Качественный факт смены времен года

ВИД ЛУГОВОГО ПЛАТО

Вид лугового плато,

несущего на себе следы глубокой осени?

Скорее уж следует сказать, что вид

истомившей зрение примелькавшейся местности

кажется принадлежащим другой, или, точнее, — обеим сразу,

откалькированным друг с друга с изменением

оттенков фона и контуров —

и (*потому что понять суть этих вещей

можно, как раз вникая в их-де различия)

отличающимся друг от друга почти настолько,

чтобы одной и той же примелькавшейся местности

казаться двумя, но и не слишком —

чтобы оставаться одной.

Не без размытых,

не без раздробленных очертаний, не без чешуйчатых наслоений,

географическое рассредоточение на стыке времен года —

как такое ее перманентное состояние

ситуации, а не субстанции:

ей дано разлучать и соединять живые существа,

которые находятся слишком близко

или слишком далеко друг от друга,

что чревато на самом деле

лишь раздвоением безлюбого самовлюбленного эгоцентрика

или свойством мертвого — способностью быть

одновременно в двух местах.

Географически это можно представить как смещение

некоей простой топографической конфигурации

и наложение ее на другую,

становящуюся инверсией первой —

местностью, вывернутой наизнанку,

миром наоборот.

Но не то чтобы местность

стремилась навязать нам небытие.

Мы обретаем в ней бытие

лишь по мере того, как подобного рода откровения и слова —

это отрадное исключение — обретают в ней бытие

в качестве транспонированного молчания.

Это и происходит:

возводимая в непреложную истину

сущность проективной материи из того же ряда,

что и холодное дуновение леса,

неартикулируемое пение птицы-фантома,

эховидная рифма оголенных холмов.

БОЛЕЕ ИЛИ МЕНЕЕ ЧИСТЫЕ, ПРЕРЫВИСТЫЕ ШУМЫ

Если верно, что любая

составляющая принадлежность одиночества местность

есть лишь модификация другой местности,

то верно также и то,

что сходства между ними больше, чем различия,

и что сменяют они друг друга не иначе,

как более раннему подражая обещанием более позднего,

более позднему подражая исполнением более раннего…

выветриванию подражая забвением.

Вид лугового плато,

несущего на себе следы глубокой осени?

Скорее уж следует сказать, что вид

истомившей зрение примелькавшейся местности

кажется принадлежащим другой, или, точнее, — обеим сразу,

откалькированным друг с друга с изменением

оттенков фона и контуров:

не столько представление,

сколько ощущение,

которое наделяет нас свойством мертвого —

способностью быть одновременно в двух местах.

Нет ничего сверх этого.

Сверх этого — ничего:

когда выслушивание и выстукивание

подзимних осенних пространств, лишенных фокуса далей,

имен земной топографии и нечитаемых истин мира,

испещренных гулкими пустотами

долов, глубей и западин,

никак не менее, если не более важны,

чем основанная на изменениях положения* (*большей частью —

хрящевых) частей скелета путем действия мышц

способность человека производить тоны

и членораздельные звуки…

более или менее чистые, прерывистые шумы.

КАЧЕСТВЕННЫЙ ФАКТ СМЕНЫ ВРЕМЕН ГОДА

Качественный факт смены времен года

зависит от прохождения определенного количества дней

и в конце концов обнаруживается

подобно тому, как перерезанный зрительный нерв

ощущает не боль, а ослепительный свет.

Но количество причины переходит в качество следствия

как состав, интенсивность и геометрические свойства не света,

а чувства боли.

Что-то, что служит

для упорядочения характеристик летних и зимних солнц,

формальной их непосредственности и объективной инаковости,

известного рода явлений истинных солнц и ложных,

доминирующих в соподчиненных связках,

переплетенных одна с другой.

Свет может исходить от любого из солнц.

Но, имея в виду местность, предстающую как ряд местностей,

могущих быть отдаленными только во времени, а значит,

объединяющую множественность местностей

и, соответственно, солнц,

важно лишь то,

каковы его отражения /

преломления во временном ряде ее срезов

лицевой стороной* (*лето), ребром* (*осень)

или миром наоборот

…когда местность сохраняет верность

обыденным представлениям о собственной парадигме

малости, градусам долготы и широты, их застывшим числам,

простершись-таки до неба, оказавшегося луговым плато,

несущим на себе следы глубокой осени / обширным,

покрытым тонким слоем снега, необитаемым лугом.

Если зима опровергает этот контраст,

то лишь потому, что она бесснежна.

МЕДЛЕННО СУММИРУЮЩАЯСЯ ФОРМА PAYSAGE MORALIS

Внезапно возникает эпизод, парный эпизоду,

каждый штрих которого искажается, едва наметившись:

градиенты света и темноты,

цветовых постоянных тепла и холода, оппозиций,

имеющих не более случайный характер, чем остальные, —

все явления временного плана,

переходящего мало-помалу в пространственный модус.

Удаленность создает их или их искажает,

подобно тому как время их

обнаруживает или скрадывает.

Но, как люди, умирающие не объявившись,

медленно суммирующаяся форма paysage moralis

обнаруживает подчеркнутую близость к зиме.

Определяет меня в качестве меня

и переодевает в старца.

Что же исходя из этого

можно сказать об одной и той же

истомившей зрение примелькавшейся местности?

Только то, что местность предстает как ряд местностей,

могущих быть отдаленными только во времени.

Или, что то же, — мыслится

лишь в зависимости от преходящего,

временно существующего объекта.

Например — того, о чем я сейчас говорю.

Местности, неотличимые одна от другой

в тысячекратно делимом интервале данного рассуждения,

должны считаться тождественными в рамках данного рассуждения.

Следствием этого будет слишком длинное рассуждение.

Почему теперь

я могу позволить себе быть более кратким?

Потому что далее все происходит так же, как весной,

только наоборот.

ПРИНОСЯЩИЕ ТЕПЛО ДОЖДИ, ВЫПАДАЮЩИЕ В НОЯБРЕ

В каком-то живописном, что ли, плане

конец осени все больше приближается к началу весны:

как растение, распространявшее якобы зимнюю дрожь,

покуда не сбросило вдруг листву, —

немое в том смысле,

что без листьев не поддается классификации,

а не потому, что не шелестит, — только и всего;

как решившая было зазимовать маленькая пичужка,

сбросившая по весне, подобно растению осенью,

и без того-то певчая, обносившееся перо,

чтобы вновь опериться

подобно растению.

Повторение подобного

сделало возможным сравнение.

И если сравнение

уже представляет собой воспоминание,

то его, сравнение, всегда правильнее представить

как ряд последовательных поправок и уточнений:

как — в значительной степени упрощая —

пейзаж с нами, потом — без нас:

местность, предстающую в виде ряда местностей,

могущих быть отдаленными только во времени, —

временной ряд ее срезов.

Скажем — весна, лето, осень, зима…

…Весна.

Так,

по крайней мере частично, объясняется тот факт,

что приносящие тепло дожди, выпадающие в ноябре,

не сделали ее достижимой.

Как не сделало ее достижимой

ничто другое, что исчерпало бы необходимость создавать

воображаемое представление о ней:

ни обретение в этой местности

собственных телесных координат

благодаря или вопреки метеорологической случайности,

ни периодическое солнцеподобное их крушение.

ТОЧКА ОЗНОБА — ОНА ЖЕ ТОЧКА РОСЫ

Точка озноба — она же точка росы,

и, в соответствии с великой теорией обыденного сознания,

узнавания и представления, а также ошибки как их коррелята, —

не иное что, как точка алеаторики:

превращает ее испытавшего

в того, кто об этом рассказывает.

Смесь из вещей, понятий

и, еще больше, — ощущений зябкости?

Это мало о чем говорит. По причине не то что

нехватки метода, техники или прилежания —

по причине остатка чувств.

Что из этого следует?

Только то немногое, что я хотел здесь сказать.

Ибо тот, кто это сказал,

не тождествен тому, кто сказал что-то сверх этого:

либо казус двух, чью индивидуальность невозможно выяснить,

когда их область присутствия или поле индивидуации

перекрещивается — обладает

свойством простого местонахождения;

либо свойство мертвого — способность быть

одновременно в двух местах.

Повод слишком благоприятный,

чтобы не увидеть здесь аналогию

с идеальным соединением «кратчайшего расстояния»,

самым запутанным и невообразимым, какое только

в состоянии описать поэты.

Которое может выглядеть так,

или примерно так, или, если все говорить,

в силу связанности порядком изложения, — быть подобным

расстоянию, числящему шаги.

По прошествии лет

оно оказывается подобием выбора обходного пути,

которое в действительности является его сокращением

в силу совершенно ненужных, так сказать,

для внутренней экономии драмы

второстепенных событий, сцен и поступков.

Не эллиптически-истероидное «я или я другой?»:

почти что маниакальное

«я жив или мертв?».

2018