Девять стихотворений

***

наташа тускнеет от боли,

потом свое гнездышко вьет,           

но как в ледяной колыбели,

в голодной солдатской шинели      

качается сердце и ждет.

я длинную книгу читаю –

в плену странноватый герой,

французы его запирают

творожною русскою ночью

в холодный под вязьмой сарай.

костер развели конвоиры

и конское мясо жуют,

а он, не имевший опоры

в себе, вдруг смеется, поверив

в бессмертную душу свою.

НОВЫЙ ГЕРОДОТ

ковер ручной работы

с островами и синим морем,

и корабельной битвой

в узком проливе.

человек спасается вплавь,

его забивают веслами,

дугообразное тело лежит

на береговых камнях. 

душа – это светлая пыль

в рукотворном подшерстке

ковровых изделий, – смотрите,

до чего мы все дожили.

САБВЕЙ

1.

ничего, кроме облицовочной

плитки, фрагментарного тела,

с которого, кажется, только что

сняли бинт, перевязочный

пункт отбытия, голос,

как муху, бросили

внутрь бутылки, – я говорю

с тобой, не умея разбить

прозрачное это стекло,

отыскать губами

имя твое, достучаться

дожить до тебя.

2.

нет, она не ариаднина,

новостная эта нить,

после свежего события

хочется себя забыть.

после нового – разматывать

можно только тишь да гладь,

или страх в груди залатывать,

хлипкие заплаты класть,

и смотреть в окно голодное

в черноту тоннелей впрок,  

чтобы времечко холодное

завязалось в узелок.

3.

занавесь подземного света,

бесконечная свежесть,

механический голос в спину:

«если увидишь что-нибудь,

скажи что-нибудь».

я ничего не видел, кроме тебя,

ты уплывала в опаловый морок,

как длинная белая лента

в рукав иллюзиониста,

а я продолжал говорить с тобой.

теперь ты, как все эти женщины,

блинноликие на экране,

обросшие панцирем гордости,

пепельной правдой-за-нами,

скучным своим сердоболием.

4.

проточная свежесть подземки,

тоннеля опаловый дым, –

вагоны, как длинные лодки,

башмачкин плывет головным,

и все, кто работали буквы,

кривили слова,

теперь – обездоленный шепот,

сорвавшаяся тетива.

НАДПИСЬ (ФРИГИЯ, МАЛАЯ АЗИЯ)

аврелия цералия поставила камень

для своего мужа, аристодема,

в память об утраченной юности.

защитная сетка текста: «он умер

в чужой земле, отправившись

с посольством к императору».

истаял в иллирии от лихорадки,

а теперь на пустом надгробье выбито

посвящение душе, парящей в воздухе.

***

бутылка с газированной водой

вдруг запищит озерной стрекозой. 

я сделаю глоток и отмахнусь, –

какая упоительная грусть.

ничто не помешает мне до сна

читать зеленый томик кузмина,

сверяя время, ясное дотла, 

по легкой жалости стрекозьего крыла.

***

отцветут сады, ты начнешь дышать,

отдохнешь от золотой пыльцы,

выйдешь нá берег, сядешь на паром

и переплывешь реку наискось.

там на дне лежит, в толще илистой,

будто сдутый мяч, – скукоженный 

праздник со слезой, и нельзя его

накормить просветленным воздухом.

кто, скажи, из потешных воинов

не ушел еще рыбам на прокорм –

в вязкое жилье, не примял собой

черную постель, плодородный слой.