Анна Тарасова. Маленькая пресная одиссея

***

1. СТЕКЛЯННАЯ ЧЕРЕПАХА

Удаляющееся серебро воды,

внутренний шов, обращение,

тяжелый шаг, пустота в желудке

Я собираюсь сейчас же

упасть в плащ ночи,

крупной рябью пройдя по телу

темно-зелёной вазы

Пространство полуосвещено,

в туго сгустившемся воздухе

все столики свободны,

но подвешены за лопатки, и лед,

плавающий в крови, мутнеет от выдоха.

Сон прозрачной пыльцой овевает берег,

кто-то цепляется за последнюю

пластиковую соломинку,

зубочистку,

с камнем на шее

Шторм. Полный луны,

ты стоишь за штурвалом

с завязанными глазами.

2. ВСЕ ФАЗЫ ЛУНЫ

Луна убывающая,

вытекшая из глаза.

Луна, требующая крови.

Луна, застрявшая в моем черепе,

на подкорке улицы,

раскаленная добела

на дне городского канала.

Луна-игрушка с фальшивым взглядом.

Луна-ледяной кубик, скользящий вниз.

Луна-лапа. Луна-обещание.

3. ШЕСТВИЕ БУМАЖНЫХ ФОНАРИКОВ

Вывернутые карманы радиостанций,

последние двадцать минут сна в дороге,

объяснение, почему весь вечер они бесцельно

бродили по берегу: да, закат.

Запах фаст-фуда, удушливые изгибы

городской безопасности, мертвое электричество, запах рыбы.

Нежную половину из нас

уже рассекли в беспамятном переулке

втайне, некрепкой рукой, у стены из пожелтевшего камня.

Разделавшись точно так же с речью,

мы поднимаемся по ступеням,

и пернатые школьники стреляют нам теплые пледы,

от которых больно пахнет сладким,

сладким незавершенным цветущим,

ночью на набережной кто-то

поджег киоски с сахарной ватой

и они горят

бесцельно, впустую

прорывают пеплом шифон

…И я тоже хожу здесь, песком осыпаюсь,

ищу трехлистку с сиреневой кожей,

что мерцала бы у меня в руках

и отзывалась

на самое горькое имя.

МАЛЕНЬКАЯ ПРЕСНАЯ ОДИССЕЯ

0.

Здесь нет ни воды, ни воздуха.

Но я целыми днями смотрю

на проплывающие корабли

и пролетающие самолеты.

Я веду им счет. Мимо меня

пролетело самолетов: 4.

проплыло кораблей: 0.

Отчего так ужасны спящие судна?

В деснах пульсирует кровь.

Приходят ночные кошмары.

1. БЕРЕГ КАНАЛА ИМЕНИ МОСКВЫ

Волны бьются о камни — как сказать по-другому?

Ведь невозможно, только «волны бьются о камни».

Проезжают изредка велосипеды.

Башня, куда нельзя заходить. Проплывают лодки

и на меня смотрят, будто это я — лодка.

Чернила кончаются. Девушка в порту

ждет на берегу глядит на горизонт ищет

корабль но горизонт пуст гремят составы

падают наземь письма

с размытыми адресами

я письмо я лодка я лед я

каждый вечер прихожу в

порт и смотрю не плывет ли

корабль я

письмо нас шесть миллиардов

мы падаем на осеннюю землю

мы пусты мы бездна

нас шесть миллиардов

потерянных утонувших

неудачно написанных и еще

столько же ненаписанных мы

воем мы

…где-то в стене раздается телефонный звонок

небо падает на лезвие

и разрезается на две части

2. БЕРЕГ МЫСОВО

…знаю, знаю: невозможно смотреть

на руины, ржавчину, белый бинт,

на гниющие яблоки. Кто-то

полощет тело в воде.

И над всем этим странным,

тонущим миром

резко пикирует чайка,

криками приближая

грохот железной дороги.

Зачем они так далеко, эти парусники,

зачем они не придут и не вскроют

поверхность берега

вместе с кувшинками

жестяных банок?

Один гудок уходящего парохода,

один поднимающийся самолет.

Доберман со следами на шее

хватает зубами красное

пластиковое кольцо.

Проступает луна —

как ожог от монеты.

…один холодный день,

и я, самой себе в наказание,

иду смотреть на руины,

ржавчину и песок.

Один холодный день,

и эти несчастные парусники

смоет, как мотыльков,

и они сложат белые крылья

в подвалах.

Все расплывается перед

праздником Полной Луны.

Амфитеатр подсвечивают

свернувшимся пароходным

горючим. На шпили, будто на шпаги,

накалывают головы полководцев/поэтов.

...и кто-то долго бьет

крыльями по воде.

3. САМОЕ ДНО ВОЛГИ

Их уже схватывает туман,

эти сигнальные вышки на берегу.

Когда солнце скроется,

когда оркестр встанет и выйдет

(все как один), из моих перепонок

побежит кровь от нахлынувшего

ультразвука. Не бойся,

ты на самом дне Волги. Здесь хорошо

и одиноко. Нет телефонной связи.

И все-таки слышно, как где-то

поблизости обсуждают знакомых.

Здесь голубой шелк, и ты

считаешь падучие звезды

на незнакомой люстре.

Пылинки летают в свете фонарика.

О, только вслушайся в музыку

этой пошлой городской печали…

Там, на стене, огромная тень:

притворяется тобой, крутит в пальцах

черную ручку и смахивает

твоей рукой пряди со лба.

Ты малодушно боишься заснуть,

ты зарываешься в голубой шелк,

умоляя уже убывающую луну

спасти тебя от кошмаров.

4. БЕРЕГ КАТУНИ

Меня выбрасывает на берег

вечно чужой реки, вскипающей

светом сухого тысячелистника.

Нет огня и нет уходящих

по воде и по воздуху экипажей.

Нет настоящей скорби, той,

которую можно было бы высечь

на этой скале. Да, теперь вспоминаю.

Я — та, которой давали грызть

речные камушки. С тех пор

ничего драгоценнее я не держала в руках.

Меня выбрасывает на берег Катуни

в самый холодный день,

который все равно вспыхнет

смертным огнем, но пока

эта лошадь еще пьет воду,

и пока ее шея еще склоняется

над утекающим отражением,

и она думает, что пьет

плененное небо.

…THE HONEYBEE

Нужно, чтобы все оказалось гораздо проще:

Октябрь. Известка на волосах,

Замыкание транспорта и неловкое освещение

Улиц, подернутых таким же смоляным блеском,

Как экран, тиранично вколачивающий нас в наши лица.

Встопорщенный ангел ударяется макушкой об углы,

В темноте наступает на пики, разбросанные по полу.

Птенец с продавленной грудью, который в самом деле был, а потом спекся,

Но и ему нашлось место где-то на уровне лазейки в полынье —

Пищать во все горло про ненужность собственных перьев.

Honeybee, honeybee…

Говорят, там

Даже правду получается пить, не сгибаясь пополам от горечи.

Там великолепно-холодная внешняя сторона

Прощает им целые строфы золота, безапелляционно вычеркнутые из поэм.

Там их уже помнят, даже на входе не спрашивают имена.

Она пальцами тушит свечу, стягивает полупрозрачный сон и становится госпожой

Очевидность.

А он, господин Очевидность, неизменно верный самому себе, провисает на всех своих

тонких нервах, как на стальных проводах.

Ближе к утру дьявольский дым стоит над машинами луна-парка,

В глубине мрака и в упоительной невзрачности первых трамваев

Она идет, зная, что никогда не доберется до нужного места —

Отвлекается на бездушную пейзажистику, зная, что никогда не доберется до сути.

Oh honeybee, что же делать, на всем неудачно смыкаются обстоятельства, набегают

волны полуночного бруксизма,

Маячат запястья крестов и указатели баров, наброски расстрельных списков...

Это твое лицо на афишах как сводка прогнозов погоды: аномальные холода,

бессонница, метеоритный дождь.

И эти полотна завороженной речи, пущенные по ветру, как всякая роскошь —

Они теперь просто есть, но кто же им запретит:

Ведь там, говорят, даже пчелы делают золото под наведенным браунингом, не теряя

рассудка.