Настя Верховенцева. комета огонь
комета огонь
венки из стихов моей бабушке
весь мир струится из трёх однобоких полос
каждый раз мне не хватает воздуха ах-ха
под ложечкой
у меня-тебя
рябит чувство то
неназванное
и кажется на этот раз
я всё поняла
1 почва — это предлог, чтобы подставить ноги
кого помянуть хочу я забыла
рассыпалось россыпью букв
как будто беспалых беззубых
кондиционером посредником душ сплит-системой
воздух душится и́з сквозной цвили
и среди этих хотела-что-сказать
портрет твой свисающий как попало
в мареве на углу посередине улиц
а что говорит разобрать не могу
шипящим язы́ком вот они вкрадчивых духов
похитителей воры
и как о стекло эти песни твои всем тем спящим
закатным разли́вным огнём
впустить в комнату, чтобы
остатками дня захлебнуться.
Улицу заливает солнцем, и свет переваливается за её пределы.
тебе бы понравилось в Болгарии: реки,
что надкусанный лосиный остров,
поля все в заплатах
из земли зёрен, из шёлка
тени выходят на жёрдочку продышаться
обсушиться
трава что твои глаза зелёные
небо что мои заплаканные голубые
Пейзажи сшиты из ткани,
и нет больше возможности на них смотреть,
не видя вшитого под них подсостояния.
подстостояние
тени ве́ками накрывают
листья обнимают забирают
мир переплетают нити ни разорвать ни затянуть потуже
у неба вздутие
ода о державности о держимости одержавности державы одержимости
державой ода о несдержанности о да
засыпаю во всех местах у тебя на руках
хруст тёплой постели взбирается по подушкам
запах бабушки скрученный в трубочку
за шиворотом продавщицы из соседненького ларька
Свеча поднесённая запах опалённых ресниц выдыхает,
и — к низам уготованных перин из бельма, погружается
в сон, онемение, будто знакомая мне страна,
но не вспомнить имени — вся почерневшая в времени
талая, выплюнутая
вода.
Гора́ — нераскрытый нарыв, собранные по песчинке
у подножья стога
превращаются в убегающие следы,
ноги.
Растворяются за движением листвы,
смоченной у краюхи
хлеба, за́питым кислым небом.
Этим сверкающим словом обозначаются пики,
за пределы которых не выйти с тобой, не выкинуть
отражений, стёртых в ладонь — остатков когда-то пыли.
Говорят, близится к этой планете комета огонь.
воды дошли до души моей.
Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стать.
2 блуждающее озеро
У берега
имена твои
разбиваются об утесы
Так стала суша прислушиваясь
Так молчала тьма
из которой всходила пена
Билась билась она
Пена твоя
у моего рта
И кровь закипает
пока оно всё вокруг
застывает в жилах —
живое.
животное
живойное не нет
животное нет-нет-нет
Животное, сцепленное из плесневелых тряпок,
выходит из трясины, оторопелое. Мохнатая,
ясная жидкость, сцепки пропаж из зла.
и степь бесполая вынужденно
примет в объятья
всех
выжженные колосы вывихнутые суставы берёз
окровавленные туловища задыхаются
от открывшихся перед ними просторов
злые языки рассказывают показывают на воде:
мир, где впервые окунают голову новорожденного;
где напоследок взгляд старика равняется с землёй;
мир, где из вспышки гнева всё поглощает адское пламя;
где взвесь хлопьями ложится над сухими травами под ногами
злые языки танцуют по щиколотку приближаясь к беде:
мир где
отныне
я просыпаюсь на ране в перине из долгого сна,
и меня обволакивают водяные пустыни.
Отныне каждое утро я брожу по заколдованным
коридорам, мне нет покоя. Каждое утро, отныне,
я стучусь в пустые квартиры. Я ищу не глядя
обломки аллергического света и страхом причастия
задыхаюсь, будто льют моховины в раскрытый рот.
Распускаются мириадами бутонов сверкающие
силуэты в луже слюны, как в окнах по вечерам
завороженно смотрят прохожие: чайник
силится закипеть полтора часа, всё покрыто паром.
в испарине
я просыпаюсь на ране и иду часами
в поисках своего дома, когда я дойду до знакомого поворота,
я поворачиваю обратно и начинаю свой путь сначала
НЕ МОГУ ВЫЙТИ НЕ МОГУ НАЙТИ
агни раздвигает головы
и одну кладёт на пластиковое небо
а второй зубами зонт у земли придерживает
и через эти плевры не перейти
даже если ве́ками века́ми спрашивать
где раздобыть огня хоть суху хворостиночку
валом забор теснится
Помоги, дорогая, вернуться не заблудиться
грудь распускается периной в подушке
дышат лёгкие из цветов незнакомой вязи
топи засасывают топи вяжут
приводят к раскопкам его, заблудившегося
среди твоих берёз
В расщелине старого дуба старуха, как у окна,
сидит скрючившись и заговаривает приближающиеся тени.
Всё померкло, и рыбы
рыбы ошеломлённо заглядывают
тебе за плечи пока что
ты плюёшь в воду подносишь
губы моргаешь в стакан
Так человек, говорят, опустившийся
в таз на окраине улицы,
вышел в лесу из ворги
заколдованной…
и пока пена всходит из пасти пса
я дышу на неё лающе от страха
— заходится кашлем —
зааа аа скааа-
у озера есть глаза
у озера за-
мерзают рыбьи головы
у озера за-за
заикаются останавливается
образов ряд
у озера они отматываются
к началу назад у озера зардевается
заря у озера глаза
велики у озера утопленники
стягиваются в очереди
восковых фигур
воск-ск-ск-ковыми пятнами
озеро осыпается каждую осень
воск это запрудная сыпь
простуда на губе страшные
алые губы но прежде всего
у озера есть глаза
за ними рыбы двигаются
безвольно, послушно за-
хлопываются, за-ск-ск-
скакивают в чужие
и поселяются там, как черви —
исходит сетчатка
с зенкового дна зааа ааа скааааа
там где
Корабль, подёрнутый синим смогом,
тонул десятилетия напролёт,
но так и не смог.
Говорят, земля слишком долго
стояла на одной лебединой ноге,
пока к ней приближались
пока её обступали со всех сторон
великаны дождя
великаны горести
облачённые в чёрные покрывала.
Там, где
одного за одним старуха
пожирала младенца, а кости
она вшивала зацветшим болотам.
Ей было мало мало мало
озеро на́ солнце
блеском подиралось
Ложилось озеро на́ сердце
Принимало весь свет на́ душу
И каждый день нераспустившихся лет
клубок затягивался туже
И давил ей в солнечное сплетение
СТАРУХА ГОВОРИТ:
я приближаюсь и хватаю невидимыми рукавицами
её разлетающихся волос запах
и выходящие пузыри воздуха в них вплетаю
Она ловит меня за запястья:
принеси мне огня, дитя
принеси мне огня
дай огня
Большая вода большая беда:
только вид отдаляется, будто
в её зрачке несётся комета и падает брюхом
к потолку. Латунь играет
красными струнами, прижимая их
к немеющему от утреннего холода рту
там, я тебя найду В омуте
зарождается черное Ветки
еле держат кинжалы заката а они
все равно что падают
…и он остался по пояс
в пляске пиявок, пока он падает,
но надеется отвернуться,
но зажмуривается потуже,
а из склер не переставая слёзы
[конец чёрной книжки]
ГАДАНИЕ НА КАМНЯХ
Я часто плакала, созерцая вещи
Гадательница: прозрачнолицые, я под вами
расхожусь так как я мрак я мгла
камни: как она отталкивается от бортика,
как не чувствуя ног легла
Гадательница: ты говори я пока из этой реки
вытащу извлеку баранью голову
обезроженную обезображенную все её края
отливами сточены и баран
задумчиво смотрит за блыки
созвездия вызвезжу засушу и засуну за пазуху
вас и нашепчу вам страшные судьбы
Гадательница лежит,
из её виска просеки
лунной крови
Гадательница: а́лча алча́ камни обточатся
камни сочатся бедой изнутри:
первый камень: мерцают остатки капель:
воспоминание, о котором не помнят:
всё живое под зеркалом глади, воды
проклятые воды стоячие пахнут ужасом
и врастают под кожу, оставленную
на берегу додышива́ть.
второй — пустить на камни: промеж озёр свет не заря
стоит гигант он гора
он проклят он туман
валами со скал сходит прохудившееся время
из туска его бурка́л торчит ветка, за неё
последним своим крыльцем голубь держится
вокруг блики всё тяжелеют и стрелы направляют в омут
(Земля — затвердевшая пена у моря.)
(Земля — затвердевшая пена у моря.)
статуя с пеной у рта
третий камень в чужой огород: Первые элементы разжигали войны
Земля напала на Небо После
чья-то пятерня, оторванная
от тела, узнаёт новый мир,
подолгу ощупывая засохшие корни.
камень для четвертования наполняется
чёрной жидкостью На лице
Гадательницы зияют вороньи дыры:
камни внутри Гадательницы: мои руки в мазуте
я́ слышу, как шевелятся чужие речи
как шелестят у растений их подозрительные
кости, как готовят они против
меня заговор, а я́
не могу отлепить чёрной жижи
с ладоней; и всё, до чего я́ коснусь,
в мгновение ока кончается
ящерицы оборачиваются
и кидаются оземь, заполняя глазницы
болотами. Из её виска Из её виска
пустые просеки
И ветви ломаются еле слышно,
будто камни разбегаются
в ожидании новой бури.
да будет ядерная зима:
После того, как сердце
хоть чуть-чуть приоткрылось нараспашку,
совсем подёрнуто небо
опрокинутое молоко на нём сейчас киснет
веки распахнешь как только проснувшись
Закроешь как будто яви совсем не бывало:
кажется что совсем не спала
проснулась тут ядерная зима
страна зарастает соединительной тканью
улицы-это-запломбированные-каналы
реки из людей хватающихся руками
деревья рождают вороньи крики
и умирают
как в воду опущенная, ты глядишь на всё,
что происходит, через призмы
поломанного калейдоскопа
Ведь голову напекло, потому и потоп
потоп повсюду потоп да будет потоп всё гори пропадом
гори-гори ясно, чтобы не погасло
гори
РЫЦАРИ ГОРЕСТИ
День облокотился на
ненадёжные спины заката,
и с многоэтажек шумно ползёт змея.
Я разбрасываю камни везде, куда я пойду
Посреди пустырника валяются разбитые бутылки,
многогранники посылают сигнал
высшим силам, но постоянно
их прекращает рука,
она обратно забрасывает их в море,
чтобы они обточились.
Ты не бойся, океан им укрывище, океан океан океан их укроет.
везде, где ступает она Как она отталкивается
от бортика Головы её приподнятые
Как не чувствуя ног легла голубиные
гнёзда окружают, будто нимбы
Все, кто на неё смотрит,
кто прыгает,
непременно слепы
Непримиримо
Взрывы неконтролируемы Она во всём
извергается Перчатки множащиеся из пучины
Око повисло над землёй и этой энергии пьёт
в чёрном машинном масле Она
во всём А те светоносцы падают тяжелея оземь.
Тени удлиняются и шелестят своими длинными ногами.
Тени остаются лежать здесь века́ми.
Ве́ками из околоплодных вод ощупывает
свою дорогу чудовище Безоа́р, слипшейся
комок из волос, извлечённый
из желудка нервного человека.
Когда луна лазоревая наполнялась
молочным зубом, он, отвращённый,
сливался горбами с кровавым пятном
на разбитой плитке…
Тлен подбирает свет Тлен-тлен
Пахнет травой, смоченной
между двух потных ладошек.
Иней-иней земной
…И, приговаривая,
бабушка орошала осколки
в мешки В мутном тазу
пальцы до запястий в черневших
оспах перебирали жидкости,
смоченные, разбухшие.
Говорили горели на нём имена
Он стоял посреди ночи в комнате
их наизусть перебирал
не вспомнил
И запах сильный потухших спичек.
Иней-иней земной
накрывает крахмалом голову —
всё перхоть, что сияло в ночи
скорлупками звёзд; всё для меня;
всё меня
обманывало.
И она кричала в закатном пламени
На фоне как резаные собаки лаяли
(играет долгая музыка)
Мне дьявол на глаза навёл туск
Звон щипками в затылке Называется гул
Ладный колокол Вытянутая фигура
из овса свинопасы приносят свои дары
чтобы их потом гиганты запасывали
Куча-куча захороненной
гадкой и грязной еды
Нет, лучше бы кремировали
и тогда её споры
поселились в голодных лёгких
Окна зашториваются из плёнки,
похожей на мочевой пузырь
цепня, вытащенного из быка
Люди обкладывают своими коленями
корни деревьев
Люди приносят в жертву молимые лбы
Немое кино сегодня показывают
Там, где Свинопасы, похоже, мертвы
Старуха плюётся топазами в дым
над озером, из него подымается
замороженный в янтаре слепень,
он визжит, и живот его —
это пламень.
Она напичкивает меня снарядами-свет-
лячками, придерживая лебединой ногой грудь.
Из её солнечного сплетения
осколками-слепнями прорезаются проруби.
Я
почти
прикасаюсь
к её лбу
…
озеро разбитых мух озеро мук надежд чтоб выбраться
Вода из алоди выходит постепенно,
будто крошка вымывается течением глаза.
Озеро заполняет лазоревым блеском
нивы, и в подземельях
насекомые стучатся о стены.
Непримиримо
влага выходит из своего сустава,
и тре́щат кости; моллюски
сбрасывают жемчужную кожу, её чешуйки
проглатывают песчаные дюны.
Лишь стонет солнце,
разбиваясь о штили
и сталкиваются сосуды моря
о горе мне горе
в тихом омуте
как она отталкивается от бортика;
как по шее её всходит мороз,
ограждённый лункой у дна;
как не чувствуя ног легла,
упала. Тело движется
к раме, чтоб выбраться.
Тело движется Только тело
движется
Остаточное
тикает посреди улюлюканья
тихой безбожной улицы, и высота
намечает тебя для цели.
Слёзы дивные
наполняют все стадионы,
прожектором слепящие
жжённое небо.
Слёзы выходят из ёмкости,
как роса каждое утро
знающая появиться
на ла́донях леса.
Пальцы смыкаются, замыкаются го́рла
Слёзы горние Слёзы горе мне
переболели ветрянкой ветряной оспой
о горе мне горе мне
Вдалеке псина воет, завидя
лунный обруч на дне миски,
и что-то её поводит.
Как проступает уголь, боясь
раньше времени
распугать реактивы, чёрная пыльная
тополь зовёт, в бирюзе серебрясь.
Щупальца замыкаются кольцами
на глади, и заболел живот
из-за беды, наглотанной посередине
топи; нефтяной поток сочится
прямо из центра, раны, огненного
сплава. Выплюнули птицы, с той стороны
заблудившейся
подобрал, поднёс к губам, остолбенел
от того, как красиво.
Только черешня мерцает, только черви
на языке,
ветви торчат из зрачков,
как рога, наставленные закату.
И лодыжки вмерзают
в рушащийся горизонт.
Ладони смыкаются замыкаются
Слёзы горние Слёзы горе мне
переболели ветрянкой ветряной оспой
о горе мне горе мне
.
.
.
.
Придёт зима.
Будут выломанными пальцами годы торчать из лужи.
3 боязнь воды
вдох-вдох и головой твоей я качаю
почти наизусть
Колыбельную промычала. Бабушка бабушка
так пела, снимая слои простыни со стёкол грязных.
в густом огуле смотрю как из згущей тьмы
перебираются лики им не определиться
Всё замерзает. Яблоко по тарелке заходится — не могу найти
и мама без лица оборачивается и выйти —
Беда не приходит одна
мама опрокидывает чашку
от себя головой
её скол похож на воющую на луну собаку,
на воюющую с луной в кофейной гуще
расползаются острые полуводные соцветия,
и их горящей кометой притапливает;
я говорю ей, что она забыла полить свои орхидеи,
она проводит пальцем по донышку — Как по её шее
и загадочно смотрит на сгустки,
всходит мороз — зёрен ошмётки,
она проводит языком по блюдцу,
и из буркал его щурятся, искры вонзаются во все стороны.
Обычное, ничем не приметное утро
арматура пронзила громом.
налёт на зеркале или наледь:
Старуха скребётся с той стороны
и хочет себя собрать, но только ранит.
адова дочь
приподымает плечи,
я ей кладу на голову руку за ру́кой, и их сре́ди
голубым обрастает газом
тонкий тоннель, несётся,
нужно скорей на выход.
между делом как
застарелые водоемы вращаются в водовороты,
а я всё не помню, звала ли сюда кого-то
дочка твоя из ада, холодны
снятые вещи, вдоль
дорог на тропинке
вновь сирень отцветает.
Плачут голые листья
снова и снова от пола,
отрываясь.
и в снах на расстёгнутых в прах страницах,
на расправленных рамках
ребёнка на твоих плечах
я помню тебя звала
Вдруг запотеет стекло, и замутнится
небо, испещрённое дивным трёхполосным дождём.
просыпаясь в слезах, захлёбываясь на суше,
будто имя твоё, порастающее венками, как сорняками,
теряется в толще пруда, и меня затягивает.
и я спускаюсь к воде
спускаюсь к воде
что вызвезживать аду
запах сирени с кислицей
полыми пятернями
неба кусочка коснуться
запах сирени и Ада
мельком смотрю в отражения и нахожу
что мои щеки твои
поля все в заплатах
из земли зёрен, из шёлка
тени выходят на жёрдочку продышаться
обсушиться…
перестали держаться оболочки шин; мой лоб
у твоего лба; что-то острое
в локти вонзается; я почти складываюсь в три
погибели…
как мне
как нам избежать беды
…я пытаюсь схватить тебя,
но меня выбрасывает
Пейзажи сшиты из ткани,
и нет больше возможности на них смотреть,
не видя вшитого под них подсостояния.
подсостояние
ненаглядная, я развожу запястья твои,
и в пустыре, образованном там,
где нет тебя, летают стрекозы, излучая
переменный ток, я пытаюсь словить рукой
пытаюсь догнать тебя, но такая
прыткая ты, бесконечно уворачиваешься,
попадая в засаленные дыры, откуда
только свисают безучастные коконы
когда-то заинтересованных в своей
дальнейшей судьбе, ты ломаешь
им спины, загибая оттуда желудочный
сок, пьёшь стволовые позвоночные
клетки; всё это время ты мотаешь
головой, как будто пытаешься
избавиться от навязчивой мысли,
и потом, листья — листья приобретают
богомзабытую форму, и неопределенно
повисают в устье реки, будто в взвеси
распадаются комья планеты. В персть,
в одиноко соскучившиеся глаза
соскакивают и стираются,
я вижу в этих осколочных, как ты напоследок
меня обняла.
Я выкручиваю посреди ночи кран:
Капли, стекающие с кончиков пальцев,
как во сне,
над раковиной распускаются
глубоководные цветы.
И стаи рыб, смотря на воду, задыхаются
и прикусывают язык.
Выпускаю злую кровь:
кровь, алчущую разметкой фонарей,
собранных в линию для разгона;
кровь, холодящую лоб твой
под венчиком в разноцветных картинках;
кровь, что заливает в проруби храма
февральский свет,
дробит навыворот,
но наизусть повторяет:
злая злая такая злая
кровь, я тебя отпускаю.
По ночам она
издает громкие звуки, сама того не замечая,
чуть ли не стоны во сне исходят с края подушки,
затмевают собой рябящие клювы, в уголочки
сбивающиеся, как только что пущенная вода
идёт обратным ходом;
она не со зла.
Горы складываются, как одеяла, обшитые татарской вязью.
топи засасывают топи вяжут
и я спускаюсь к воде
спускаюсь к воде
память-вода
я с тобой
её отпускаю
воду пыталась ущипнуть зря-зря
ведь память — вода
память — вода
память — наизусть повторенный сон
на зубок попробовала его
на зубок отскочил
куда вода туда и сон
куда вода туда и сон
куда вода
…
