Федерико Гарсиа Лорка. Призрак серебра живого (перевод с испанского Павла Алешина)

СИМВОЛИЧЕСКАЯ ФАНТАЗИЯ [1]

Город спит, омываемый музыкой своих романтических рек.

Серебристый и темно-зеленый цвет… и гора, поцелованная луной, как огромная бирюза. Туман поднимается над водами, расширяя окрестность. Кипарисы просыпаются и, томно колышась, наполняют воздух благоуханием… и ветер превращается в оргáн Гранады, используя ее узкие улочки как трубы… Альбайсин, осыпанный нежными блестками темного света, издает звуки праздные и страстные… Его грустные и грезящие дома, движимые туманом, словно хотят рассказать нам о чем-то значительном, что они созерцают... Низина – и сталь, и серая пыль, не слышащая ничего, что нарушает тишину… золотая река стенает, теряясь в нелепом туннеле… отражение Хенералифе бежит, чтобы обручиться со своим женихом Хенилем… Под медными и бронзовыми башнями Альгамбры парит дух Соррильи. Ветер трепещет, и лес издает звонкие, как металл, звуки виолончелей, колокола монастырей плачут железными слезами целомудрия… Колокол Велы напевает мелодию столь серьезную и торжественную, что кипарисы и кусты роз нервно трепещут.

Колокол Велы

«Когда я звоню так печально и умирающе, – это оттого, что я плачу, ведь он ушел навсегда… Моя любимая Гранада пела о человеке, которого любила так, что я завидую ему… но когда его дух покинул землю и прошел здесь, он оставил в моей железной душе свое сердце… Я стал сердцем поэта, и мои удары стали его биением. Поэтому, когда я звоню так скорбно и печально гранадскими ночами, это оттого, что я оплакиваю голос, который вдыхала моя любимая».

Над Альгамброй – колебание золотого света. Затихает лес, апельсиновые деревья роняют шелковые фрукты… Гаснут огни улочек Альбайсина, и река Дарро, исполнив арпеджио, начинает петь в миноре… Пробежала электрическая вибрация и раздался благоухающий голос, страстный и трагический…

Голос

«Я парю над этим приснившимся дворцом… потому что я – его часть; я не могу покинуть Гранаду, потому что я – это она.

Мой дух не в вышине, потому что она – мой рай… Мой смертный лик был увенчан на этой горе радости. Я исчез одной ночью, когда горели красные звезды, и мой дух, летая, остановился в этом городе грез и поэзии… Гранада сделала меня поэтом, она заставила меня воспевать ее, говоря со мной своими водами, она опьянила меня своими домами…»

Река, что приносит золото в своих водах, переполнилась и начала кричать, взывая к тому, кто говорил…

Дарро

«Кто это сказал? Мои золотые глуби вздрогнули этой таинственной ночью. Что за голос потревожил мои токкаты? Кто ты, говорящий так страстно?»

Голос Ганивета (звуком увядшей розы)

«Ты врешь, ты врешь; это я люблю Гранаду, и это мой беспокойный и страдающий дух заключен, чтобы лучше ее видеть, в ранах низины. Это я люблю таинственный город, Гранаду, пламенеющей любовью. Но я не могу воспеть ее, потому что ледяной водой она околдовала меня и укрыла меня в своей груди».

Колокол

«И ты тоже великий, и ты тоже возлюбленный мавританской Гранады. Ты и Соррилья – ее великие певцы… Но ты угасал… а Соррилья жил…»

Река (очень громко)

«Я знаю, кто вы. Многими часами я смотрела на вас, и ваши пурпурные губы пили мою кровь. Вы оба необъятны, и вы оба меня любили безумно… И вы оба говорите правду».

Город (голосом колокола)

«Славься, славься!»

Свет был странным и неестественным. Тишина начала обнимать его слабеющее звучание, подобное черному атласу, и реки продолжили свой вечный поцелуй.

Все светилось синим и красным цветом… Только некоторые гитары звучали, откровенные и возвышенные. Их струны были криками любви и страсти. Цветы балконов распускались, и петухи говорили между собой…

Гранада была грезой звуков и красок.

ОЖИДАНИЕ

 
Тело мое старое

с душою моею старой

меня ожидают.

(Там, где реки

ладони раскрывают)

Без светильника,

и без светлячка.

Во мраке кромешном!

(Там, где рука

реки

ладонь раскрывает)

Тело мое старое

из-за паутины

подает мне знаки.

(От самого центра

моря!)

ПЕСНЯ
            Альфреду Марио Феррейро

Над тишиною

золота

мой тополь

только.

Без сумасшедшей

птицы.

Над тишиною

золота.

Река у ног моих

течет, глубока и опасна,

под тишиною

золота.

И я с этим вечером

на моих плечах –

словно с ягненком,

убитым волком,

под тишиною

золота.

ЖЕЛАНИЕ

Только твое горячее сердце,

и больше ничего.

Мой рай это поле

без соловья,

без лиры,

с тихой рекою

и небольшим фонтаном.

Без дуновений ветра

над ветвями

и без звезды, желающей

в лист превратиться.

Невероятный свет

что станет

свеченьем

другого,

в поле

взглядов разбитых.

Ясный покой,

и там поцелуи наши,

звучные крапинки

эха,

раскроются вдалеке.

И твое горячее сердце,

больше ничего.

***

Протяжный призрак серебра живого,

полночный ветер рану мне, вздыхая,

разбередил рукою серой снова

и улетел: и я томлюсь, желая.

Жизнь от любви, удара ножевого,

моя прольется, свет и кровь мешая.

Для Филомелы, для певца лесного,

гнездом та станет рана роковая.

Ах, в голове какой-то гомон нежный!

Он приведет меня к цветку простому,

где заводь красоты твоей безгрешной.

И цвету желтому вода, густому,

во власть отдастся, с зеленью прибрежной

как кровь моя сольет свою истому.

РОМАНС О БЛОНДИНЕ ИЗ АЛЬБАСЕТЕ [2]

Блондин тот из Альбасете,

мама, взглянул на меня.

В ответ же – не смею я!

С пшеницею-волосами,

сын изумруда-заката,

явился он не с друзьями,

явленье его – чревато.

В нежное, мягкое злато

ночи закуталась мгла.

Взглянуть же не смею я!

Какой же красавец томный!

изящен, прекрасен он, и…

развеял в ночи он темной

жасмина пыльцу златую.

Так любит он, так люблю я,

что глаз он лишил меня!

Взглянуть же не смею я!

Тот юноша из Ла-Манчи,

мама, взглянул на меня.

В ответ же – не смею я!