Софья Дубровская. Три стихотворения из книги «Смиренные ласточки» (с послесловием Данилы Давыдова)

«Флаги» продолжают публиковать обзорные материалы, посвящённые книжной серии «Neomenia». Сегодня в «Дайджесте» — материал из книги Софьи Дубровской «Смиренные ласточки», который готовится к изданию в «Neomenia». В поддержку издания мы публикуем три стихотворения из книги и послесловие поэта, прозаика и исследователя литературы Данилы Давыдова, сопровождающее сборник Софьи Дубровской. 

***

I

о чëм нам теперь сообщает передовица

щенок попробовал встать — удалось только

                        на бок перекатиться

воронëнок

                вьюрок

                                  вьюнок

       между ними пытается примоститься

поцелуй: разувает ночь, бабочка

                                     описывает

                           круги

у порога застыли грязные сапоги

II

корова смотрит внимательно даже слезятся глаза

спотыкаясь со склона летит ребёнок ещё коза

что ты не едешь смотреть вьюрков и считать коров

где твои дети стадо на сто голов

                       оглянись

что же ты делаешь в городе

                       до сих пор

нам хватать под тёплые животы напуганных коз и спускать их

                            с гор

III

холмы синевеют, туман, фонарик почти сгорел

стужа хватает за пальцы и тянет тебя к земле

моросит; поворачивай, до темноты бы успеть, беги

керосинка и бабочка, вон газета — под грязные сапоги

ОДА ГОРОДСКИМ ЗАСТАВАМ

I

перспективные полосы лезут за кадр, там

позволительно расползаться побегами вдоль

представимых, но необязательных рамок; я

присылаю тебе фотографии, я опять

расплываюсь тревогой, часами смотрю на деревья,

улыбки чёрного парка, сиблинга парка побольше

II

в руках она держит нелепицу, копию смеха,

пробует изъясняться по-русски, не понимает,

на каком языке говорит, но ей нравится слушать

сотворение речи, вой взлохмаченных сычиков,

наблюдать, как валится с плеч на траву голова

мужчины из снега, майского неустройства;

либеньская серночка высовывает язык,

широко зевает, утомлённая бегом хозяйки

III

каменные чудовища смотрят на нас отовсюду,

единственный способ удрать — закрыть себя в злачном местечке:

они не запачкают лапы о злачную черепицу,

только будут скрестись неохотно, пока мы знакомимся с новым

барменом, дионисийцем, тыквенную лепёшку

разрывая на части, глотая проточную воду;

выйдешь и вместо чудовищ увидишь — хрустальные львёнки

разлеглись у порога, растут, покрываясь дремотой

IV

l'hypothèse: отрубая головы городам,

не добьёшься свержения быта, не обустроишь

распорядок благообразного дня, и не надо

доказывать снова и снова, будто имеешь

силы рассматривать лес сквозь стекло выхлопного газа,

сохранять main verte, рассказывать злые шутки

V

монетка ребром, стопочка — серебром,

давай признаемся: там, в далёких-далёких

галактиках всё точно так же: полароиды расплываются,

сирень покрывается снегом, горгульи теряют зрение,

садовод не справляется с сорняком-эфемером,

лезет на руки к женщине, превращается в пражский крысарик

СВЕТ

амбарная ласточка отчаянно ищет, как научиться словам;

через её плечо видно многое: растянутые ловушки, сокровенное поле,

хватающее за лапы; оно обнаруживает неустойчивые голоса,

заключённые в кубик, застрявшие в разломанном коридоре.

вот протянутая рука. вот ещё одна, вот сугроб на балконе,

вот пожилой мужчина плачет в автобусе,  девочка натягивает тетиву,

линия от ушей до кончиков пальцев напряжённо тянется в тореадоре,

подсказывая, в какую сторону предпочтительнее будет бежать быку.

лампочка прокручивается в плафоне, разогревается, стекает лужей на стол,

лишая настенных бабочек возможности зажечься и заново обездвижиться;

способен ли будет и дальше твой язык вызывать волнение и восторг,

возможно ли выдержать твой подбородок, пальцами репрезентуя ижицу;

вот что следует знать:

             тело наше, но мы не тело и наше, но мы не тело и наше, но мы не тело,

       тем не менее я люблю тебя так, что никогда не прикоснусь к твоему,

а когда в перепёлок стреляют, смиренные ласточки шепчут:

                               parapluie, parapluie, но то и дело

сбиваются с ритма, мысленно подлетают к несуществующему потолку

Послесловие Данилы Давыдова

В стихах Софьи Дубровской можно увидеть многочисленные переклички с написанным в предшествующие годы (в диапазоне от, скажем, Анны Горенко до, предположим, Ксении Чарыевой), но это не вопрос влияния, а, скорее, — семантической среды, в которой эти стихи естественно воспринимать. Поэтический мир Дубровской включает в себя и такие черты, которые в целом кажутся универсальными для поэтики трёх, если не четырёх последних поэтических поколений (проступающее сквозь время детство, обретающее зловещие черты; насыщенность текстов нечеловеческими агентами, в первую очередь многочисленными представителями фауны, и т. д.).

Однако это не делает стихотворения Дубровской вторичными; их выделяет некая общая черта, связанная с кажущимся противоречием. С одной стороны, в этих текстах происходит столкновение синтагм и их обрывков, многозначность порождается неуловимым переходом от одного фрагмента фразы к другой, их взаимопроникновением. С другой, тексты Дубровской отличает удивительная чёткость высказывания, доходящая до того, что возникает желание скандировать эти тексты (примером может служить открывающее книгу стихотворение). В результате фраза или период очень чётко артикулированы, зато внутри них происходят разнообразные процессы мутаций и гибридизаций. Идиостиль Дубровской совмещает, вопреки всем правилам, фузию и агглютинацию.