Покрова на Гьёлле
***
Круглосуточный свет (а сутки
здесь многократно длиннее)
сугубого ревнования
о разрыве последних уз
заставляет во всём
видеть холст,
схлёст кручений, пересечений,
будто переизбыток
мосточков калиновых
через речки, на чьих берегах
ничего не забыто
что я вообще
здесь делаю —
ничего:
барщина праздности
на помещика, чей
труд бездействия —
нечеловеческое
усилие покоя
невмешательства
в самое дорогое
когда горит
когда говорит
И доска и плита —
части тех же пелен,
кленовых листочков,
оболочек луковицы,
которая в теории
выдерживает баржу
каменных загостившихся,
как золотой выдерживает гвоздь
напластования
но в щель в коснеющем строю
брешь вкравшуюся в вязь
я вижу ты живёшь в раю
при жизни вознесясь
рассматривая глубину как плоскость
и плоскость как глубину
не имею причин
находиться
в дебрях хвощовых
шлифующих
шумовой левкас
когда не возникло ещё ни фауны
потребной для его изготовления
ни омелы которая
ничего-то не обещала
а у щёлочи
никто и не думал спрашивать
в клещах схватки исход которой
преднерешён
***
для прорыва на нужный берег
мало вод под мостом
мало льда — нужна полная
проводимость мрака
рядом с которым
сажа бела
это и есть
моё свойство
нырок без экипировки
форсирование реки
Гьёлль медовые берега
мелованное
нелинованное дно — или
слиняли линии
ещё до того
как пришла вода
полная не одних
куполов и колоколов
но и швейных машин
ручных мельниц печей
от которых она так памятлива
была стандартная разметка
сотканной шелкопрядом
если не школы то шкалы
по-прежнему ли в счёт
те стрелки переходники
(что́ может сказать
о свитке печать)
зачем тебе — и так
всё узнаёшь
и тебя узнаю́т:
неслиянное чёрное
на вечно свежем
как лилии на Успение
снегу́ Сошествия
***
беглые гласные
дней выпавших целиком
кубики брошенные
на самое дно или же
задержанные ситом
вечность не вечность но
в консонантном
общем растворе — вспомогательные
островки среди шрифта
во всех направлениях
из битых ёлочных
игрушек сахарных черепов
вожделенный
всегдашний предел
ориентирующий
как на борту космонавта
на берегу
змеиного чертога
Nfl - nrd
в придел нижний
службы отстоянной
не до конца
в холодном ночном преддверии
пока что позволяющий
или вернее заставляющий
дом бытия
сохранить ледяной
до теплового краха
когда дела сойдя как лёд
войдут в круговорот
здесь
говорю и делаю:
сколько ни
тянет-потянет —
если бы не
водоверти
отдельных мгновений —
не падала бы торба
столкнута с края мира
на голову дураку
не вылетало бы
брошенное в сенот
сквозь электро-
судорожное горнило
в печь рас-
топленную в реке
будто между
колоннами через платформу
щупальцами того же
замершего спрута
осколками одного
хрустального гроба
рассеянного по всему
перекати-зеркалу
будто фрагменты артефакта
разделённого чернокнижием
неумолимыми токами
стягивающими в слово
***
от Адама до Румпельштильцхена
и тайных имён посвящённых:
сдались им эти
именования имена
никогда ни за что душа
ни на одно
не отзовётся имя
если и есть — разве что некий
смысловой иероглиф конфигурация
не поддающиеся произнесению
и для него не предназначенные
не про меня
не пристают
ни сцепления ни малейшей
ценности во всём том где в них есть
практическая целесообразность
правда в том что всё только и было
что поисками площадки
для переноса на свой
sudeste который
оказался вообще везде
как в аду
вокруг — Бог
(тот самый север
куда смотрят
тени деревьев)
не обязательно
в руке реки
смерть от воды: ещё и на окне
в линзе вазы некогда извлечённой
стеклодувом из озера огненного
горючей
по своей природе
в луче или волне
под опекой разряда
не столько укрытие сколько возможность
закрыть собой пробел
в заслоняемой
слепой зоне: иллюзия
иллюзии с исчезновением
ÖREBRO
1
(церковный грим)
стоя на паперти
взаперти:
в подалтарном анклаве
не в себе, не в своём —
или именно
что чрезмерно
мелоочерченно
разум, невосприимчивый
к любым отпечаткам
непрорезаемый непроцарапываемый
такой с которого
скользит всё кроме
немыслимого лазера
как на тех перуанских полях
и всего один символ
заключающий всё что нужно
одна пластинка
и никаких других никогда
в одно вечнозелёное
замурованный
лето Господне
самобраный
отвесный
бесследный
2
(black winter day)
на свет летит
свет
на чёрный
зимний день
липнет стружка
железного века
поднятого как люлька
на пик заклинившего колеса
свет к свету
прах к праху
[Шварцеву]
колюще-резаная дорога
со станциями сердец:
пассажирский эреб —
рубедо товарное
лев кормится солнцем,
змей — собой; кислота
ест субстрат,
оставляя свободным:
незакреплённым
орудием
разба-
лансировка: не убий / на убой —
в момент задевания
связей, давно растянутых
наизготовку
днëм с огнëм
прийдено
от огня и
погибнуто
и о чём бы ни
в рубрике происшествий
напечатанной прямо на небе —
всё умножай на тысячу
3
Förinta oss! Förbarma dig!
Karin Boye, De sju dödssynderna
С расширением карты
до бесконечности
кольская ненависть,
ничем не источаемая,
теперь возведена
к истоку
В путеводных цепях
анти-биврёста, кованного
в родном войде, —
в волчий ремиз,
подлёдное горение,
поддерживаемое
глазными брёвнами
святой простоты,
на голубиную глубину
застигнутых в красном
***
(ясень)
растёт сквозь многие миры,
сок вширь и ввысь гоня,
но, как нет детства без игры,
нет древа без огня
«сегодня», «завтра» и «вчера»
из рук шарнирных норн
забрали корни, как дыра,
все нарнии, куда нора
ведёт под этот дёрн
ни времени и ни воды:
древляне с деревом родным
как в срубе Аввакум,
и плотен даже не как дым —
как битум — вакуум
и чёрная дыра, светя,
летя недвижно о́т
добра к незлу, беспечно в рот
всё тянет, как дитя
