Стивен Эббот. Советскому художнику в тюрьме (перевод с английского Дмитрия Кузьмина)

ЭЛЕГИЯ

Первые хронометры были заключены в изящные серебряные

черепа. Momento mori. Можешь посмеяться над этим,

у нас и так постоянно в ходу юмор висельника. Мы умрём

смеясь, но хронос нас заключает в себя, будто мы оба

молоды и здоровы. Так было не всегда. Я помню,

как выплыл из одного морщинистого трупа, совершенно

удовлетворённый. То был XVI век, пришлось удалиться

в изгнание, чтобы избегнуть костра. Сначала уходит зрение,

потом слух, осязание, вкус — и обоняние наконец:

так утверждают тибетские монахи в своей Книге мёртвых.

Больнее ли огонь, одиночество и любовь, чем смерть, я не

знаю, но не забуду, как вёл машину 14 часов до Ки-Уэста

ради того, чтобы лечь с тобой рядом, и в итоге мне привиделось

твоё прекрасное лицо в виде ухмыляющегося черепа. Стихи

об этом я потерял. Когда я потерял мою первую любовь,

его убил какой-то морпех в самоволке, то ездил всю ночь

кругами и безысходно выл, но никто не слышал. Окна машины

были подняты. Моей жене перед самой смертью приснилось,

что наш аквариум разбился и все рыбы вывалились на улицу.

И никто не помог ей спасти их. Она была психологом

и влюбилась в пациента-психотика, парня, который хотел

всех перебить в каком-нибудь маленьком городке. Но он

потрясно трахался. И хотя ненавидел пидоров, но

представлял, как я иду к нему на манер Иисуса, в венке из роз.

Я знал, что это сулит несчастье.

                                                         Мёртвые

общаются с нами странными способами, а может быть, именно

эта обыденность и кажется нам такой странной. Я надеваю

чёрный костюм с белой вуалью, прикидываясь настоятелем монастыря,

читающим «Облако неведения». И моя макушка легко уплывает

в прошлое или будущее совершенное. Некий предок Вирджинии Вулф,

по имени Джеймс Пэтл, умер и был помещён в бочку со спиртом,

чтобы доставить его на родину, к жене. Та сошла с ума. Тяжело

представить, чем была Чёрная смерть для Европы XIV века.

То, что еврейские племена и римские легионы выреза́ли целые города,

по большей части забыто, но и Освенцим тоже. Жизнь довольно мрачна

даже в самых лучших условиях. Интересно, написал ли уже кто-нибудь

книгу стихов об убийцах. Если нет, то я бы хотел написать такую.

Калигула, Юстиниан — только о поздних римских императорах

возможны тома. Но что ужаснее, чем смерть одного ребёнка?

Я закончил бы книгу стихами о Дэне Уайте, бисквитном убийце,

и о его любви к зелёной Ирландии. О её чудовищной красоте.

Когда я узнал, что череп моей жены лопнул под колёсами грузовика,

голова у меня завертелась, как песочные часы на телезаставке.

Все каналы сошли с ума. Сверчки грохотали, как хэллоуинские

трещотки, и я помню, как объяснял двухлетней дочери, что случилось,

при помощи её книжки про слонёнка Бабара. Маму Бабара

убил злой охотник, и Алисию это печалит по сей день.

Мы отдаляемся друг от друга, чтобы себя защитить, и носим шарфы

от холода. То, что кажется наиболее несуразным в нашей жизни,

и есть чистая правда. Лишь обстоятельства делают смерть ужасной.

Моей жене приснилось, как аквариум разбивается, и все рыбы...

Не нужно каждый день жечь себе руку, чтобы проникнуться тайной огня.

«Облако неведения» — английский мистический трактат XIV века.

Джеймс Пэтл (1775–1845) — английский колониальный чиновник в Западной Бенгалии, завещавший похоронить себя рядом с матерью в графстве Суррей, в связи с чем его тело и было отправлено в метрополию в бочке с ромом, чтобы избежать разложения (насчёт жены Пэтла автор ошибается: она находилась в Индии вместе с мужем и в здравом рассудке отплыла оттуда в Англию и умерла по дороге). Вирджиния Вулф, правнучка Пэтла, излагает сильно мифологизированную версию истории о смерти Пэтла в очерке о своей двоюродной бабушке, дочери Пэтла Джулии Маргарет Кэмерон (1815–1879), одной из первых британских женщин-фотографов.

Дэн Уайт (1946–1985) — убийца мэра Сан-Франциско Джорджа Москоне и первого открытого гея в американской политике, городского советника Харви Милка. В ходе судебного процесса адвокаты Уайта настаивали на его ограниченной вменяемости в момент преступления, аргументируя это тем, что Уайт, ранее стремившийся к здоровому образу жизни, в последнее время опустился и стал питаться преимущественно бисквитами Twinkie; писавшая о процессе пресса распространила версию адвокатов в существенно более нелепом виде: будто бы убийца ел слишком много бисквитов Twinkie и от этого повредился умом, — в результате выражение «бисквитная защита» (Twinkie defense) стало в США нарицательным для абсурдных аргументов защиты.

Слонёнок Бабар — герой нескольких десятков французских иллюстрированных книг для детей, сочинённых и нарисованных семьёй писателей и художников де Брюнофф.

СОВЕТСКОМУ ХУДОЖНИКУ В ТЮРЬМЕ

                                         Сергею Параджанову

Сегодня они пытали меня,

когда я создал

коллаж как декларацию

извращенца.

На моём рисунке математик-мошенник,

его косые глаза

блуждают в совершенно разных плоскостях,

чёрные на голубом

(за это они пинали меня под рёбра).

«Жужжащая единица плюс брюхатая тройка равно нулю»,

подписал я его разверстый подбородок

(за это они сломали мне два больших пальца).

Уголки листа

      я оборвал,

чтобы было похоже на Государство,

и запятнал его собственной кровью

(за это они повесили меня за яйца).

Но мне повезло!

Когда я заполз в свою камеру,

то нашёл письмо от поэта-лауреата Шапиро.

«Америка сделала меня гладким, богатым и знаменитым, —

     написал он, —

но я умираю,

потому что никто не внемлет моим словам».

Карл Шапиро (1913–2000) — американский поэт, консультант по поэзии Библиотеки Конгресса США в 1946–1947 гг. (должность, во времена Стивена Эббота известная как «поэт-лауреат США»).  

***

Я бродил по этому покинутому полю

И что-то искал внутри себя

Старую лопату быть может

Или следы брошенного семени

Я наткнулся на дерево

Как раз на такое я забирался мальчишкой

И когда залезал на него

Мои глаза блуждали по истёртой ленте на шляпе вечернего неба

Вот так же я прежде любил тебя

Словно целуя луну и лаская небо

И воздух был сладок так же

Как дождь над свежевспаханным полем в Небраске

А теперь мне осталось только смотреть на это дерево

И вспоминать как высоко мы однажды залезли

КОЕ-ЧТО НУЖНО СКАЗАТЬ О ЗАНЯТИЯХ ЛЮБОВЬЮ В ЛИНКОЛЬНЕ, ШТАТ НЕБРАСКА

               Джеффу Бёрлингу

После десятилетней битвы

я уселся

выкурить трубку мира

с Небраской.

Совершенная тишина плыла

между нами (так,

затянись-ка ещё раз.

Расскажи мне снова

о буйволе, которого ты завалишь).

Я тоже вырос в этой прерии,

вроде сорной травы.

Поле, где я после школы

играл в ковбоев,

стало плавательным бассейном,

могу окунуться и охладить

своё беспокойство.

Могу теперь пойти на прогулку

и видеть, куда иду.

Люблю эту кучку девушек

на мосту,

а трогать их необязательно,

люблю

кособокие клёны,

встречающие меня с автобуса

(и на автобусе ездить теперь спокойнее,

ярость как-то выровнялась

в этом просторном штате).

На вечеринке встречаю тебя.

Мы улыбаемся.

Наша беседа летит азартно,

как футбольный мяч

от ворот до ворот и обратно.

Мы сидим на трибунах, болельщики.

Вот что некоторые мужчины

называют любовью.

И, может быть, танцующий призрак Сидящего Быка

соединит нас.

Мужчины выбирают странные пути,

чтобы пустить корни в этой земле.

Сидящий Бык — один из индейских вождей XIX века, оказавших наиболее последовательное сопротивление американской колонизации.