Дональд Бриттон. В балете ты всегда мальчик (перевод с английского Дмитрия Кузьмина)

В ИМПЕРИИ ВОЗДУХА

Высечь море розгами

За то, что оно кое-что утопило,

Или бегать голыми с бронзовым другом

Сквозь метёлки индейской травы*, –

Трудно сказать, какое лекарство окажется

Для тебя фатальным и помешает ли

Плотность побочных эффектов пересечь

Порог в обратном направлении и

Прочесть, что могли бы сказать инструкции,

Если бы у кого-нибудь было время их написать,

Чтобы мы могли пытать и мучить слова,

Заставляя их выдать маленький грязный секрет.

Он многослойный, как сама Земля,

Со сдвигами и разломами, замечательно

Выражающими гравитационную волю,

О которую мы должны запнуться. И все

Подсказки ночью, обтирая, впитает губка. Над

Мусорным полигоном – звёзды, сияющий

Фианитовыми нитками дальний свет мусоровозов

Встаёт в линию, влажно-лучистый, над последним

Круглосуточным салоном эротики

Прямо за границей последнего штата.

Возможно, эти искры высекли мы,

Потирая друг друга запретным способом, –

Пламенные ноты, их извлекают опрометчивые

Рапсоды из своих зажигательных скрипок. Ты

Тоже так думаешь? Правду сказать, мне больше

Нравится твоя подставная личность

Вверх ногами у меня на сетчатке за миг до того,

Как мои глаза перевернут тебя, сфокусируют и

Спроецируют через пространство настолько огромное

И настолько крохотное, что даже не возбуждает

Научного любопытства. Но света, который

Ты отбрасываешь там, недостаёт, чтобы тебя

Увидеть. Клиновидные выступы, гребешки, завитки,

Стёртые со стены колодца, могли бы быть

Людьми, в любом количестве. Попробуй

Пообщаться как-нибудь с умирающими,

И поймёшь, что я имею в виду. Каждый из них

В своём роде совершенен. И все похожи. Но и они

Не смогут сказать тебе, где кончается сходство,

Будет ли с тобой по-другому. Всё, что я знаю:

Твоё соотношение с навощённым, прозрачным

Воздухом чокнутого мая, наставшего в декабре,

Или с этой комнатой, под завязку набитой

Гениальными домохозяйственными архетипами,

Носит чисто формальный характер, точно так же,

Как у постриженного под самолёт куста

С исходным живым растением. Но для меня,

И для всего, что я сказал и сделал, и для всего

Времени, какое мне понадобилось, чтобы здесь

Оказаться, а было его так много, что я успел забыть

Цель посещения, но всё равно остался, для меня,

Пока я тебя обнимаю и бестолковые очертания

Нашей частной жизни перекрываются, а потом

Расходятся в стороны, – думай обо мне как о

Трёх разных людях и как об одном, но всегда

О том, кто я есть, непостоянный и завершённый,

В империи воздуха или прямо на улице или

Под белыми парусами, полными ветра,

Со свистом летящими вдаль над водой.

* Индейская трава (сорговник) – высокий злак с золотистыми метёлками, характерный для США.

НЕБО ЯСНО, НО ДОЖДЬ ИДЁТ

Под деревьями, где буквально всё

Ещё возможно в предписанных дозах, –

Нечто вроде аккордеона в сотню секций

Без краёв. Но не отмотать обратно

Минуты, не остановить экзекуцию

Расстрелянного дождём уикенда в самом

Начале пляжной погоды, и нет живой

Воды, что вернула бы к жизни

Сорванный цветок, всё ещё бьющийся

На стебле-призраке в вазе с водой, и нет

Такой стороны, куда бы направить

Незадачливого озадаченного приезжего,

Кроме как прямо вперёд,

К самому отвесному обрыву,

Где его путеводитель стечет по склону,

Оставив его, безадресного,

Растворяться в воздухе.

ИТАЛИЯ

Здесь в Италии все дома одинакового

Трупного цвета и небеса драматичны,

И вода в реках бурная и коричневая,

И все то и дело останавливаются, чтобы

Сказать друг другу «чао!», а потом снова «чао!».

Мы много думаем о переживаниях, особенно

О любовных. Тут есть над чем поплакать.

А потом поспать. Вообще влюбляются

Для того, чтобы не заснуть. Я как раз проснулся

И вспомнил, что я не влюблён

И готов заснуть обратно или сочинить оперу,

В которой кто-нибудь засыпает и умирает,

Или написать письмо другу, или по телефону

Позвать кого-нибудь выпить. Кажется, уже поздно.

Завтра пойду прогуляюсь, куплю себе

Что-нибудь для счастья. Помню,

Как стоял на вокзале в Пизе и надеялся

Поймать в толпе хоть кусочек американского

Голоса. Хорошо вспоминать такое,

Когда кажется, что недостаточно прожил,

Потому что надо учиться уже не жалеть

О том, что с тобой не случилось. Мне повезло,

Я помню всё, что было со мной.

Помню, как спросил незнакомую женщину,

Не её ли я тут разыскиваю, и она ответила:

«Да, к моему величайшему сожалению».

Это было не так трудно вспомнить,

Поскольку произошло пять минут назад.

С остальным сложнее. Не вспомню сразу,

Что я ел на завтрак в позапрошлый четверг

Или точную дату моей самой первой

Мастурбации, хотя наверняка, если постараться,

Можно восстановить важнейшие детали. Помню,

Мой отец использовал зелёный бальзам для волос

Марки «БВ», что значило «Бальзам для волос».

Помню ту ночь, когда отец выдрал огромный клок

Волос у матери. Они ссорились, были пьяны, и я

Вышел в пижаме из комнаты и попросил их

Остановиться. Если бы я сказал, что хочу

Пропасть с головой у кого-то в руках,

Вы бы решили, что это я в ироническом смысле,

И были бы правы. Нету ни у кого таких рук,

Чтобы я желал в них пропасть с головой.

По крайней мере, в данный момент. Сегодня

Вечером пойду смотреть пьесу на эту тему:

«Современный мужчина и как он пропал с головой».

Я думаю, все пропадают с головой двадцать раз на дню.

Я всё ещё не понимаю, при чём тут Италия,

Всё в этом стихотворении чудовищное враньё.

Как бы сказали мои студенты: «Поэт

Сам не знает, где он: некая катастрофа

Совершенно исказила его восприятие».

Я сонный, но довольный и похож на угол

Большой пустой комнаты. Я пьян и пялюсь

На дно ванны. Куча народу стоит вокруг

И слушает музыку. Мои пальцы пропахли

Сигаретами. Мне интересно, есть ли способ

Хорошо описать удовольствие, с которым

Кто-то наблюдает за мужским членом,

Дырявящим чью-то задницу, и как вообще

Люди продолжают чем-то таким заниматься,

Даже капитулировав уже перед паникой

И смертью. Помню ночь на корабле.

Носильщики разбудили нас на заре. Мы стояли

У лееров, наблюдая прозрачно-синий остров,

Открывающийся в тумане вдали. Позавтракали

Персиками. Я терпеть не мог тех, с кем я был,

Надо же, как я был чудовищно глуп. Весь день

Мы болтались по острову, качались в парке

На качелях, бродили по кромке прибоя.

В БАЛЕТЕ ТЫ ВСЕГДА МАЛЬЧИК

В балете ты всегда мальчик,

Растёшь в костюмах на живую нитку,

Их рукава так и будут отрицать

Любую память о тебе. Ведь день

Широк, но неизменен, – поток

Утекает, бурля, в замаранную мглу,

Словно набросанный карандашом

Под магниевой вспышкой небес,

Но всё же более подлинный, чем

Тоска, которой ты пока не вспомнил,

Насвистывая или гудя под нос. Позже,

Когда будет меньше времени, мы

Сможем знать то, что знаем сейчас,

В изменившемся свете, который

Кровью подтекает снизу, пылая,

Взбирается вверх, проходит сквозь

Зимние сумерки, как обычно, и ощутить

Своё появление заново в ветерке,

Оплывающем колонну знакомой

Родной влагой, небрежной текучестью

Прежних дней и лет.