Наталья Явлюхина. Иночество зверей
***
и вот дожди пришли как души
соскучившихся по мирам
зло, красоты лунный куб,
вокруг которого нарос урод,
размыло, и свет между губ
вытерт, но основное
о наших ледяных вещах
мы держим в голове, когда
хороним ледяное:
1. они медоносны на сквозняке;
2. к ним прилипают осы мещан,
чтобы хрустеть в руке;
3. льдом русской небесной попсы
облицован лоб кая, но
напрасно клятвы на вербе
творил он, ибо азы
ностальгии открылись герде
***
Я жду тошнотворного шествия леопардов,
видевших черные карандаши в высокотравье,
поползновенье в пчелах и
данные о сверхразлуке,
вложившей ангельские волокна
в голубоглазые трупы, иное
вращавшей в этой округе.
Словно мерные особи сбоя,
божественного намека,
шевеля глянцевой мускулатурой,
пройдут леопарды во мглы зенит
мимо фанерного терема, что никогда
игры не подарит – он
фигура запределья и черемух.
Глупый воздух еще по-земному звенит,
обрамляя скульптуры и норы, хотя уже не
задохнуться от этих наплывов. Тенисто и душно
на детской площадке ночной. Иночество зверей,
скоро ли ты? Тебя ждут две старухи, август
и я: четверолучье некой
талой звезды, или само забытье.
***
где дух упадет, там не опыт
будет, не крошево, не цианид
кошачьего свеченья (ритм и обод
люминесцентные над красным роем трав
плывут как ирреальный серп и молот,
как плоти ослепительный устав)
там за закрученной кулисой хрусталя
будут сереть лица бабки и отца,
на платье будет вышита змея
без одного атласного зубца
там синтаксиса синий леденец
сосут убийцы, мертвые и дети
и счастье исчезает наконец
как самая большая боль на свете
***
1.
была илистая ночь, будет ночь
отчаянье умерло во мне
ночь была во мне ночью, ил
не меня не убил, а так
отчаянья не будет – я,
никто из посторонних,
есть посторонняя земля
калиток и собак
была илистая ночь. не знаю,
что это было. ночь?
во мне ночь будет ночью, я
не могу это вспомнить
2.
нет и не было никогда
Гельдерлина, того, кто пережил свою ночь,
не приходя ушел и не приходя пришел
он приходил погладить собаку, он
в черном доме живет,
в черном доме спит
на побережье? да,
спит в черном мире, там,
на побережье. не спасти его
там собака к нему прибегает...
один прошел он свою ночь,
и ангел зла об этом знает
***
в церквях появятся звери,
они подгонят тебе
маску с прорезью для
наведенного снега
гадюк, чтоб качать в ладони,
пока не окатит аптеки
серый китайский полдень
с запахом эхинацей
один из них тоже способен
к ностальгии по собственной смерти,
как дети бывают способны
к музыке или к убийству
ночь или две вы с ним
поговорите, и он вернется
в воздушную гимнастику, к своим,
под потолок космы и дамиана
ЕЖИ
1.
одну свою душу я запускаю
в проемы военных скверов:
течет в глазницах попугая,
овчарки и сибирского кота,
уходит на рассвете в Осень Первых
отчетливая божья пустота
2.
когда ребенок наступает, под каштаном
разбредаются золотые ежи –
шары перерожденья, миражи –
и говорит одна моя душа:
священна плоть, что движется так странно,
словно умирает не спеша:
она узнала высшее притворство,
она – игрок в небесную игру
3.
коричневые кварцевые гроздья,
лежащие в траве, ежи, сосут
холодную античную жару,
обведенную дрожью зверетворенья;
придут все мои души к ним на суд,
одна уйдет в последнее мгновенье
***
позовут в азиатский черный
сентябрь духи сокольников,
где мягкие старые розы
после дождя пахнут нефтью
мы там ляжем под куст,
рассудка хрустальные осы
дрогнут внутри покойников
ну а пока пыль
светится над варшавкой –
наоборот-тьма
