Из «Проекта Данте». Юпитер. Сатурн
ЮПИТЕР
1.
Бык в плаванье себя снаряжает,
вставляет в ребра со стеклом деревянную раму,
чтобы побольше накопилось там
сгущенного в кровь света,
чтобы шли по венам не черные волны,
а гул светоносный,
чтоб на рога садились морские тяжелые птицы.
В череп вносит он капли дождя по крыше,
плащ прозрачный, камень у крыльца мокрый,
бледное лицо, закушенную губу девы,
смерть от пули, смерть от воды и света,
якорь к шее крепит и солнце в себе катает.
Мхом он оброс, водорослью недоброй,
шевелятся слюдой неземные как ночь крылья,
меж тем и другим – легионы ангелов ходят,
из живота в ракушках материк растет новый
с женским лицом, играющий и поющий.
Вот он бьет в стекло волны, холкой играет –
невиданный айсберг, полный опасного света,
что дается богами зверям, птицам
и черной как ночь Гекате
и тому, кто выдержать сможет бога, как олимпиец,
заключая новую жизнь и смерть
в диск, как в ракушку.
Розова дева на нем, бела как бумага,
пригоршня легких лучей – одна и вторая,
хоть света кровь тяжелей – он в волосах играет,
в глазах туда-сюда ходит, плащ его вьется,
как у Гермеса-проныры по подворотням Аида.
Не снести тебе, бык, Европы, бог ему шепчет,
но лишь прядает ухом, плывет и фыркает громко.
То волна, то дельфин, а кто тут кто – непонятно,
то свеча, а то океана под ногами светлая бездна
то ты краб, то ты льдинка глаза, то плечо саранчи зеленой –
не властен бог вложить себя в вещь и в ветку,
не властен сделать неправду правдой и кость бессмертной,
но может бык раздать свою жизнь до нитки,
облиться кровавым потом и над землей повиснуть,
чтоб дева в бычьих глазах себя увидала
в стеклянном плаще любви,
в ботинках из слез и света.
2.
К Юпитеру швартуется дирижабль, к ликующей Хэсед.
Два лика, один себя держит как жемчуг в обрамлении
птиц и зверей
Льва и Единорога. Удержано пламя стеклом.
Зайцев, лисенят, фазана.
нет неба на гобелене, ГОБЕЛЕН
потому что он сам – небо ЗРЕНИЕ
пламя лица за стеклом это Сугерий ибо
состоит
из ослепительной ясности, внутренней мощи и
огненного жара – вот что спрятано в зеркале
И Ангелы подняли и унесли край неба
и он извивался и мучился от червей, грызущих его
и открылась бездна как лицо беременной АПОКАЛИПСИС
как пасть бегемота
и глядела бездна на землю 40 дней
и расцветали цветы под ее взглядом
а когда расцвели вышли из них птицы
как бы в масле и слизи
и вложены в крылья их крики и шепоты
плески и пение АПОКАЛИПСИС
и пели птицы 40 дней и ночей
и железными стали деревья и заговорили
и груди людей родили пчел и осьминогов
и груди людей родили смерть и великую ясность.
Яхта мачтой шевелит словно кольцо лучом
ибо видели очи мои спасение Израиля
Блеск ломается в стеклах лунные тени
автомобиль с открытой дверцей на
набережной ПЕСНЬ СИМЕОНА
ныне отпущаеши Владыко раба твоего с миром, ибо
видели глаза его
свет луны и зайчика под елкой
и луну и агнца крестьянина видел
деву видел младенца видел
1908 у Боденского озера верхом и в экипажах
тысячи как по обшивке дирижабля пошли голубые огоньки
мгновенье спустя горела вся оболочка
такого крика я не слыхал и потом, когда ХЕЙНКЕЛЬ,
бомбили Дрезден ТЯЖЕЛЕЕ
потом в тишине: Я пропащий человек! - ВОЗДУХА
седой старик с белыми усами
руки трясутся Фердинанд Цеппелин было ему за 60
отчего ты так вытянут влажен как глаз
или лепестки в себя зарываясь
тысяченого, обгоняя себя, как камень в себя зарыт ЛУЧ
отчего она из тебя состоит зарываясь
из мощи и неги
и белых ног и белых волос руля и педалей и неба
корпускулы всплески теплый как ноздри единорога
诚 之 者 人 之 道 也. чэн чжи чжэ жэнь чжи дао е
искренность – путь неба
луч рождает луч умножаясь
сегодня ты гусеница завтра камень
послезавтра отсвет на дне колодца
яхта стреляет огранкой света
ногу слона отжимает бабочка от земли.
3.
Озеро под дождем. В путешествии одной капли
больше чудес чем в цивилизации
солнце в ней умещается.
Кто еще простится с мостами?
Кто осмелится? Кто наберет снега серебряным кувшином?
В нарастании света размещаются вещи.
Батюшков ласточку рисует в Вологде,
Гельдерлин в Тюбингене
слушает скрип флюгера
по ту сторону времени цветет сухое дерево
кобоку хана хираку гогай но хару
снег и цапля в снегу – краски неодинаковы
Смерть делает человека не глубже – длиннее
вываливается сердце наружу,
мертвый заяц тянется на снегу
от Луны до лыжни
Перегляди быка, Тесей!
В морду смотри как в горизонт с парусом,
впусти смерть в себя: запах псины и рвоты,
оскал и бычьи медные яйца
рог в вонючей крови.
перегляди распятых бомжей,
загаженные алтари и что
смерть приходит с рожденьем
и живет с тобой до конца.
и в каналах отражаются призраки
и рука дающего как плевок бессильна
Перегляди Минотавра!
За ним сияет она, бессмертная...
луч собою горюч лбом прохладен боль есть Бог
и отчаяние – форма его бытия и смерть – его свет
оборотную сторону света не ты ли создал,
уйдя от мужества видеть
Генрих смотрит на Беатриче в ее волосах змеи света
в глазах смерчи из лучей
Рай жалит пламенем
пока не выплюнешь жало вместе с прежним собой из себя.
претворяя глубинную бомбу в восход солнца
а пожар дирижабля – в лоб Маргариты
То что сегодня сокол – завтра воздух
серая глыба принесенная ледником
окружена муравьями
то что сегодня вена завтра корень рука растворится в свете
нога станет снегом чело прерывистым деревом
со стаей, летящей в Мемфис
огонь есть огонь есть вода есть земля есть воздух
Когда, если не здесь. Ты и сегодня там летишь
на этой карусели в Луна-парке
ноги твои сияют до трусиков, губы в дешевой помаде
внутри рта снег идет, катера швартуются там в ракушке
к Георгу Отсу
из висков твоих крылья растут в огне
из бедер – дешевый рег-тайм балагана
от аккордеона до твоей смерти
меньше пространства чем между твоих колен.
медленный свет плывет из груди как рыба
ставшая птицей ставшая небом ставшая плотью
бога ставшая птицей шевелящей
дальние города далекие рощи
медленно светом объята
неотличима птица от птицы
теряющей птицу чтобы найти в себе птицу
состоящую из всего
что не птица (лайнера, лампы, ладони)
чтобы стать птицей
уловившей птицу в себе без себя
САТУРН
1.
Эрнст вынимает кулак света из статуи,
ядро воздуха
Но потом Куда они идут черепа со свечением
снежки мерцания?
45-мм лежит на боку казенная часть дымится
лейтенант-бабочка трясет головой
яблоки света расходятся от нее
золотое руно в глазах девы осталось
гребок весла из ребра вынимает
яблоко света
R. 301 покидает Англию у паба на берегу
автомобили колеса со спицами
ночной дождь лакирует асфальт
аппарат, мигая, уходит вдоль пляжа.
«Моран Сольнье, тип L», биплан наяривает сквозь тучи
в сетке молний музыка от него летит
Реджи Уорнфорд – 6 девятикилограммовых бомб
на хребет дирижабля
единственный спасшийся пробил крышу кельи
и упал монахине на постель аки вельзевул.
Не Ты ли повторишь еще раз и еще
расцвет и осень, снова осень, снова
и воздух затекает в легкие и вновь
выходит в сад и бабочка садится
на морозный колокол
звон раздается раньше чем удар
И осень в осени стоит как Персефона
в земле по бедра – входит и выходит
в ведро со ртутью. Бабочка, земля –
зачем могилы с воздухом растут
так глубоко, что там встречают небо
и Генрих взяв лопату свет копает,
разыскивает деву, что ушла от зренья
удар лопаты формирует свет он, гипсом
становится без гипса, мрамором без мрамора.
Гусь не думает отразиться в воде,
вода не собирается его отражать
вот так и лопата света в гостях у Матери
обозначает не обозначая.
Божья Матерь есть еж есть рыба
изба есть рыжая дева есть
ямы слов Бодхидхармы –
охапки света, черепа из лучей, вода из мерцанья,
земля из корпускул,
Та, кто повторяя, отделяет
рыбу от рыбы, избу от избы, землю от тела.
Музыка по сваям органа Машо ли Шютц
держала сокола рука теперь перебирает клавиши как перья
и омывает музыка лисят и лепит зайца
на выдохе
и превращает в чистый свет на вдохе
и сферы мира вещие гудят органу вторя
чьи трубы, словно сваи провожают
единорога белый плот,
в нем свет стоит, забывшись.
а сокол это перья воздух мышцы
отделена тяжесть его в наперстке
отделен коготь след ведущий по синьке
папиросное пластование как в лампе слюда отдельно
отдельно – сияние Матери, глаза из которых он вышел
вместе с небосводом и воздухом для полета
2.
Огонь собаки язык желтая крона шумит
в озеро сыплется листва, мерцает Сатурна зеркало
золотой век – точка, откуда видны те же вещи МАГИЧЕСКОЕ
но другими глазами ЗЕРКАЛО
сердце ястреба обрастает не пухом – взглядом
и сам он мерцанье стекла в огромной сфере без края без сферы
положили спящего на песок рядом с дарами
что ему снилось – весло, рыбы лопата?
когда ты уходишь, ступая гекзаметром в сон
и когда возвращаешься, веко твое крылато ИТАКА
как корабельное днище, уходящее за горизонт
и ты слеп как песок.
Тебе нужен бог, чтоб увидеть –
ты ров, выводящий богов из ада.
Иов как сова крутит головой, нет познанья в словах,
сам себе – могила,
в которую провалилась соседняя. Сова не видит сову
Иов не видит Иова. Все слепы, хоть бы один, что ли ПРОЗРЕНИЕ
чайка или луна
здесь глиссера стояли,
играла музыка Том Джонс ссал в кипарисах,
и вот я умираю
Иов вынимает из себя Бога как магнит из другого магнита
роща стоит в воздухе птица летит от листа к листу
горяч поцелуй невесты что восставил эти стволы
вложил в зрение ястребу лисе жуку, человеку РОЩА
в лодке, на острове, в доме, в собственных ладонях В ВОЗДУХЕ
пополам со слезой
это тихое пенье где птица летит от листа к листу
Генрих, ну давай! Я надену длинное платье,
розовое, с открытой шеей. Мы сядем на велосипеды...
И он: я подарю тебе ежа, он разойдется чистым светом, РОЗОВОЕ
когда поедем мы среди деревьев – чистым светом, ПЛАТЬЕ
и долго не коснешься ты земли,
как ласточка и корабли.
Смерть это способ растворения форм.
Ондатра – способ ухода от формы.
Белый олень исчезает вместе с глазами и рощей, РАСТВОРЕНИЕ
белый бассейн – с махаоном на бетонной стенке ФОРМ
в пятнах подвижного света
форточка со стрекозой... – все растворяется,
чтоб ты обрел то, что не растворится – себя
Магический кристалл, Рахиль, слова из света.
Я сижу на мостках и повторяю «лодка», глядя на лодку
из желтой пластмассы. ЖЕЛТАЯ
Я повторил раз сто, пока слово не стало лодкой ЛОДКА
и чтоб уйти с ним на губах, надо было взять с собой лодку
и колодец. Над озером шли ястребы, никогда столько их
не было здесь.
3.
Для рая в глазах слепота. И вглядываясь,
– черный ком, чудовище, морда быка,
сгустки мрака А это был свет состраданья
Сиянье как чудище, чудище как сиянье АМАЛЬГАМА
в Успенском соборе черная Богородица РАЯ
черная как дно колодца
смерть как сиянье, сиянье как смерть
Рыбы глубин, сгустки, монстры убийца-волк,
левиафаны и то, что видим, но не смеем назвать
камбала, толща могил, лицо в толпе ЗЕМНАЯ
высохшее дерево дверь в черную комнату ОПТИКА
кровь на асфальте – НА САТУРНЕ
перевернутый мыслями свет,
(свет кровью течет), сиянье и свет из райских ворот
Когда он садится, птица, зверь, его земля принимает
косой ветвью, отраженьем, отрезком луча,
что из собора вышел, чтобы сложиться в птицу СОКОЛ
радужную и черную там куда он упал, как в колодец ведро
и крик а не крылья выбрызгиваются
до неба твоего лица
То же цветок. Погружен в тишь – этот колодец
один для него и тебя, сложен из райских бревен СХВАТКА
невидимый сруб. Когда птица садится, РЫЦАРЯ
дерется в ней рыцарь с диким человеком С ДИКИМ
как на крышке слоновой кости из Иль де Франс ЧЕЛОВЕКОМ
Виолончель против звездного неба,
авианосец с обслугой против глубин
конь атакует сгусток мрака
дикий человек, как жук,
гудит и машет руками и кричит, безоружный, СМЕРТЬ
трижды убит он, ДИКОГО
набок язык, веревка на шее, кишки по земле, ЧЕЛОВЕКА
вытек глаз под копыто. Как он прекрасен!
Как вложен в твой поцелуй!
Садись, моя птица! Плечо твое из гранита
и света. Твой крик удлинен как в гуле волчок.
Центр земли достал до тебя,
передвинув платформы и плиты, ЕЩЕ СОКОЛ
ранил светом перо и вышел в узкий зрачок
панорамой, лугом, огнем карбида.
Жаркий ходит собор, хорошея лучом,
стеклянный аккордеон раздвигает архангельская рука ВИТРАЖИ
словно эскадра в лучах и зверях играет с огнем, В СЕН-ДЕНИ
словно бежит под солнцем в огнях и птицах река,
И босая нога в свете бредет, глубока.
