Пауль Целан. Кенотаф (перевод с немецкого Алёши Прокопьева)

Стихи, собранные для этой публикации, взяты из книги Целана «От порога к порогу» (Von Schwelle zu Schwelle, 1955). Переводчик хотел бы, чтобы хотя бы таким образом произошло хотя бы предварительное знакомство с выходящим осенью 2020 года в издательстве libra вторым сборником поэта. Первый, «Мак и память» (Mohn und Gedächtnis), увидел свет в его переводе и в том же издательстве в 2017.

Название является цитатой из стихотворения «Шансон некой даме в тени»:

И есть некто, у кого те слова, что я говорил.

Он их носит, как свёрток под мышкой.

Он их носит, как носят часы самый горестный час свой.

Он их носит от порога к порогу, он не выкинет их ни за что.

Это третье «некто» поэта, которому вместе с тюльпанами не сносить головы –  за то, что он не хочет расставаться со словами, что он говорил.

По поводу названия Целан писал сотруднику издательства, что им даётся намёк не только на одну немаловажную черту поэзии, – её пограничный характер, но и на и на её вечную-не-успокоенность. Одно и то же «ключевое слово» (Hauptwort) предстаёт перед бодрствующими глазами читателя дважды.

ВМЕСТЕ

[GEMEINSAM]

Поскольку сейчас ночь и час,

так называют на порогах

тех, кто приходит и уходит,

и дело наше одобрено,

раз третьего не дано и путь открыт –

то и тени не врозь

придут, когда больше

случится,

чем возвещалось, –

и крылья у нас не

врозь зашумят, –

Но камень по морю

покатится, что мимо нас пролетел,

и в кильватерный след его

отнерестится немеркнущий сон.

ПОИГРЫВАЯ ТОПОРАМИ

[MIT ÄXTEN SPIELEND]

Семь ночных часов, семь бессонных лет:

поигрывая топорами,

лежишь в тени вставших во весь рост умерших

– o дерева́, которых тебе не свалить! –,

в изголовье – блеск Непроизнесённого,

нищета Слов – в изножье,

лежишь и поигрываешь топорами –

и, как они, сверкаешь и ты наконец.

АССИЗИ

[ASSISI]

Умбрии ночь.

Умбрии ночь: колокола и листья олив серебрятся.

Умбрии ночь: камень принёс ты сюда.

Умбрии ночь: камень вокруг.

    В жизнь перешедшее молча взирает с вершин.

    Переливай из кувшина в кувшин.

Скудельный сосуд.

Скудельный сосуд, в него ж нераздельно вросла рука гончара.

Скудельный сосуд, его ж рука тени запечатала навсегда.

Скудельный сосуд, запечатанный тенью.

    И куда ты ни глянь, камни лишь серебрятся.

    Впусти сюда серого братца.

И ослик плетётся.

И ослик плетётся в снегу, что нагая, каких больше нет, рассыпает рука.

И ослик плетётся за словом, запечатанным навсегда.

И ослик плетётся и сон свой с руки он губами берёт.

    Блеск. Безутешен и блеск.

    Всё ещё просят умершие, брат Франциск.

МЕНЯЮЩИМСЯ КЛЮЧОМ

[MIT WECHSELNDEM SCHLÜSSEL]

Меняющимся ключом

отпираешь ты дом, в котором

носится снег умолчанного слова.

Повинуясь крови, что у тебя сочится

из глаза ли, рта или уха,

меняется твой ключ.

Меняется твой ключ, меняется твоё слово,

уносящееся со снежинками.

Повинуясь ветру, что гонит тебя дальше,

лепится вокруг слова снег.

ЗАРОСШИЙ ЛЕСОМ

[WALDIG]

Подобный лесу, в оленей трубных гласах,

мир теснит, обступает слово,

что медлит на твоих губах,

насквозь прокалённое остановленным летом.

Мир поднимает и уносит его и ты бредёшь за ним,

бредёшь за ним и спотыкаешься – и чувствуешь:

ветер, которому ты долго верил,

ведёт твою руку туда, за вереск:

кто оттуда-из-сна пришёл

и туда-в-сон обратился,

вправе качать-убаюкивать клятое слово.

Ты укачиваешь его, спускаясь вниз, ко многой воде,

в которой отражается зимородок,

близ Нигде: его, Нигде, гнёзд.

Ты укачиваешь его, спускаясь просекой,

в глубоком пекле деревьев жаждущей снега,

ты укачиваешь его, пока оно не станет – по ту сторону – словом,

которое – там – назовёт то в тебе, что уже побелело.

МЫ ВИДИМ ТЕБЯ

[WIR SEHEN DICH]

Мы видим тебя, небо, мы видим тебя,

оспинка за оспинкой

проступаешь ты,

гнойничок за гнойничком.

Так умножаешь ты вечность.

Мы видим тебя, земля, мы видим тебя.

Душу за душой

высаживаешь ты,

тень высыпает за тенью.

Так дышат пожары времени.

КЕНОТАФ

[KENOTAPH]

Рассыпь здесь, странник, цветы, раскидай и утешься:

Ты передаёшь их глубинам,

протягиваешь садам.

Кто должен лежать здесь, лежит в

Нигде. Но мир весь лежит рядом с ним.

Мир, распахнувший глаза

на весь этот флёр.

Он-то, однако, всякое видевший,

держался слепцов:

он шёл и срывал слишком многое,

он срывал аромат, –

и кто это видел, не простили ему.

И вот он пошёл и выпил редкую каплю:

море.

Рыбы –

выпил ли он вместе с морем и рыб?