Вячеслав Глазырин. Болящее время: три фотографии

1

Коллаж на грубом картоне

Вот вам газеты старые, журналы,

советские детские книжки,

вот вам карандаши, фломастеры,

гербарий, собранный когда-то,

вот вам высокие, смешные голоса,

тепло последнее перед дождями,

вот вам надежда, вот вам юность,

творите

Пятнадцать лет,

последнее лето в лагере.

На картоне вразброс написаны

имена писателей, названия рок-групп,

строчки песен:

о как ты жила, без любви, без тепла

никто никого никогда не забудет

скоро кончится лето

Две девушки из педотряда

рассматривают наши работы:

«Считается, что слева — ваше прошлое,

а справа — ожидания».

Слева у меня — ледник в трещинах,

справа — три фотографии.

Первая — «Угасание» Генри Робинсона,

на второй сверху написано

«Пакт Молотова-Риббентропа»,

колонна немецких мотоциклистов

переезжает через мост.

На последней — сироты работают в саду,

1914 год.

Над фотографиями надпись:

всё не так

и повсюду война

2

мы неправда не мучайте мы

Григорий Дашевский

Необоримое, кромешное, болящее —

багряное молчание.

Где светлая сестра твоя?

На снимке поле, жадное до крови,

и тень фотографа.

Когда вернемся,

кто узнает нас?

В ближайшем перелеске покрестили.

Священник говорил:

сосуд скудельный

прах летучий

ты станешь воином Господним

но для таинств мне нужен тазик или ковшик —

хоть что-нибудь.

Здесь нет ни кружки, ни ведра,

здесь — ничего,

кровь темноты.

Мы выкопали яму небольшую —

в ней можно было птицу схоронить —

и проложили дно мешком для тела.

Он воду лил святую в эту яму,

он покрестил нас и сказал:

вы умираете для прошлой жизни

и это не мешок,

но саван из полиэтилена

для прошлых вас —

теперь вы — воины Христовы.

Черным-черно.

И мы бежим, и падаем,

ползем, ползем,

но мы уже земля.

Мы прячемся, мы нападаем,

земля, земля.

Встает земля, вдыхая полной грудью,

и падает, чтобы к земле прижаться.

3

Корабль черный летит,

Одиссея голос великий:

невозможную песнь

жажду слышать,

запредельную песнь.

Закрываю глаза,

и сквозь веки,

солью изъеденные,

свет наполняет меня,

но не превозмочь ему — тьмы,

корни пустившей во мне

так глубоко, что перед ней отступает

свет раннего детства.

Слышу во тьме,

словно дети в храме поют,

сплетаются голоса:

великая гордость ахейцев

и ты весь в крови

и песни твои все в крови

кровавые мальчики

землям чужим

вы устроили пир

а у вашей земли

пересохли губы

Итака, горе мое,

обморок десятилетний,

гибельный сон –

во имя чего?

Молчащая тьма,

мы вином твоим

захлебнулись.

Одиссей умирает,

привязанный к мачте,

нет никого —

узлы развязать.