Александр Фролов. Проникновение в невозможность. Эссе о поэзии и фотографии, три стихотворения

Когда мне нужно говорить о поэзии и фотографии, то что может стать точкой опоры, от которой я оттолкнусь и буду вести нить мысли по траектории, хотя бы отдалённо напоминающей контур предмета разговора? Нащупать общее место и двигаться из него или начать с двух разных, чтобы прийти к общему? Общее — образ. В поэзии он динамичен — растёт по мере чтения, в фотографии он дан сразу. Чем он сложнее, объемнее по композиции, подтексту, гибкости перемещения элементов внутри, тем больше смыслов можно обнаружить. Между словами в стихотворении, так же как и предметами на фотографии существует дистанция, связывающая их. Манипуляция дистанцией позволяет работать с образами. Близкорасположенные в смысловом значении элементы позволяют легко считывать задуманное, далеко расположенные — максимально затемнить. Тут мы встречаем опасность впадения в полную очевидность — или в неясность. И то и другое — крайности. Лучше отступить на шаг от ночи — в сумерки. В них уже нет теней, но просматриваются контуры и чувствуется след солнца в виде тепла в предметах. С другой стороны, быть в эпицентре дня, в полдень, когда всё равно самому себе, понятно без интерпретации — значит быть внутри смерти, в которой нет движения, а только скука, безразличие, удушье. Поэзия и фотография — способы заглянуть за повседневность или обнаружить внутри неё неочевидные связи. У фотографии есть чёткие физические границы, но её наполнение позволяет эти рамки расшатать, размыть и преодолеть. Чем больше смысловое расстояние между частями кадра, тем дальше воображение способно проникнуть в попытке представить, раскрыть изображённое. В стихотворении границы его пространства — более зыбкие и индивидуальные — проходят внутри восприятия читателя, которые предопределяются как автором, так и самим читателем. Фрагмент мира, вырезанный из темноты светом, запечатлённый на фотографии, как стихотворение — постоянно меняющийся силуэт, вырезанный световыми вспышками слов из толщи тьмы, скальпелями письма. Незавершённость, промежуточность, нахождение между вдохом и выдохом, стеной и стеной, будто их нет, между шагом и шагом, дорогой и целью пути (постепенно её теряя, отдаваясь движению, становясь им) — становятся ещё одним общим местом фотографии и поэзии. Когда я хочу оторвать взгляд от привычного ракурса и посмотреть на мир под неправильным, а значит интересным углом, я достаю с полки альбомы фотохудожников Йозефа Судека, Марио Джакомелли, Кларенса Джона Лафлина, Роберта Хойссера, Гарри Каллахана, Бретта и Эдварда Уэстонов, Ман Рея и других, и медленно просматриваю их работы, надолго задерживаясь чуть ли не на каждой. Если я начинаю остро ощущать коммуникативный автоматизм языка, я открываю стихи Аркадия Драгомощенко, Александра Уланова, Осипа Мандельштама, Майкла Палмера, Кларка Кулиджа, Рейчел Блау ДюПлесси, Барбары Гест, Розмари Уолдроп, Александра Введенского, прозу Мориса Бланшо, Владимира Казакова, Андрея Левкина и других, и язык забывает о себе, становясь одержимым далью, поверхностью другой планеты, плазмой звезды, отторгая, как болезнь, прямое высказывании. Тело фотографии или тело текста способно вступать в диалог с «я», делая его участником собственного содержания. Чтобы стать новым актором, требуется открытость и терпение, так как многие произведения долго не впускают внутрь себя, присматриваются, готово ли «я» к трудному опыту. И, попав в среду, существующую по неизвестным законам, внимательное «я», расщепляется на атомы, чтобы стать ей, образовать молекулы с частицами её буквы. Назад «я» возвращается уже другим, изменённым в соответствии с полученным опытом. Поэзия и фотография помогают расти во все стороны, смотреть на мир с постоянно меняющегося ракурса, проникать в невозможное.

ЧАСЫ

взламывая горизонт зуда принимающей пластинки

легчает степень ожидания

                            трудится

                            мишень

                            земли

                            мерцающим

                            пунктиром (кровеносные пропуски):

«…туман опечаток на острие переносного сквозняка (течь зрачков)

выстилает залив нечётной территории»

— изъятие механических карт песка

— скелет сечения замедляется

— посадка мела

— циклический цвет (вмуровывание)

— стынут иглы глаза (выдох зернист до слома)

перешагивание запылённых сил                                        ослеп хруст ножей

оттаивает корневой стук                                                    

                                  держится                                             нарезка

                                  дыханием                                            нор

                                  мозаик                                                 звукового

                                  счёта                                                    маятника

                                  ответвлений крошево гнёзда растягивает

выпрямляя паутину подписей к безымянным радугам   (рука вспенивается)

бормотание кратеров росписей выпадающих из тональности фокуса

(проекции шума)                                                                                                                        подавление

остаток в половину стекла                                                 необжитых

точек

                     надвижение острой росы

                                                        ткут

                                         пределы отражения

                                  по двум сторонам схватки

                            не предоставляя пересмотра опор

                       вертикалей шелеста истлевшей стрелы

             для пробуждения нарезной аритмии в статусе пробы

несбыточный мол лестницы опрокидывает ускользающие кривые

                                                                                                              синхронного неба

репродукции каменного пожара по выставкам стен

нефть ветра в именах стеклянных пуль незрима

                        капли

                        распада                   звериные сгустки мела

                                                          в сложной крови замерли

                                                          испытывают место отрицаний

                                                          поверхности вскрытий

ломаные петли лепнины прохожих

(растянуты пружины вскриков до вспышки дерева

на семи соцветиях дискового стекла)

                              собран в треть плёнки цех воздуха

                              багровые цепи инженерной воды

                              конструируют его отражения в параллелях

                              фокуса нити выстраиваются орнаментом

                              деления стежка слова (вакуумная капсула)

                                                                 несущие

                                                                 ёмкости

                                                                 конгломераты пустынь

                                                                                            озёра

                      утраченные схемы сил прикосновений     ожогов    непереносимые

                                             схождения материи                                 пласты

                                             контуром мелодических                         окаменелостей

                                             полярные

                                             мазки

                                             лист

                                             разжимает

                                             кисть              (стебель льда)

                                             ссыпается

                                             насекомая

                                             зола                  (вытеснение свечи)

                                                                                             соли

                                                                                             слов

                      немеющие рты фонарей заглатывают                           

                                                                поросли

фотографии снов                                  смысловых

составленные щепотками                    теней            сползающие меловые жуки

трещин с расклёванных лиц                                    по изнывающим изнанкам длений

ангелов

теневые                                                           скрыть примеси оптического домино

колбы                                                                           в зеро кукольных открытий

голосовые  скручивания молчанием                продольный воздух складывается

                                                                                     на кубические рёбра

эллипсы растений не моргающего чертежа

разрушенные строения книг

руины кашля

2018

***

Киносценарий раной гнездился в урбанистическом гетто, там, где уголь отодвигает  локоть ночи, иные в раствор двери смотрят. Отклик на вздутие дороги: снег перестал быть тем, чем должен: по одну сторону цвет, по другую значение и где-то посередине след, непомнящий своих контуров.

Расстояние до ближайшей отчетливой версии пространства неизменно меняется. Точка сборки ветром истлевшая. Босиком по снегу. В пятом дубле крик о гвоздь стерт: на тротуарах сидят прокаженные. Расслышать виолончель  в бесконечном гудении завода. Фотографии высохли.

Однородные члены при смещении в пульс переходят, как на монеты смотреть на дне фонтана при свете луны. Небо сухое как кашель — видно как в него вдавлены не то птицы, не то пластилиновые человечки. Подоконник остывал.

2016

БЕЗЛИЧНОЕ (ДЕНЬ ПОХОРОН)

                                             бабушке

«Это» прорастает сквозь каждое.

Зола вывихом промежутка — длинный след ведёт к геометрии,

опрокинутой набок: сплюснутый картонный мир. Его недостаточность,

соты под тканью смолы — белеют.

Вывалившийся глаз кукла дарит этой секунде — во что мы входим без языка,

и тремоло углов кажется раскладывающимся веером,

страницами, гладью покрытых тканью зеркал,

над которыми узел рук движется вне внимания,

застёгивая за собой пространство. Ряды пустых автомобилей,

брошенных посреди улицы. Глина и ветки не собираются щебетом.

Мелкие щепки — не послушны ветру — принимают возможность уйти от любых строений, и мы продирается сквозь терновый пунктир к последнему вздоху

по ещё тёплой тропе из красного кирпича и «это» поднимается вверх, выкрашивая пыль. Раненный кислород.

Цепочка ям — мы прогораем: туман — осенняя кровь — цепенеет – нам почти не пройти — сужаются скобки — внутри «этого» земля отдаёт соль — заключи щепоткой и отпусти. Багровая паутина, оплетающая прошлое — то, что нас теперь связывает.

Чуть позже ты сможешь увидеть на ней равномерно созревающие плоды —

кипящие спазмом конечности — шрамы гирляндами тянутся к каждому вдоху — поводья сумерек.

Когда плоскость ляжет поверх другой,

 и зной придержит ветер онемением на минуту.

Только текст сегодня даёт мне объём «этого» в событии. Падение в лист. Он разворачивает нас антрацитовым светом внутри себя, пока кричит земля, (пр)осыпаясь.

Стены, истончаясь, дышат, опадают листвой в контур слезы,

что давит на диафрагму: думаем — «фотография», затерянные в «если»

(маяк, роняющий луч, хлопьями вулканическими летящие в нём овеществляемся узорами на агатовом шёлке) — медовым многоглазым огнём обжигаясь в предельном глотке, прислоняемся к мраморному времени у края небосвода.

Три пригоршни алмазного снега до «этого».

Утверждаем расстояние.

Древесный ромб.

Несколько соломенных слов звучат на сквозняке вечером.

31 июля 2019