ДЕРЕВО ГОЛОСА
От Гнева и Печали
Рост
параллельные лозы
от тебя ко мне
белая тень, трещина
на окне, слепок
Для моих слёз, что падают прямо
как берёза, густые и круглые
как луковицы у твоего основания.
Времена года, горизонты,
дни рождения и те
что темны
я праздную мудро
или с ужасом, или наблюдаю
за листьями, когда они ежеминутно
падают, и повсюду
трескается грунт.
Ворон и птица издалека
...на твоей шее
перья морской крачки
дерево йода и синевы
Когда ты – колючка
и голая ветка
как ты будешь злиться
ты возьмёшь меня силой
в саду, засыпанном снегом
чтобы окружить себя огнём
посыпать пеплом свои корни
красное пламя в твоё зелёное горло
дикая искра в твой открытый рот
Затем твой голос в дыму
вспыхивает и кричит
сосульки тают, тают
ОГНИ МОИХ ГЛАЗ
Огни моих глаз
только мои
они гасят их
пока мы спим на этом берегу
и густые нарциссы
плачут
огни моих глаз
не бойтесь меня
что мы видели
реки и дороги
руины
слепок скульптуры зимой
Они вернут ваш голос
и я продолжу петь «прощай»
СНЕЖНЫЙ АНГЕЛ
Угроза и боль бури
Ангелы в опасности там на крышах
Ангелы – серые
Пруты торчащие
пруты чтобы дать им пристанище пошёл дождь и порвались
перепонки усохли крылья качнулась ветвистая
река
растерянный как солнце
Магистр что приносит
гром ели готовы к своей ноше
горят подземные огни
в темноте сидит
первый Ангел снега
завтра в негодующем
небе
его очертание
ДОРОГА В САНТА-ФЕ
Я иду отдельно
Милые колени быков утоптали для меня тропу
призраки обожгли свои голые руки слитками
это парусиновая темнота с вышитым фарфором
где западные ветры
и дорожные чеки
вечерняя песня торговцев
блестящие части двойных чемоданов
где никто не говорит по-английски.
Я иду отдельно
Это ветер, резиновый ветер
когда мы чистим зубы на попутной станции
климат для бороды. Что разветвляет эти дороги?
Кто из двоих молчит?
Что журчит и шелестит вдали
в белых ветвях где свет хлещет
резко на перекрёстке как в дюнах мы томимся
и мечемся какое-то время мотор пыхтит как лес
где совы с завязанными глазами отправляют сообщения
индейской паре. Вершины, вы слышали?
Я иду отдельно
Мы достигли арифметики, частично удовлетворены
пока это рычит и намекает голосом заблудившегося охотника
Она приближается к нам, как собрание сосен
в диком лесном воздухе, где замерли кролики,
О мать озёр и ледников, спаси нас, игроков
чей фургон опасно перегружен.
НОКТЮРН
Toi, Seine, tu n’as rien. Deux quais, et voilà tout... [1]
– Верлен
Ты знаешь, что означает тишина?
Deux quais, et voilà tout.
Мой дорогой, мой дорогой,
Конькобежцы дрожат.
В сером нет пустоты.
Серый напоминает лёд, как лестница
Этот город. Голос начинает
Дрожать как лёд.
О! иностранная ваза
На каминной полке твоя сила
Потрясающа, будто лёд мягок
И ты без движения.
Или белая статуя,
Статуя из кружева
Даже шевельнула рукой, или её лицо
Отклонилось в прошлое.
Так мой таинственный, непоколебимый покой,
Эту стойкость ты хранишь целый час.
Ты знаешь, что означает тишина?
Deux quais, et voilà tout.
ПЕРВОЕ МАЯ
Мой глаз не может повернуться к тебе
Ночь
потому что за ним наблюдает День
(ложка нагретая над огнём,
чашка с молоком на нём
тени на её краях)
Я хотела бы прогуляться
в темноте
без лунного света
по этой грибной тропинке
в ночной рубашке
без обуви.
Я хотела бы сидеть под твоей стеной
и чтобы ты поддержал меня
как ты сделал однажды в дороге,
незнакомец.
Я хотела бы украсть
и отнести это тебе.
Я хотела бы пойти с тобой
в отель.
Выключи свет!
Твои руки, я чувствую их,
твои глаза, я не вижу их.
День наблюдает за мной
через форточку.
День, чей свет ослепляет меня,
как молния на просеке
горы,
что приносит мне перепёлку
пойманную в тлеющем подлеске
где пахнет юккой
и шалфеем.
День приносит мне эту птицу.
Я должна пойти и покормить ее
молоком из чашки,
несколько капель на ложке.
На улицах воют
сирены.
Это приказ укрыться.
И я, я
должна принести эту птицу в укрытие.
Я не должна быть поймана
ночью
пока я не захочу
отказаться от тебя, День, навсегда,
когда я присоединюсь к партизанам,
которым понравятся моя чашка
и ложка,
которые зажарят мою птицу
и съедят её.
ДАРДАНЕЛЛЫ
Эти очертания в дымке
мы видим как арки
плитка заменяется горой
легенда гласит: Как вода эта жизнь
поэты идут на гору
а за ними девушки в белом
Король густых усов
«как буйволы эти мужчины»
не могут найти рассвет в его сне
Поэтому агенты готовят утреннего москита
он должен быть шумный но не тревожный
Те кто слышат его на той стороне долины
в ушах заткнутых мёдом
почувствует жало колокольчиков
во дворце только одна ваза должна разбиться
из его рук только девственница должна вырываться
мальчик теперь умеет целоваться
он поедет на лошадях к голубому куполу.
Двадцать четыре вуали в куче
и птенец-фурия гурия
час за часом за часом
терпеливый бедняга верблюд поднимает шею
над солнцем кирпичные лепестки ловить
это всё . . . ни лозы . . . ни миль
. . . ни холмов . . . ни пещер в холмах . . .
женщины идут к фонтану
Паша́ с консулом
француженка пишет письма фиолетовый глаз
в сторону мальчика который помочился на плитку
она забывает название изюма говорит слива
Молоко говорят небеса о белом песке
Босфорский щелчок угря в твоей волне от берегов Египта
изрезанная буксирами равнина Килитбахир [2]
деревья и риск где древняя дрожащая плоскость –
земля войны из могил а иначе крыш
Воздух в арке чёрен
как вздохи судов брошенных
на прекратившемся приливе.
ТЁМНАЯ СТУДИЯ
Входя в комнату
после ночи, проведенной в роще
у реки,
я удивилась ее сумраку.
Часы, что я провела под листвой,
формы, что я видела, все были тёмными,
даже музыка была явно мрачной, вода
навеяла на меня меланхолию, руки, что я ополоснула,
были грязными. Я видела только одну птицу
с ярким крылом, остальные были скворцами,
темнота насторожила меня.
Я видела черную печь, черный стул,
черное пальто. Я видела мольберт, помня его будто
цвет обычного дерева, довольно бледный, я поняла,
что он был чернильным, как и рисунки.
Конечно, тебя там не было, но фотография была.
Фактически негатив. Твои волосы вообще не были видны.
Где та белизна освещала открытую землю,
теперь была пустота, начинающая темнеть.
Я верила, что если я заговорю,
если слово вырвется из моего горла
и проникнет в эту комнату, чьи стены изменились,
оно будет цвета плаща
что мы видели в Эксе в студии Сезанна,
он висел возле мёртвой головы, зонт,
палитра похолодела до серого,
если бы я заговорила достаточно громко,
зная дугу от реальному к призрачному,
понижение моего голоса было бы
умирающе тёмным.
ВСЕ ЭЛЕГИИ ЧЕРНО-БЕЛЫЕ
Роберту Мазервеллу [3]
Когда Вийон ходил в свой колледж
он носил чёрноё платье
он накидывал капюшон когда
выходил на чёрные улицы.
Он ел черный хлеб
и даже пил какое-то черное вино,
(у нас его больше нет)
это было не то хорошее Beaune [4]
его умение научило его воровать,
исчезающий напиток тоже.
Небо над Парижем было белым,
пока не упало на улицы,
как небо над горами,
беспокойное и требовательное.
Когда ты в Испании
ты думаешь о небе
и горах где лес
без воды.
Ты думаешь о своём искусстве
что стало важным
как плуг
на равнине.
Есть даже несколько животных
чтобы обратить внимание.
И оливки.
Ты рассматриваешь их отдельно?
Формы природы,
животные, деревья
Которые несут черную ношу
чье горло всегда жаждет?
Я знаю о чёрных каретах Севильи
одна фабрика
одна река
коричневый воздух.
Увы, у нас светлые волосы, они rojo [5].
Набрось мантилью на лицо
rojo от света
ходи только по белым пространствам.
Поезда, что туда и обратно пересекают
границы Элегии
спят весь день, ночью
оплакивают потерянные формы.
Я думаю, когда ты противопоставляешь
черное белому,
археолог, ты поднимаешь мечту,
что горька.
Белая элегия –
самая тайная элегия.
К ней можно добраться
из синей.
Небо в Испании – высокое.
такое же высокое как небо
в Калифорнии.
Когда кто-то начинает с белого или синего
необходимо чтобы его глаза потемнели.
В Испании у человека могут быть светлые волосы,
но проблема в голубых глазах!
Разве что всегда можно жить
скудно как в Кастилии.
(Насколько глубоко ты понимаешь
использование оранжевого с синим.
«Никогда без другого».)
И какое мужество позволить себе
стать черно-синим!
Необходимо, чтобы глаза были черными
чтобы белый мог углубиться
в них чтобы белый мог утонуть,
тогда он может быть постоянным, как постоянна
музыка, или брак, или фонтаны,
или дворец, чья тень – постоянна.
Сочинить элегию об Испании
значит сочинить песню о бездне.
Это значит прорубить ущелье в чьей-то душе
что внезапно перестала быть собственной.
Эта уединённость, что была захвачена
выпрямляется, и поёт,
«я горда, как каньон».
Можешь ли ты представить потрясение в мире
на который катятся два огромных камня
этот мир напоминает белое облако
двигающее ягодицами?
Когда гремит гитара
Процессия тех дегустаторов экстаза
похитителей темноты и света
начинает с Вийона
чьи черные песни – элегии,
чьи элегии – белые.
Dios! [6]
ОТКРЫТЫЕ НЕБЕСА
I
Моллюски в своей раковине
небеса
Вдыхают и выдыхают
раскручиваясь
Открытые небеса
засеянные светом и камнем
II
Узор течения Это глаз воздуха
блуждающая эфемерная видимая рука с неба форма?
III
Вращающийся день заключённый в открытости
Улыбающиеся губы ясный дневной свет
ты кажешься нерушимым
Прицепился ко мне как я
окно распахнутое к тебе
IV
Безоблачный
берешь
Моё счастье
восходит утром
Свет нисходит ко мне
легко смотрю
Дрожь в руке
которой коснулся свет
Я перехожу в твою хрупкость
Бесшумные часы
период плавания и полёта
Небо без рычага или давления
V
Укрепи конус для укрытия
Экстатическая устремлённость к восходящему куполу
VI
Пепел и тлеющий уголь
существо и кожа
Мягкое тельце беззащитной свинки
VII
Небо чьё воображение
колеблется и качается вверху
Вся быстрая воздушность
и медленный проводник
Я не могу без тебя видеть
УРАГАН
Дом. Картины там на стене
и коврик, я спала на нём ребенком
возле обеденного стола, тонула пока они ели.
Теперь угроза, предвестие конских копыт, ясли,
где развеивают солому, и куры во дворе,
с высоко поднятыми перьями хвоста, и коты с открытыми глазами
Интересно, пока она не ударит из-под низких облаков, я
ещё не легла спать возле ступенек, где лежат листья,
как далеко поднимется вода?
Если буря всего в нескольких милях отсюда,
если её белая щека и влажная рука,
её завитая ресница
и её запястье злое и наконец свободное
коснется этого дома, приласкает
старую мебель и имена, сотрёт их,
если крыша, все комнаты
будут подняты с наших лиц, пойдём ли мы
радостно в её сарай, разбухший от влаги
и дождя, и капель, что скатываются
всё больше к тому карнизу где мы ждём
темноты, или грома, или ночи
на промокшей черепице,
чтобы увести нас?
ЕГО ДЖУНГЛИ
Узнал только свои руки
То обезьянье лицо, известное позже,
и сопровождающий его ветер.
Ливни сменяют обычные времена года
покоряют разнообразием
Красивый гром, оттепель
Из земли выходит другой воздух
дымный, как животное.
Он поднимает руки к лицу.
Камень, он должен катить его.
Он должен растереть чешуйки, не
Дрогнув.
Он должен выломать дверь
Позади.
То дерево, как много листьев
Нагружают его. Ему интересно,
Найдёт ли четвероногий зверь цветок
И съест ли его. Скорее это, чем его.
Если то место кружится
За деревьями, если самая сложная
Дверная надпись потеряется
В вихре
Ускользнёт от него.
Будет слишком затёрта напомнит
Ему о плесени зайдёт слишком
Далеко и ему не понравится
Чёрный как он боится зелёного,
Болтовня в траве,
Ветер заменяет слоновую кость
Клыком, заставляет его бросить
Свои инструменты.
Это – палач,
Хрупкий бегун земли, что попался
В его ловушку, кто описывает боль
Складывает обезьянье лицо
Дуга и территория довольно широки
Для двоих чтобы стрелять.
TIMOR MORTIS, ФЛОРИДА [7]
Прилив белой пены
падают волны
линия синего и белого
синяя субмарина
где тёмная круговерть напора
выблевала воду
Залив, чей глаз – самый синий экран
Ай, широта его положения
и замёрзшая рыба теплеет
Ай, широта его положения
Наклоняется ближняя пальма, зябнет лист
сводчатый бриз и лобовой холод
Северный Лёд
пронестись через яркую ветвь
все шлейфы островерхи, осторожные ездоки
рисковали парусами поездка
жарко и холодно
пустынность мыса
странная зима, страх
трактовать как кладбище. Ветер.
В садах, в снегу, в ливне и в бухте
вьюрок, голое дерево, чтобы следовать.
Желай у столба пальметто
Желай пустую пристань без приливов
Пески
Вёсла в пальмовых листьях
сквозь камыши
Закат низину омывает врата
А ил светлый как рассвет
над грохочущим морем.
ПЕСОК
Расстояние
видит
мили ведут
счёт
вода
простирается
Песок
пока
небо проветривается
требует
облака остаются
в большом количестве
далеко
так же
рука,
глаза, ноги
песок испытывает
прохладу и тепло
телесные уровни
...Оставайся плоским
самолёты летают над тобой
под животом
покатая сторона
конца земли
Нейтральное
к надменной чёрной земле и морю
то бахвальство синего
липнет
к жадности слуха
и его хищный гром,
или даже лёгкая волна на
краю рассвета
мёд
когда по-юношески она начинает кипеть
и пена бешено расплёскивается
...полдень
Солёное горло
язык обвивает выпуклость,
высвобождает толчки контролируя бесконечную
жажду возвращения вглубь океана
приливы возвращаются в темноту
Скелет
удар подъёма волны, колонна
на берегу всегда чужой её профиль
её постоянное крушение возвращается
Чаша изменила цвет
чайки пролетели в сторону суши,
Поэты пересекают тебя их следы
не могут возмутить твою мягкость, на тебя
ракушки, жемчужины, водоросли
выбрасывает как на вершину горы
найдена запись о горизонте
поскольку Патмос [8] – остров
Поскольку ты – рот и соболиная шкура
цепочка следов от сандалий
Радуешься
в древнем небытии.
ВОЛНА
i
И готовя сеть
Волна
чья рука – зелена
твоя
полунаправленность я, тоже, встретила бы тебя там
в пене
Края
разорванные куски обратные вращения
пловцы эта фальшивость брошена зеркалами
когда это размножено только в профиль
стрела пущенная обратно в блаженство
мы кричим до хрипа и отворачиваемся не смея шпионить
в анфас за гребнем океана что бесится снова
на
пространстве сейчас полном лазури где глубина –
опасность
долгая качка
Снова поездка
И равноденственный ливень
он наступает на пляж на горизонт
с тобой
завывания
(что относят крики при отливе)
Бурление
качающаяся и влажная раковина
Колокол
ii
глаз звонит как отполированный Колокол
на коралле разбивается волна или здесь
холодная зона в равной мере синего и серого
Возникает множество тритонов
где зефиры
бросаются в небо рядом с пенистой вспышкой падения
на островах таинственных сирен
что мы никогда не увидим или не услышим но каждая
катящаяся волна приносит в ярчайшей
фосфоресценции их волосы
лира
благозвучный голос моря
другие тайны
в подтрунивании и напряжении песни волны
Солнце
многомощное чуть прикасается к ней
слабеет и расширяется
горит
одержимо над пучиной в воздухе чтобы коснуться
Помня насилие
мы опираемся на подушку дома и позволяем
дельфинам подозревать нас (сны) полоса
берега вода проникает в наши головы когда водоёмы
вырваны у моря – узкие заливы, мы –
островки, ставшие пологими покрывшиеся травой
вращение колебание для каждого и ещё
ярость
она призывает
Полдень
ползёт краб
Ночь
маленькая рыбка
Скала и рассвет
Туман
iii
Я бы шла от этого крыльца до твоей недосягаемости
посмею ли я
Огни без тебя дом – призрачный
пирс – разбит
его края – в паутине
песня сверчка и птицы о увы
до утра огромное море и шельф
из каких сосен доносятся такие низкие звуки сосен
что зелены и море что поднимается
море чья земля – песчаная, кто во сне
меняется как рука пилота подаёт знак
рука на которой мы лежим на сдвигах
рано – шевеление
чтобы сморщиться от завершения ночи начать
подниматься падать как Волна
Обильная и Обнажённая
ГЕОГРАФИЯ
холод
Лунная дорожка через снежное поле
седло на котором я еду его верёвка
в мерцании
пологий склон
прекрасный отъезд снег
выдерживает мой вес
к болотам
самые зрелые цветки опадают
чернеют в воде
поэтому зависимость от солнца – ошибка
скорее молочно-голубые поля скользившие
трава подкованная сумеречной равниной
затем погребальная вода заливает
тем не менее
болотные листья возле шеи лошади
уханье совы и птичий испуг
верёвка ослабляется
рука – влажная с извивающейся пиявкой
путешествие удар плетью из воловьей кожи
крик и шторм где погода
вдруг
теплеет
мы достигли полюса
статуй земли
жара
видимость уменьшается
идеально белая как цапля
без ржавчины
я сияю
снег в ране
становится гипсом
величественное солнце
развевает флаг на ним
[1] У тебя, Сена, ничего нет. Две набережные, и все. – фр. (Здесь и далее прим. пер.);
[2] Деревня в Турции. Расположена на Галлипольском полуострове, на европейском берегу пролива Дарданеллы;
[3] Американский художник и коллажист, представитель абстрактного экспрессионизма и живописи действия;
[4] Марка вина;
[5] Красные – исп.;
[6] Господи – исп.;
[7] Страх Смерти – лат.;
[8] Небольшой греческий остров на юго-востоке Эгейского моря. Согласно преданию, сюда был сослан Иоанн Богослов и в одной из пещер имел откровение, составившее содержание Апокалипсиса.