. Можно вспомнить слова Сатаны из пролога:

 

…Давай создадим

уникальные ситуации, закроем, оградим, изолируем каждую

ситуацию физическими и метафизическими стенами, и

вообще на примере какого-нибудь слишком свободолюбивого

города вроде Санкт-Петербурга – закроем целый город.

 

Бог вновь немного сомневается – хорошая ли это идея? Но, в конце концов, с предложением всё-таки соглашается: он уверен, что «люди не глупцы, они… <...> разрушат стены», и станут ещё свободнее. Насколько оправдана эта уверенность – судить читателю, в поэме нет чёткого ответа. Что более важно: жест закрытия, совершенный Богом по совету Сатаны, и его цели наделяют негативность творческой силой, которая заставляет героев объединяться, фантазировать и плутать. Евгений и его друзья избегают закрытости как несвободы и опасности, они заняты тем, что можно назвать «животной геодезией», являющейся важным дополнением политики дружбы. Об этом точно писал Франсуа Досс: «животная геодезия определяется целым комплексом факторов, позволяющих избежать опасности: это избегание и есть творчество» [3]. Иными словами, встреча с препятствием заставляет творить – кто-то из героев пускается в полёт, кто-то пересобирает путь трамвая или пишет стихи. Это различные выдумки, которые постепенно возвращают городу открытость, заново рисуя его карту (ведь геодезия одновременно является наукой разметки, топографической съёмкой).

Творчество-избегание, кстати, согласуется также с идеей Делёза о том, что мышление не является спонтанной операцией, но исходит, скорее, от внеположенной потребности, от встречи, отсечения потока, которое к нему побуждает. Условно, мышление (и письмо, и избегание) является встречей в самом широком смысле, это встреча акторов, объектов, различных потоков, которые пересекаются и срезаются. Встреча героев и обращение новых друзей происходит схожим образом. Действительно, «закрытие» в пространстве поэмы нагнетается, доходя до состояния интенсивной негативности, провоцирующей встречи, стаи, искусство скольжения и саму организацию локальных политик. Последняя точка этой негативности – взрыв открытости, вынуждающий всё начинать сначала, снова и снова оказываясь на точки, с которой началось путешествие «лирического героя». Словами Бога, которыми поэма открывалась, описывается и её финал – уже после всех поисков и после «спасения» возлюбленной Евгения. Бог, упоминая биполярную кошку, которая не даёт нам забыть о структурах юмора в тексте и которая является представительницей «вселенной без стены», говорит следующее:   

 

Лети, лети к ней ангел-антимем,

Запомни, эта кошка биполярна.

В её вселенной больше нет стены,

И оттого система не закрыта.

Благодаря разврату Сатаны

Она подобна взрыву динамита.

Ласкай же взрыв, храни его тепло,

Из кошки вскоре возгорится пламя…

 

В этом отрывке мы ещё раз видим то, о чём говорили в начале: всеобщее смешение и обращение (оно происходит, в том числе, и на уровне языка, совмещающего высокий и низкий стиль, жаргон и философские термины). Не случайно поэма заканчивается упоминанием системы, чья открытость похожа на взрыв динамита. Взрыв является некоторым процессом, и открытость поэтической системы поэмы подражает ему: через скачки, вопросы, изменение общих мест и инвариантов, через преломления, переходы и обновленные траектории политики дружбы.

[1] Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М.: Институт экспериментальной социологии, 1998. С. 7.

[2] Цит. по Барт Р. Как жить вместе: романические симуляции некоторых пространств повседневности. М.: Ад Маргинем Пресс, 2016. С. 117.

[3] Досс Ф. Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография. М.: ИД «Дело», 2021. С. 212.

По следам презентации «Птицы разрыва»: Владимир Кошелев, Артём Осокин и Лиза Хереш о новой книге стихотворений Григория Стариковского

11-го июля в режиме онлайн-трансляции на YouTube-канале «Флагов» состоялась презентация новой книги стихотворений Григория Стариковского «Птица разрыва», вышедшей в серии «Новая поэзия» издательства «НЛО». Запись презентации можно найти на нашем канале, а в четырнадцатом выпуске журнала мы публикуем дополненные отзывы молодых поэтов и поэтесс о «Птице разрыва».

Григорий Стариковский. Птица разрыва – М.: НЛО, 2022 – 136 с. (Серия «Новая поэзия»)


Владимир Кошелев

  

Вокруг «Птицы разрыва» Григория Стариковского

 

«Лишь интенсивная направленность слов к средоточию внутреннего онемения достигает истинной действенности». Кажется, подавляющее большинство стихотворений из новой книги Григория Стариковского «Птица разрыва», как раз-таки и стремится к тому, что Вальтер Беньямин (в одном из писем Мартину Буберу) подразумевает под «истинной действенностью».

Значение «средоточия внутреннего онемения» – иначе его можно назвать точкой покоя (still point) – в поэтических текстах Григория Стариковского не игнорируется и не преуменьшается; скорее, напротив: словно поверх присутствия этого «средоточия» и вокруг его естественного наличия переплетаются воедино несколько – (здесь позволим себе воспользоваться ещё одной «чужой» формулировкой →) – «историй внимания» – (порой ощущение от встречи с этим узором действительно сродни гронасовскому «это так, но это не совсем так»).

«Истории» – авторская и читательская – идут то параллельно друг другу (но не нарушая установленную дистанцию), то сближаются настолько, насколько это возможно. Примечательно, что за сближением «вниманий» может произойти их наложение друг на друга, словно фотокарточек, – и дальнейшее растворение:

 

замечательно всё, что не мы,

а другое, делимое взглядом

на белесую пеночку льда

и скупое свеченье проталин.

 

«Свеченье проталин» в данном случае словно буква-лизирует «средоточие <...> онемения». Вспомним начало другого стихотворения (из книги «Левиты и певцы»): «человек ныряет в прорубь // притворяется рекой...». Оно – стихотворение – открывает тайну подвижной неподвижности сознания, отражённого – (или, скорее, – заворожённого) – окружающим, – и наоборот.

Подобные метаморфозы опыта восприятия и воображения актуальна для многих стихотворений книги. Отчасти этим объясняется и множественность говорящих голосов, свойственная текстам. Например, в стихотворении «Школьный театр. Ревизор»:

 

она замолкает, он тушуется подростково,

 

и, наклонившись, застывает в позе

вертера… она продолжает я не понимаю

любовь… я никогда и не знала, что за

любовь… он истекает пóтом, поднимает

руку, чтобы обнять ее. она щурит глаза,

 

отодвигая стул. он придвигает резко

свой, думает если бы прямо сейчас сбежать

на улицу, в снег…

 

С актом говорения, «производимостью» речи и поиском необходимых слов связан мотив обеднения, неполноты или даже лишённости – (не зря же «свеченье проталин» «скупое»):

 

речь это бедная вещь шерстяная...

 

Или:

 

...это пробное тело

слышит, как время течет

будто кровь, обращая вниманье

на своё повторение вспять,

постараться понять,

если можно понять

полунищую речь...

 

Однако на «понимании» лирическим субъектом процесса отношений со внешним поэт в своих стихах не ограничивается. Стихотворение заканчивается чуть ли не «руководством к действию» (прежде всего для себя самого, но предложенного словно кому-то другому):

 

или выйти на улицу,

выключить свет,

потушить созерцание.

 

Полу-возможность определить однозначность адресата – одно из «следствий» пересечения «историй вниманий» и особенностей авторского мировидения, вокруг которых и собирается «Птица разрыва». Стихотворение «Фрост» начинается со следующей сентенции:

 

такое здесь чужое, что – своё...

 

На фоне настигающего в «Птице разрыва» безвременья отдельные строчки или целые стихотворения, написанные как будто слегка иначе, можно было бы сказать, «проще», становятся ещё пронзительнее, «действеннее»:

 

человек в конечном счете

возродится в густоте

слов случайных и ненужных

на воздушной бересте...

 

Может быть, это и имел в виду автор, отвечая на опрос Ю. Трубихиной: «Дойти, наконец, до самого себя, пусть до малых величин, но до своих величин. Идеал − писать по-фростовски просто, о простых вещах». Здесь же вспоминается ещё один текст из книги:

 

туча, туча грозовая,

с придыханием летит,

лист упавший подгнивает;

едет поезд, замывая

собственный свой шум, течет

речь, как небо, неживая.

 

Порой наблюдение за окружающим приобретает совершенную автономность; с её приобретением – отчего-то – и «речь» становится «неживой». Однако она «течёт», словно продолжается. Конечно, иногда эти стихи работают иначе, – формула такой «работы» тоже выражена в одном из стихотворений: «быстрый бег, остановка и всплеск». Но всегда в них чувствуется что-то общее – нарушение какого-то «правила». Так и сосна из другого стихотворения продолжает свой рост, будто бы не смотря ни на что:

 

прозревает песнь, пьется слаще кровь,

над затылком земли неживая сосна растет

под углом, как неправильно вбитый гвоздь.

 

«Песнь прозревает» параллельно тому, что происходит «неправильно». Подобная парадоксальность – ещё один из путей достижения «истинной действенности» слов – почему-то – собравшихся в стихи. Пожалуй, это свойство стихов для меня – как поэта и читателя – является одним из самых важных в поэзии, – будучи её останавливающей, но и двигающей силой, – приводящей к «средоточию онемения»:

 

белки носятся по стволам,

но река у тебя одна,

студнем стоит в берегах,

лепится к ним отечностью плеч.

 

это как после отлучки приезд домой,

плащ пахнет фиалками,

здравстуй, говоришь, вот я и дома,

а тебе отвечают, это не твой дом.

 

ты здесь не числишься, ты вода,

обмелевшее небо, много чего еще,

но не тот, кто стоит в дверях,

как весенний цветок в земле.

 

никто не протянет руки, не скажет,

пустив слезу, проходи в комнату;

скомканный дым над кровлей

тоже не о тебе.

 

ты – это то, что осталось

помнить глазам, губам,

беличий бег, одышка реки,

серого солнца осколок.

 


Артём Осокин

 

Зыбь на кровле: впечатления о «Птице разрыва» Григория Стариковского

 

…в дело пойдет, что окажется под рукой:

велосипедная резина, фрагменты детской кроватки,

несъедобная китайская гадость

и черные нервущиеся пакеты,

не зря же мы их называем вечными

 

Всякий раз, когда мне приходится иметь дело с новой для себя поэтикой, я пытаюсь уловить, откуда доносится лирический голос и как влияет на его звучание рельеф являющего себя в тексте пространства. Пытаясь описать предполагаемый источник голоса и место его звучания в последней книге Григория Стариковского, я оказался оглушён тишиной: примерно той, о которой как об одном из фундаментальных свойств этого мира писала в предисловии к «Птице разрыва» Ирина Машинская, когда рассуждала о преобладании в этих стихах визуальных впечатлений над данными других органов чувств. Сосредоточенность авторского внимания на поглощающих звук поверхностях направляет восприятие читателя и косвенно влияет на воссозданный в стихах мир: ландшафт, над которым летит птица разрыва, не проявляет себя громко или заметно, а населяющие его существа избегают движений с широкой амплитудой. Заглядывающий в трещинки этой земли, чья внутренняя речь ведет нас за его зрением, как будто боится своим вмешательством спугнуть приливы точечной жизни в её разломах; например, пьющего кровь комара на собственной коже.

Думаю, пространство лирики Григория Стариковского можно с осторожностью охарактеризовать словом «обочина». Восприятие поэта пытается удержать ту область обзора, что до поры до времени находится в стороне от направленного взгляда. Когда Григорий упоминает в стихах питомицу, скулящую вверх, или талый снег, вечереющий вдаль, инерция движения по тексту едва не выбрасывает меня за пределы книжной страницы, туда, где мир ещё не затронут вмешательством художника. Стариковский, намечая направление, в котором распространяется животный плач, или обнаруживая в процессе таяния снега пространственно-временное измерение, выявляет слепые зоны нашего восприятия. Эти ускользающие области не вполне улавливаются зрением, но распространяемое ими бледное свечение напоминает о потустороннем присутствии, мерцая на картинах тихого распада материи. К слову, её циклическое разрушение и возрождение – весьма распространенный сюжет в этой книге.

На страницах «Птицы разрыва» звучит пепельная музыка, отражаясь от измятой поверхности мусорных баков, холодного камня, мерцающей воды и ветхой шерсти. Меланхоличное созерцание выброшенных, ненужных вещей воспринимается не как завороженность распадом, а как запечатление их перехода на новый виток жизни. Когда в одном из текстов некто возводит памятник-башню из бытовых отходов, слово «вечный», в обиходе применяемое к черному мусорному пакету, приобретает метафизический контекст, а странная конструкция открывает путь к небесному сабвею и дает говорящему возможность взойти ближе к вечности по этой шаткой лестнице, чтобы вписать чье-то ломкое имя в каменный свиток.

Несмотря на то, что упомянутое стихотворение можно описать как деятельную фантазию, куда чаще лирический субъект «Птицы разрыва» остается наблюдателем. Взгляд этого наблюдателя движется, преимущественно, скользя по поверхностям, не пытаясь препарировать объекты, а если и делает это, то довольно деликатно:

 

на развилке возня муравьиная,

зализы, приливы точечной жизни,

комар подпевает, трудится, тянет

кровь, насыщается мной.

 

высокое дерево с гладким

стволом, кроме гарри-и-мэри,

ножичком вырезал гарри,

он любит мэри, теперь

 

каждый скользящий по склону

знает, что гарри-и-мэри

пишутся слитно, они вживлены

в горькое мясо ствола.

 

спой мне, куколка-мэри,

о чем-нибудь прочном,

светящемся тканью древесной, –

под комариную жажду,

сквозь картавое имя свое.

 

Зрение движется над муравьиной возней, огибает поющего комара, пока не «спотыкается» о вырезанные на древесном стволе имена – рукотворное свидетельство влюбленности. Даже задержав внимание на нем и отвлёкшись на полугрустное-полушутливое обращение к Мэри, говорящий признает, что метка влюбленности уже слилась с пространством, как слились в одно странное слово-шрам два имени. Постепенно лирический субъект пытается посмотреть на ситуацию глазами других наблюдающих, для которых надпись «Гарри-и-Мэри» – изначально неделима, является частью пейзажа, и, возможно, такой же поверхностью для скользящего взгляда становится он сам – с комаром на коже, мысленно обращённый к загадочной Мэри.

При том, что зрение поэта в большей степени скользит по объектам, нежели вскрывает их, при том, что Стариковского как художника завораживают поверхности, рябь на них подобно малозаметному сокращению мимической мышцы или внезапной перемене в пластике тела свидетельствует о непрерывным труде в глубине себя. Тихое переживание проявляет себя, трансформируя окружение: «...орешник скулит под ветром, клавиша птицы / тенькает» – и мы видим как одушевляется пейзажная декорация, становясь субъектом действия, в то время как некогда живое тело механизируется, чтобы аккомпанировать процессу преображения реальности в её «слепых зонах». Если мы допустим, что Александр Ерёменко в стихотворении «В густых металлургических лесах» намеренно создает гибридный биомеханический мир, существующий помимо нашего, и этот мир сам удивляется происходящим в нем смещениям, то в стихах Григория Стариковского эти метаморфозы воспринимаются как часть естественного для него и для этого мира хода событий.

Тишина этой книги, оглушая на первых страницах, не лишает слуха; наоборот, она побуждает вслушиваться и отвечает неровным ритмом с длительными паузами. Именно внимательное молчание предшествует речи, запечатлевающей зыбь на кровле – неприметные признаки жизни, рассеянной в пространстве и продолженной в человеке, эхо их прерывистого сердцебиения. Этот отзвук, подаренный тишиной тому, кто был готов слушать, –  свидетельство доверия; доверия, которого не было изначально, но всё-таки обретённого в заинтересованном молчании. Потому наблюдать  за взаимодействием темпераментов пейзажа и субъекта в «Птице разрыва» крайне интересно; смотреть, слушать, как стыдливость лирического пространства сближается с деликатностью лирического субъекта, что в итоге преображает их обоих.

 


Лиза Хереш

 

При чтении стихотворений Григория Стариковского в «Птице разрыва» я нахожу удачным предисловие Ирины Машинской к этой книге. Неоднократная ссылка на Осипа Мандельштама, кажется, действительно позволяет определить линию преемственности, которая содержит семантические узлы – персональные, инструментальные и образные. Это, разумеется, некоторая холодная линия русской поэзии плюс усвоенные ей европейские авторы: Боратынский (очевидно, важно архаическое и одновременно академическое написание через «о»), Батюшков, Данте – всё это усвоено через русский модернизм прежде всего Мандельштамом (и в таком случае будет правильнее даже не Данте, а Дант, как говорили названные выше авторы; так же его называл Алексей Парщиков). Помимо высокой оценки Боратынскому, этот мир усвоенных образов и оценок, прежде всего, глубоко инструментален – возможно, непосредственных образов, связанных со звуком, там не очень много, хотя бы на первый взгляд, однако фонетическая инструментовка этого, как кажется, беззвучного мира, несомненно важна:

 

вот куст, и он неотделим

от обруча воскресших губ, необрываемого «о», –

о куст, о в горле веток ком,

о боратынский бедный опыт, обглоданное «о» куста

 

Куст, как мне кажется, тут не случаен. Возможно, эти тексты кажутся не звуковыми, потому что сами они творятся музыкальной тканью. Лирической героине стихотворения Цветаевой от куста нужны

 

Невнятицы старых садов,

Невнятицы музыки новой,

Невнятицы первых слогов,

Невнятицы Фауста Второго.

Той – до всего, после всего.

Гул множеств, идущих на форум.

Ну – шума ушного того,

Все соединилось в котором.

 

Для Стариковского куст не просто содержит невнятицу, к которой обращается поэт, внимая ушному шуму: элементы природного мира сами по себе являются поэтами, причем самими канонизированными: птица фет; камень, летящий державиным; ряд замыкает сам лирический субъект, назвавшийся ненужной веткой. Кажется, что именно эта пористость мира позволяет сравнениям и метаморфозам легче находить зияющие точки, дыры и сцепления: неслучайно так легко увидеть в снеге собачий бок, и пожать лапу всему полю. Но у расползающейся структуры художественного мира есть не только преимущество, но и опасность – поэт переиначивает фаустовскую формулу «остановись, мгновенье, ты прекрасно» в «остановись, порыв исчезновенья». Всё просачивается через всё, утекает, обгладывается, щербатится и летит, причём часто в пассивно-безличной форме, снимающей агентность и энергичность действия. На стыке как бы слабого действия и неминуемого протекающего процесса возникает парадокс: «нетронутая паутина / рвалась». 

Вернёмся к фонетике и кусту. Невозможно не вспомнить батюшковский просыпающийся город Байя, который, как и куст, предваряется «о». Светлые тона и лаконичность формы Батюшкова не сохраняются: перед нами, как замечает Ирина Машинская, мир щербатый, нецелостный, неплоский и не сохранный. Связь с Мандельштамом третьего периода (как это называет Михаил Гаспаров) понятна и прослеживается на всех уровнях: античность отброшена (хотя её призрак присутствует в стихах строгостью организации; к тому же профессиональная область Стариковского – классическая филология), лексика упрощена, особое внимание приковывается к зрачку, труду, ржавчине и хлебу. Но что поэт делает с этим образным наследием? Прежде всего продолжает умаление лирического «я», чем дальше, тем больше: первая часть сборника заканчивается сомнением в необходимости запечатления типичного пейзажа для русской кладбищенской элегии начала девятнадцатого века в духе Андрея Тургенева, Василия Жуковского, воспринявших Томаса Грея:

 

но что там на самом деле, на горизонте, лес или межа,

или фаланга фермерского сада

и дом с венком омелы на стене, 

или кладбищенский забор, отсюда

не разглядеть, да и не надо мне. 

 

Важен пятистопный белый ямб: с одной стороны разговорный, с другой стороны имеющий длинную традицию – драматическую и элегически-метафизическую, медитативную.

Уже на самом деле разглядев все ключевые ландшафты, включая детали типа венка омелы, герой отказывает себе в возможности наблюдения, хотя зрение – невероятно важный сквозной инструмент постижения реальности в художественном мире сборника. Почему? Необходимо ли зрение для понимания действительности? Правомерно ли обращение к нему? Это особенно интересно, учитывая, что вторая часть уже впускает в тексты людей, наблюдение за которыми составляет главный нерв лирического сюжета. Но, как и в случае с кладбищенской элегией, поэт самоустраняется там, где его появление ожидается: в финале, где классическая поэзия должна прибегнуть к выводу, патетическому пуанту или по крайней мере терапевтическому говорению, облегчающему архитектурное построение, у Стариковского этого не происходит. Миниатюра завершается сужением лирического взгляда до образа, звука или запаха: острота ощущения, более внимательное вглядывание или вслушивание часто завершает текст, вынуждая смотреть на стихотворение как на некоторый не столько интеллектуальный, сколько сенсорный этюд, в котором Стариковский поражает внешней экономией образа и звука для сохранения образного ряда при внутренней глубине и богатстве функционирования мира. Замирая на сильной ноте чувства, Стариковский снова обращает внимание не на содержание, а на работу.

Несмотря на видимую пассивность агентов мира Стариковского и наполнение традиционными литературными именами и топосами, сильнейший эффект он оказывает на острие собственной работы, которую я бы свела к очищению, затем – к обратному возвращению и внимательному вглядыванию во всё вокруг, будь то пустая коляска или шапочка. Это глубокая феноменологическая работа, впрочем, в какой-то мере провальная, так как чистота вещи-в-себе в этом мире недостижима и сомнительна так же, как и сомнения поэта в том, что ему необходимо разглядеть «кладбищенский забор». Пористость и проницаемость, связывающая всё со всем, мешает расцеплению, и, наверное, только это и держит мир Стариковского в сосуществующем порыве исчезновенья, останавливая его вовсе не словом. С ним у Стариковского особенные, горькие отношения:

 

я умею сказать только «о» сказать, 

изобразить застывший неточно звук

и повесить его на гвоздь, на крюк,

этот бедный овечий летучий клок.

 

Подобная судьба настигает и имя: неназываемое (как тут не вспомнить про традицию русского модернизма, связанную с неназыванием имени, опирающуюся на мистическое движение имяславия), оно меняется, не произносится и спасения не несёт. В таком случае долгая и богатая традиция логоцентризма – в начале было Слово – ещё плотнее прилегает к божественной сфере, профанируя её и пуская семена сомнения. Что тогда сможет предотвратить настигающий всё разрыв?

В исчезновении нет и предсказания – герой одного из стихотворений предлагает оставить «графики и прогнозы», то есть умозрительные построения. Нет спасения и в человечестве: «вот человек, не надо мне его». И хотя у самого героя стихотворений Стариковского есть что-то, открывающее ему путь в бессмертие, фигура умолчания заменяет ему разгадку: «я не скажу, кто они». Ценностное ядро текстов остаётся непроизнесённым.

Для разгадки нам придётся войти в мир его стихотворений и принять правила: вслушиваться, вглядываться, трогать руками и ощущать пористость слов, даже самой крови, ведь, как пишет Стариковский:

 

И только кровь – жива

И только кровь – слова

Небеглый взгляд: «Улыбка Шакти» Сергея Соловьёва

Роман Сергея Соловьёва – прежде всего роман-путешествие. Потому кажется органичным вписать его в традицию литературного тревелога; это одновременно определяет путь, выстраивающий интерпретацию, и создаёт ограничения: литература путешествий гетерогенна и извилиста. Необходимо постараться для того, чтобы выбрать верную (или несколько верных) ветвь традиции. 

Я думаю, что «Улыбка Шакти» захватывает всю русскоязычную (и некоторые черты англоязычной) литературы путешествий сознательно: она сочетает множество стилистических слоёв, художественных методов, определяющих композицию, образную и смысловую концентрацию романа. Чтобы развернуть их, разматывая слой за слоём, я постараюсь идти в хронологическом порядке. 

Русскоязычная литература путешествий в своём раннем изводе была глубоко религиозной – в ней описывались средневековые паломничества, хожения (или хождения). В «Улыбке Шакти» отпечаток этих текстов носит на себе религиозный пласт; он характеризуется высокой насыщенностью образов и, что интересно, религиозным синкретизмом: на соседних страницах с сакральным трепетом описывается и Паршурам, шестая аватара Вишну, и героиня Тая, в образе которой «проступала пугающая своей божественной глубиной и нежностью библейская красота». Статусная равнозначность божеств особенно интересна применительно к жанру паломничества – она трансформирует его, размывая границу между «своим» и «чужим»: более того, если и своё, и чужое объединены сакральностью, то они начинают проступать сквозь друг друга, смешивая черты и теряя чёткие контуры. Кажется, это одна из самых завораживающих черт письма Соловьёва – всеобъемлющая красота, заворожённость святостью окружающего пространства, наделённого знакомыми и незнакомыми чертами. Можно сделать предположение, что не-выделение именно «чужого» индуистского элемента также находит исток в истории тревелогов: самое известное описание секулярного путешествия – хождение Афанасия Никитина за три моря – было посвящено Персии и Индии. Однако, как мне кажется, освоение индийского пространства происходит иным путём: Соловьёв не сколько наблюдает за «чужим», сколько осваивает его с помощью «своего»: и, что любопытно, «своим» тут оказываются религиозные сюжеты. Герой романа, живя с Таей, хранящей библейскую красоту, и соседствуя со стариком, которого зовут Адам, погружает собственную жизнь в поэтически-религиозный топос, пространство замерших сюжетов, пророчеств, которые на время перестают сбываться. 

Мир «Улыбки Шакти» неоднороден: Харнай, Даполи, алмазная деревня, храм, расположенный «в совсем другом мире». Как автор этнографических путевых заметок и социологических описаний, включающих в себя истории семьи, божеств и религиозной музыки, Соловьёв действует как грамотный антрополог: он изображает не мир, но миры, работающие по-разному. И, как антрополог, он внимательно слушает эти миры, приходя и за музыкой, и за тишиной. 

Следующими путешествиями в истории русской литературы станут описания европейских пейзажей и городов: они должны были послужить примером для русского человека, показав, как благотворно на человеческую душу влияют идеи Просвещения. Их необходимо было привезти в Россию и укоренять на своей земле, создавая благотворный синтез: прежде всего этим в «Письмах русского путешественника» занимался Николай Карамзин, а далее авторы, обращавшиеся к нему, часто создавали синтез, но другой: синтез вымысла, освоенного литературного жанра, и реального опыта посещённых стран. 

Соловьёв действует иначе: куда меньше он ощущает зависимость от определённого места, которое можно определить как «своё»: географические точки вроде Москвы или Севильи служат для него координатами, точками на карте, которые обуславливают друг друга. Куда ближе герою «Улыбки Шакти» роль номада, путешествующего странника, в чьём сознании города связываются и переплетаются вне иерархических структур и государственных границ. Вероятно, с этим связана кажущаяся архаичность текста на образном и сюжетном уровне: «Молодая акулка-молот. Буквой Т, римский крест, с маленькими злыми глазами по краям перекладины. Рынок сегодня кипел, корабли пришли из недельного плаванья, несколько десятков тысяч рыб были переброшены с лодок на въехавшие в воду повозки, запряженные быками, а с них – на прибрежный песок».

Образная композиция в подобных орнаментальных отрывках, составляющих большую часть текста, должна быть рассмотрена подробнейшим образом: подобные прозаические жанры с высокой значимостью лирического элемента (стихотворения в прозе, «зарисовки», орнаментальная проза типа модернистского Андрея Белого или раннесоветского Бориса Пильняка) повышают значимость каждого отдельного элемента текста. Они влияют друг на друга – потому римский топос вводится почти одновременно с образами рынка, кораблей, быков и песка. 

Архаика связана и с особым течением времени, замедленным, предсказуемым и цикличным: такой, по Михаилу Бахтину, хронотоп часто используется для описания идиллий, семейных хроник, бытовых сюжетов, но это одновременно и ностальгический завистливый взгляд ускоряющейся модерности на замершее и уже пройденное прошлое. Если эпохи развития тревелога сжаты в «Улыбке Шакти» в бергсоновский веер, разворачивающийся при попытке интерпретации, то внутри самого текста герой вступает в сложные отношения с ролью, предписанной ему жанром: ролью ориенталиста, наблюдающего за Ориентом. 

После европейских поездок Карамзина и княгини Дашковой русская литература начала изучать Восток: тут и «Путешествие в Арзрум» Пушкина, и этнография Пржевальского, и Египет в восприятии Михаила Кузмина. При этом часто взгляд на Восток, в отличие от более освоенного и понятного Запада, был попыткой бегства не только из знакомых пространств, но и из литературы – нестандартный материал требовал нестандартных подходов к жанру, композиции и стилю. В таком случае Сергей Соловьёв представляет действительно необычную прозу, перемещающуюся между лирикой и сюжетностью, ощупывающую время и пространство. Отсутствие строгого сюжетного каркаса, стремительная нарратологическая смена точки зрения и вкрапления текста, выполненного в эпистолярном жанре (тоже характерного попутчика литературы путешествий) демонстрируют гибкое устройство текста, достаточно пластичного для того, чтобы объять и соотнести с собой другие миры.

«Проблематичность» тревелога вместе с клеймом колониального жанра была актуализирована в конце XX века, когда сразу несколько крупных философов (Эдвард Саид, автор «Ориентализма», Хоми Баба, закрепивший за колониальным дискурсом термин «мимикрия») выявили тёмные стороны литературы путешествий. Саид, сказав, что Восток – европейское изобретение, не запретил европейцам и американцам описывать другие страны. Скорее он предложил поставить новый вопрос: что то, что пишут о Востоке (Ориенте), говорит о тех, кто о нём пишет? В какой-то мере и в англоязычной, и в русскоязычной традиции (которая, по мнению некоторых исследователей, отличается особым влиянием политических репрессий и ссылок на места назначения; впрочем, перемена, произошедшая с обеими ветвями тревелогов, куда более глобальна и связана как раз с номадическим восприятием пространства) это породило особый нарративный модус путешественника-после-Ориентализма. Он ироничен, двусмысленен и, конечно же, не сомневается в невозможности объективного описания чужого окружения (да и своего тоже). Самым ярким примером, вероятно, выступает «Путешествие в Стамбул» Иосифа Бродского, многократно раскритикованного: англоязычной публикой – за этнические стереотипы и использование неприемлемой лексики; русскоязычной – за несоблюдение стилистических норм эссеистики. 

Роман «Улыбка Шакти» примечателен тем, что, кажется, не претендует на то, чтобы с помощью Востока выстроить идентичность главного героя. Тем более, его ощущение времени схоже с индийским: «Есть люди, чья внешность с возрастом меняется не постепенно, а два-три раза в жизни, но существенно, меняя облик и образ. Смена эта накапливается как бы исподволь и проступает неожиданно, как бывает с приходом осени наутро или снега. Мы оба с Таей, похоже, принадлежим к этому типу. Думаю, последние лет двадцать или даже больше внешность ее почти не менялась». Вероятно, поэтическая антропология Сергея Соловьёва разворачивается как бы не с отрицанием ориенталистской темы, но с её развитием и переизобретением, что практически всегда означает потерю строгих ориентиров и иерархичных бинарных оппозиций. В этом контексте цитата «усталого Деррида» представляется неслучайной. 

Соловьёв отходит от намеренной архаизации пространства: мифологизация не вычёркивает из художественного мира современные слои. Путешествие на край света оказывается возможным и в мире, где уже давно летают самолёты: «…снова встречались в аэропорту. И отправлялись на край света, и шли, шли по пустынному побережью, оставляя за спиной тот перелетный песок, который пять столетий назад взмыл над Африкой, распростерся над океаном и лег здесь, в Индии».

Латианоамериканская исследовательница и писательница Мария Лугонес считает, что номадическому путешествию (которое противостоит путешествию колониальному, завоевательному) присущи такие экзистенциалы как любовь и игра. Соловьёв помещает их не столько в центр путешествия, сколько в центр языка, мышления. 

Два влюблённых, живших в Петрограде, не замечают революцию. Пляж, по которому они идут, хранит в себе пятьсот лет колониальных завоеваний.

Вообще календарное течение времени часто замечается не героем, а как бы внутренней структурой романа: главки часто делятся упоминанием дат, почтового общения (крепко связанного с фиксированным временем и точным адресом), нового пункта путешествия. Корреспонденция часто отрывает героя (и читателя) от наблюдения за миром. Однако именно текучесть и неуловимость номадической частицы – путешествующего воспоминания – оказывается бесполезной в случае смерти: ​​«вспомнишь ли ты хоть одну ее фразу, оставляющую долгий след – мыслью, интонацией, сочетанием слов, их свеченьем? Сижу, думаю, смотрю на воду, текущую у ног, и не нахожу, что ответить. Но тогда и ты мне скажи, ты, с другой стороны себя. Слышала ли она от тебя то, что ждала, на том языке, которым живет?». 

Особенно сильно меня завораживает маленький отрывок, предлагающий собственное видение Запада и Востока:  «А однажды утром проснемся: снег, и горы лежат, как Венеры в мехах. Латает крышу, а я сижу пишу обещанное одной киевской галерее о современных украинских художниках. О Дереве, веревке и Гоголе. Что общего, говорит Павич, у разбойников, привязанных к дереву? Дерево и веревка. О Дереве-Украине, и веревке-времени я уже написал. И о Гоголе. Которого нет нигде – ни в России, ни в Украине. В Риме душа его, говорит, и к гробу Господнему едет в Иерусалим, а приехав, не выходит из тарантаса, сидит под дождем в пригороде, не нужен он мне, шепчет, и уезжает. Гоголь как Заколдованное место, как Майская ночь между Западом и Востоком. И перешел к художникам. И задумался. Истинный дар, говорит Деррида, не должен иметь ни дарителя, ни получателя. Усталость. Когда история кончилась. Маски, гримасы зеркала. Нос Ковалева. Даже боль ощущается как цитата. По одной из гипотез, человек и произошел от носа. Точнее, от маленького органа в межноздревой перемычке, отвечающего за половое обоняние. Гоголь это предчувствовал». 

Географические координаты срединной позиции, которую русская литература несколько столетий присваивала себе, перемещаются вместе с героем романа: осваивая пространство, он видит идеологические пустоты, которые можно заполнить изъятыми выражениями, антитезами и сравнениями. Однако это не Фукуямовский конец истории – скорее, начало метафорического сдвига, гоголевской метонимии, где именно обнаружение несочленения, несоединения рождает новые смыслы, сюжеты и вариации, переводы Ригведы, которые ищут в темноте подходящий инструмент для первозвука. 

Для литературы путешествий характерно понятие «беглого взгляда»: установка на визуальное восприятие и на текст, имитирующий взгляд. Про это Мандельштам писал: «Глаз есть орудие мышления, о том, что свет есть сила и что орнамент есть мысль» и «Глаз ищет формы, идеи, ждет её, а взамен натыкается на заплесневевший хлеб природа или на каменный пирог». «Улыбка Шакти» подходит к зрению с ответственностью и трепетом: описание мира и наблюдение за ним становится сакральным процессом, требующим собранности для дальнейшего перерождения. Хотя визуальная метафорика, несомненно, важна для всех орнаменталистских текстов, особенно описывающих географическое пространство, тут она также зависит от позиции зрителя, смотрящего, ориенталиста. 

Я утверждаю, что «Улыбка Шакти» может приблизиться к небеглому взгляду – через внимание, трепет и любовь, а ещё – через отказ от себя, европейского или нет, через снятие идентичности и открытие новому. Это, по Мэрилин Фри, можно назвать романом любящего глаза, обращённого к миру, человеку и языку. Раскачиваясь на этих остриях и перемещаясь между ними, Соловьёв может позволить себе фрагментарно оставлять то одну, то другую составляющую романического произведения. В таком случае «Улыбка Шакти» избавляется от треугольника миметического желания Рене Жирара – признавая зависимость от другого, Соловьёв находит в приверженности новые продуктивные способы странствия, описания и любви. Потому что новый опыт накапливается и проступает исподволь, «как бывает с приходом осени наутро или снега».

Клод Руайе-Журну. Предметы содержат в себе бесконечность (перевод с французского Кирилла Корчагина)

«Флаги» продолжают публиковать «Тетралогию» французского поэта, переводчика, эссеиста и издателя Клода Руайе-Журну. В четырнадцатом номере журнала – третья из четырёх поэтических книг «Тетралогии» в переводе Кирилла Корчагина. Прочесть предисловие переводчика ко всей серии публикаций «Тетралогии» вы можете в 12-ом номере журнала.