В трещинах дом: о книге Осе Берг «Тёмная материя»

«Тёмная материя» Осе Берг поэтически воспроизводит бытие небытия через совмещение своеобразных чертежей различных форм существования материи, подсвечивая холархическую структуру взаимоотношений микро- и макрокосмоса. Нелинейный сюжет имеет множество монтажных склеек — главы и некоторые эпизоды прорежены чёрными листами. С одной стороны эта формальная особенность бумажного носителя поддерживает основную тему произведения — в трещинах и швах разливается когезит анти-волевого Ничто, а с другой — создаёт кинематографический эффект смены плана или хронологического/топологического скачка в событиях. Трансмиссию сюжета обеспечивают четыре действующих лица — Захрис, Иво, Александр и сама Осе, которая появляется ближе к финалу — в главе «Иезекииль» они сложены в своеобразного тетраморфа. Появляясь по очереди, они являются аллегорией четырёх стихий (земли, воды, воздуха и огня) и одновременно агрегатных состояний материи (твёрдое тело, жидкость, газ и плазма) — по возрастанию степени свободы частиц и увеличению пустотности их структуры. Но главным героем книги является бесформенный анти-материальный сгусток — ghost in the machine, отсылающий к одноимённой книге Артура Кестлера — нечто вроде фрагмента альтернативного генетического кода, по памяти ищущий своё лицо — подобно тому как нейромедиаторы ищут в организме белковые мишени для выработки микроразрядов чувств. После попыток работать со слишком плотным металлом и камнями приют был найден в пустой раковине древнего головоногого — как в полости поражения и проигранной битвы за существование, как в сосуде сдавшейся плоти.

Такой ракурс восприятия от лица отсутствия дарит нетривиальный способ наложения разных масштабов всего-и-сразу друг на друга и убедительно указывает на их единство: организмом, сотканным из ничего, всё живое воспринимается как внутренние органы тела, железы, уплотнения, например: «птичьи фурункулы», «комки тяжёлой мошоночной плоти» перепрыгивающих по ветвям деревьев белок; гематома становится растением, бактерия — окутанной мантией воздуха картой ландшафта. Персонажами третьего плана становятся запахи, гормоны и химические процессы — с ракурса материи всё это было бы художественным приёмом — метафорой, лишь намекающей на метафизическое родство вещей. Но при взгляде с ракурса не-существа в тех же конструкциях возникает ещё и физическое измерение, проявляется единство материи на разных уровнях — поскольку пустота одинакова и в межатомных расстояниях, и в бытовом пространстве между ограниченными кожей оболочками биологических особей, и в межзвёздном вакууме среди астрономических тел. Поэтому книга читается как написанный художественным языком странный научный трактат, в котором множество терминов соседствует с квазинаучными неологизмами вроде «нобусфер» и «мортерий». Сюрреалистическая метафорика здесь чем-то напоминает иллюстрации к асемическому трактату «Codex Seraphinianus» Луиджи Серафини с его амфиболическим сращиванием самых разных качеств минералов, бактерий, растений и животных в один организм. Взаимоотношения художественного и не-художественного языков дополнительно воспроизводит сюжет отношений нематериального с материальным на уровне подхода к письму.

Теоретизация метафизического опыта, равно как и исследование измеримых явлений природы инструментами точных наук всегда ощутимо обедняют описываемый феномен, вынимая его из естественной среды и рассматривая вне контекста. Сталкивая два этих полюса и художественно обрабатывая научные термины под одной обложкой, авторка насыщает произведение уникальными эмерджентными свойствами.

Особо подсвеченным становится экологический аспект: коптящая над Землёй, «смесившей эмбрион до глины», болезнь промышленности, источник которой — современный человек — планета страдает, вынашивая свой плод. Перебирая одну за другой формы жизни, сгусток тёмной материи изучает границы соприкосновения с населяющими Землю телами — скользит по ним в поиске родственного, соразмерного себе дефекта, в пустоту которого можно встроиться. Этот процесс мучителен. Начавшись на пороге времён с цепи каскадных реакций в безжизненных минеральных структурах, он сменяет множество носителей разного происхождения: от пургаториуса — единственного уцелевшего после падения иридиевого астероида на Землю приматоморфа с монокулярным зрением, до эволюционировавшего в семейство приматов индри, и после безуспешных попыток прячется в глубине чёрной раковины.

Сохраняя в себе память о предыдущих организмах, сгусток начинает стремительно усложняться, найдя в качестве носителя первую особь человеческого вида — геолога Захриса, работающего на сланцевой дробильне небольшого скандинавского городка Довре. Попав в его руки, эта разумная субстанция чувствует в его теле искомый потенциал дома, но не узнаёт предельно деформированного языка материала, из которого сделан этот человек, поскольку пройденный ей онтогенез всегда шёл в пустотах между материей и в обратную сторону, регрессируя до чистого отсутствия. Тёмная материя усложняется гораздо быстрее своего носителя и в какой-то момент начинает состаривать и уничтожать его, множа внутренние дефекты и разрушая структуру его тканей. Захрис работал с камнем и потому его характер схож с кристаллической решёткой, очень твёрдой и хрупкой — и гибель Захриса по сюжету основана на механике разлома. Эта глава в основном насыщена терминами из геохимии (сланцы, базальт) и обозначениями промышленных зон (дробильня, доменная печь), а заканчивается она стихотворением-рентгенограммой, обнажающей внутреннюю структуру организмов — координаты пустот и уплотнений в твёрдых телах, что выводит сгусток к следующему носителю и, соответственно, на следующий уровень организации пустоты в материи.

Дрейф искажённого гена сквозь миллиарды лет хаоса по «внутренним системам пустотных люков Земли» выводит тёмную материю к Иво — тоже человеку науки, но изучающему природу на другом уровне. Он занимается исследованием кристаллических структур. Здесь из графика, подобного тем, которые обычно составляют по инверсированной дифрактометрической картине при изучении структуры кристаллов, возникает образ очертаний соборов (пики) и мостов (гало). Сама эта картина чем-то похожа на рентгенограмму из конца предыдущей части, а график после её обработки представляет собой зависимость интенсивности излучения от угла поворота проходящего сквозь вещество луча. Пики интенсивности по вертикальной оси на графике свидетельствуют об отражении света от атомов в узлах решётки, а гало говорит об аморфности вещества, то есть об отсутствии в нём чёткой структуры. Первые тексты четвёртой части — единственной из всех имеющей нумерацию — насыщены терминами из материаловедения (степень твёрдости, закалка балок) и кристаллохимии (зёрна перлита, нержавеющие карбиды). К концу всё больше начинают преобладать образы эластичных, вязких, упругих материалов (кожа, нефть, резина), что создаёт ощущение исчерпанности структурированного материала носителя и его разжижения — Иво, так же как и Захрис, изнашивается сгустком тёмной материи. Возникает узнаваемая логика хоррора наподобие «Чужого» — анти-материя эволюционирует и эта остывающая в глубине реактора жертва — не последняя: «Затвердевшее хочет жира. Материалы рвутся наружу».

После очередной монтажной склейки Иво сменяется на Александра — нового носителя стремительно эволюционировавшего сгустка пустоты. Обилие упоминаний растений, медуз и лекарств говорит, что он связан с биологией или биохимией — и здесь уже преобладают образы слизи, мягких тканей, жидкостей. Он собирает гербарии, готовит эссенции на цветках, выделяет порошки и трудится «над лицом Саскии Морены» — над рельефом саксонских гор из ледяной муки, разделённых рекой, и тем самым напоминает бедного журналиста из романа «Голод» Кнута Гамсуна, пишущего слишком сложные для читателей статьи и влюбившегося в красавицу с именем Илаяли. Пустоты организма Александра оказываются для тёмной материи тоже не вполне подходящими — у него поднимается температура, нарастает жар, он анестезирует мышцы, выводит из себя чужеродный яд через «проёмы их внутренней встречи» — борется с непонятными симптомами. Всë чаще в главе возникают запахи, собираясь в плотные удушающие составы. Узловыми образами здесь являются мускус и амбра — продукты отходов животных и некоторых растений, которые используются парфюмерами в качестве фиксажа. Эти вещества тоже несут в себе уникальные свойства и обладают потенциалом памяти — они связывают и удерживают ароматы в душистых составах. Но амбра — эндогенно синтезированная в тракте китов из непереваренных кальмаров — отторгается их организмом и затем самим морем на берег. Так же и мускус — вырабатываемый железами кабарги, ондатры или содержащийся в масле мирры, ладана и сосновой смоле — продукт избыточный и не нужен носителю для поддержания жизни. С ними сравним и сгусток тёмной материи, не нашедший своего анти-гравитационного ядра, он окружён полем анти-воли — все материальные объекты либо отторгают его, либо истощаются им, выходя «из другдругости тел». Так под вспышки гормональных фейерверков и симфонию химических процессов, мимо опустошённых ампул опиатов, в стихающей борьбе угасает и глубокий стук аорты Александра — его тело сдаётся и тёмная материя оказывается вновь бездомной.

Далее следует повтор вступительного фрагмента и после — глава под названием «Интерфейс», несущая в себе ключи к прочтению всей книги и отвлекающая от хоррор-сюжета. Разломы, трещины, пространство между слоями материи и «про-не-жутки» — это тесная область развития альтернативной ветки эволюции мыслящих анти-материальных организмов, желающих перерасти мир, находящийся в равновесии. Для анти-существ люди и материя настолько же нестерпимы и трудно проницаемы — их жизнь развивается на стыке границ, «на краю между пластами того, как всё устроено», а их анти-существование наполнено множеством вопросов к мирозданию, верой в счастье вещей, скрытых за своими границами. Искривлённое пространство, в котором существует материя, выделено страхом анти-материи — мера разбитости мира составляет ширину его реальности, и тёмная материя «несёт своё Ничто на массе Всего». Следом идут несколько вспышек из жизни анти-материи внутри оленя и зайца, внутри материалов и не-отношений друг с другом. Не-воля анти-материальных организмов не подразумевает общения — они не могут погладить не-животное, бытие небытия одиноко и тотально. Но оно дышит и стремится бесконечно расти, поскольку энтропия не требует волевых усилий — всё в мире само по себе стремится к распаду и лишь созидание требует сил — поэтому материя медленно теряет свою целостность, эмерджентность снижается с разрушением уникальных свойств частей, соединённых в макро-объекты. За счёт этого растёт мера тëмной материи. Энергия, выделяющаяся при разрушении связей в процессах гниения и разложения — пища для анти-существ, так они крепнут, вбирая в себя призрачные центры своих погибших носителей и общаясь с ними внутри себя. Метафорой общего анти-пространства на протяжении всей книги является огромное пустое «озеро дождей» Mare Imbrium в кратере на границе с тёмной стороной луны.

Каждая вещь находит себе укрытие во взгляде анти-вещи, расшифровывающей криптограммы падали, окаменелостей и шелухи. Местечко Довре постепенно заполняется тёмной материей, а её сгусток снова скользит в поиске нового носителя — и в композицию возвращается уже знакомый сюжет, но в этот раз он пойдёт по другому сценарию. Последняя глава книги состоит из четырёх ритмизованных стихотворений — в первых трёх мерцает память о Захрисе, Иво и Александре, в организмах которых не нашлось искомых лакун для анти-гена. Центральный образ последней главы — гермафродит — улитка, ищущая тишины и уединения. Так постепенно нарастает саспенс, и в объективе последнего стихотворения появляется сама Осе. Но далее следует неожиданный поворот — сгусток тёмной материи встраивается в неё как недостающий ген, происходит их полное слияние и разговор о чужеродности для них злой резистивной материи, о бескомпромиссности этого противостояния, о невидимой силе дефектов и анти-воли, об удушающей навязчивости всего материального. Это со-растворение имеет характер откровения — двойная природа синтезированной к концу книги героини «мы-Осе» обретает свободу одиночества внутри полой чёрной раковины. Она сворачивается в самой себе подобно тому, как свёрнута галактика Андромеды или последовательность белков в цепи ДНК — единство одиночества мира в разных масштабах служит здесь разрешающей нотой. «Мы-Осе» будто вбирает в себя всю тёмную материю городка Довре, спасая его жителей от разрушительного действия инородного анти-существа. Путь почти монашеского замыкания тëмной материи на одиноком поэте становится избавлением — его от сопротивления материи, остальных — от разрушительной пустоты.

Сюжетная канва книги, образованная сплавом средневеково-фигуративного и лавкрафтовски-анонимизированного ужаса, оборачивается метафорой внутреннего поиска авторкой чего-то недостающего в самой себе — этот поиск был развёрнут вовне. Как поделилась сама Осе Берг на презентации переведённой книги, имена Захрис, Иво и Александр принадлежат партнёрам, с которыми она искала единство, но не нашла — в книге их лица сюрреалистически смазаны и являются проформой для странности архетипических видов отношений вообще. Но как только она внутренне соглашается не искать недостающих частей в другом, исцеление настигает её — странным образом для ощущения собственной целостности героине не хватало отказа от его поиска. За счёт насыщенности естественно- и псевдонаучной терминологией — отчасти сакрализующей личное, отчасти подрывающей современный рационализм — авторка выводит из подсознания холодящее чувство соседства с альтернативными мирами. Следуя уже традиционной для вирд-литературы тенденцией проговорить хотя бы саму невозможность выразить проблему, Осе Берг попутно демонстрирует в том числе и мощь терапевтического потенциала письма. Перевод и издание «Тёмной материи» — безусловно значимое событие для современных поэтов — книга притягательна и вносит свой вклад в медленный, но ощутимо-настойчивый скандинавский поворот в русскоязычной поэзии.