Некоторые этюды включены в антологию современной американской поэзии, которая будет опубликована в издательстве НЛО (составители Вл. Фещенко и Я. Пробштейн) / Robert Duncan © 2021, the Jess Collins Trust, reproduced with permission.
В первый том книги «Основная [или] «Подготовительная работа» (или «Грунтовка», как в живописи: Ground Work) «Перед войной», опубликованной в 1984 г., вошел большой цикл «Дантовых этюдов», написанных в 1970-е годы, причем отталкивался Данкен не только от стихов Данте, но и от трактатов великого поэта и мыслителя: «Пир», «О народном красноречии» и «Монархия» (или «О Монархии»). Данкен именно отталкивался от тем, затронутых Данте, чтобы поразмыслить о народном американском красноречии (не случайно, что он прибегает и к поэзии Паунда и Чарльза Олсона), о поэзии, о радости дарения – поэзии, звучащего слова, созвучия (как в стихотворении «Вторична грамматика»)
– Ян Пробштейн
Предисловие
Скорее «этюды» Данте, чем «штудии», потому что в поэзии они предлагаются так, как этюды композиторов-романтиков были введены в музыке, то есть я имею в виду, что музыка – это не научная диссертация. Данте, как Шуман в своем умонастроении, мог расслышать это значение. Их можно назвать эскизами, поскольку они были почерпнуты из классических переводов прозы Данте в издании «Классики Темпл» с полным вниманием к истине в момент чтения, что сродни намерению художника, когда он делает наброски в альбоме; но в нашей будничной речи витает предположение, что слово «эскиз» подразумевает отрывочные впечатления, незаконченную работу. «Сущности» – да, я намеревался, чтобы эти этюды вернулись, чтобы создать сущности моих намерений посредством передачи намерений Данте.
Штудии – в смысле моих размышлений над чтением и изучением текстов Данте. Для меня он не разум прошлого, но современный, всегда насущный, непосредственно связанный с идеей Поэзии. Именно здесь, среди главных присутствий в сфере поэзии я читаю его principiam, его civitas и его monarchia. Чем бы они ни были некогда в мире пап, городов-государств и императоров, они остаются как переведенные силы, присутствующие сегодня в состоянии личностей-добровольцев и в их социальном сознании и обязанностях, соответствующих моей идее добра. Каждый член общества «царственен» в его и моем понимании, а иначе у демократии нет власти; каждый работает ради всеобщего блага. Каждый – источник всего бытия. Я черпаю мою «собственную» мысль в чтении Данте, как из источника.
Но в данный момент письма, в этом чтении – это не последующий поток энергии, в который вливается этот поток. То, что мы принимали за поток сознания, мы теперь принимаем за легкое струение в новом кристалле, к которому обращается разум. Данте вновь входит в мои мысли здесь – даже если я отклоняюсь – и я питаюсь из первоисточника.
– Роберт Данкен
Из Дантовых этюдов,
КНИГА ПЕРВАЯ: МЫ ПОПЫТАЕМСЯ
[«О народном красноречии», I, I]
«Мы, по внушению
Слова с небес, попытаемся
помочь
речи простых людей»
– с «Небес» эти
«ручьи сладчайшего медвяного питья»,
si dolcemente [1]
из языка, который мы услыхали в начале
ласки шепоты
детская песенка и мечты
мир, в который хотели войти,
чтобы прийти к себе,
организация их звучанья
граничащая со смыслом,
с «Небесами»,
герметическая речь,
до которой мой уровень пониманья
должен был дорасти из любви к ней
знаки
и взрослые пространно излагают
противоречивые доктрины, свою
собственную научную фантастику и
правила порядка,
но наша – та,
«какую воспринимаем без
всякой указки» из любви
«подражая нашим кормилицам».
ВТОРИЧНА ГРАММАТИКА
[«О народном красноречии», I, I] [2]
Вторична грамматика
конструкций и употреблений, синтаксических
манипуляций, поэтажных планов,
правописания и написанья слова,
прогресса в письме, строфики,
сохранения и искажения значения
– профессиональное, не благородное,
заученное,
рефлексивное, частное,
°°
перечитывая вместо запоминанья
как будто, чтобы опосредовать непосредственное
нужна молитва.
Большинство из них не могут овладеть этим.
овладение τέχνη [2], приходит в силу нижеследующего,
искусность, постоянное и внимательное
(осмотрительное) изучение того над чем работаешь («Бог, –
пишет Э.П. – архитектурный огонь,
pur texnon» [3])
прочувствованная архитектоника в таком случае непостижимого,
ведет нас выше наших пределов, через них,
испытывает нас в предложении, требует наших
«больших затрат времени
и усердного изучения», чтобы прочесть правильно,
когда оно растет, громоздясь, глаз внимательно следит
«Этот синтаксис коварен, он не поддается»
ухо улавливает звучания
«Мне нужно поупражняться, чтоб уловить это»
– мы должны приблизиться еще больше, должны рисковать, здесь, слова,
которые мы полагали принять как свои,
течения, угрожающие движению, и так
совершить наш переход, чтобы
структура созвучия продлилась впору
согласуясь с другими частями, входя в кончики пальцев,
собирая грозовую тучу
в которой Зевс двигает меры.
Когда искусство чтения и письма едино,
до́лжно сохранить магию, в которой
древний голос оракула возвращается,
чтоб завладеть намерением поэта,
глубину которого невозможно измерить, его сердце –
в его устах, корень языка
°°
в истине исторгся.
Невыносимы
те мастера грамматики,
кто отвергли своих неграмотных кормилиц.
Из собственных иссохших сосцов?
Поразила молния!
ГОВОРОК КОТА
Я понимаю говор своего кота, хоть Данте говорит,
что у животных в речи нет нужды, Природе
излишества противны. Мой кот болтает бегло. Он
со мной болтает, когда хочет. Говорить
естественно. Китов я слышал хоры и волков
на море и на суше – красноречье,
гармония такая сотрясает
мой ум и сердце, потрясая душу.
Здесь Дантова религия, что Человека
расколола бы, избыток нашей жизни осуждает,
чтобы воздвигнуть мощь свою взамен.
Но лишь в общении животном Человек
правдив и непосредственен
и в непосредственности он животное.
И в густоте симфонии все чувства получают ускоренье,
все циклы древние животного восторга и тревоги,
внимание и возбужденье, в которых снова самость явлена ему,
Он слышит
среди концерта каждый голос,
мельчайшее шуршанье
полутонов и репетицию
стремленья нервного,
чтоб утвердить свое. Он видит вспышку
значительного багреца среди толпы спешащей
в багровой необузданности, ловит
сполох рубашки зеленой,
чтоб восхитить его средь зелени мерцающих полей
– ему вещает это –
и на дуге спектральной
цвет с цветом говорит.
И радугою выражено то
обещанье, что он не забыл,
он в шуме подражает лишь
во всех оттенках смысла
той речи
и окружающему миру.
Приправ предпочитает горечь он
десертам, услаждающим гортань,
вкус – эволюции нетленный ключ.
Игра всех вкусов выявляет вкус.
Быть может, мирры аромат
наполнил вестью дом.
Он пробудился от глубоких снов
от дальней вести, ожидая,
как бы хромая, к жизни
он воспрял.
ВЫСКАЗАТЬ СВОИ МЫСЛИ
[«О народном красноречии», I,III] [4]
Высказать свои мысли,
раскрыть секреты сердца,
выдохнуть из него слово,
извлечь из пассажа звуки –
даже пока моя рука
пишет, пальцы
держат внимательно ручку.
Вся моя жизнь
должна здесь
ожить в этом суждении.
Эти звезды
благоухают и я следую за их ароматом.
я их гончая,
хищник чудесного.
Я испытываю качества строки,
бормоча ее вслух,
предугадываю соотношения, передавая
артикуляцию
фактической череды слогов,
сохраняя строку живой
в последовательности гласных
в l'arc-en-ciel-marine [5] завета
создается песня.
Словно из цветка,
извлекая музыку, которую чувствую
аромат цвет в сознанье
в движущейся оси потока,
приходящего ко мне и обещая
исполниться смысла.
ВСЁ ГОВОРИТ МНЕ
Всё говорит мне! Вправду
мое виденье – звук. Я черпаю из
гулкого склона горы
сущность величья. Это одновременно
представление извне, вне пространства,
пробуждение духовной огромности, а все же,
звучание тона
не подвержено обязательствам какой-то гаммы.
Море
приходит катящимися бурунами
настойчивого значенья, бьет
в пески неумолимо, требуя,
чтобы его выслушали. Я слышу
в нем свои собственные приливы всю ночь.
И на звуки,
которые губы и язык,
и строй голосовых связок
в полости рта и горла
могут послать в воздух,
я отзываюсь. Это мое воплощение
звука, который я произвел,
вернулось ко мне. Мой мир в речи
отвечает некоей крайней нужде, мне известной,
восстал, обрушивает на пески
вновь и вновь
строки, написанные для аудитории моря.
Тогда что
есть «слушание»? Ухо
подражает
другому слушанию в его
внутреннем лабиринте
– аламбик звука –
здесь,
уравновешивания введены. Здесь –
те «взлеты» и «падения», которые нам известны,
так что тоны «высоки» и «низки», и
слова обретают вес в моей руке,
когда я пишу. Весь вопрос
в балансе,
°°
там, где тимпан переводит
волны воздуха незримые
в гулкие очевидности.
Берега континента
размылись
слушая море.
В ВИДЕ ВОПРОСА
[«О народном красноречии», I, IV]
«Либо в виде вопроса,
либо в виде ответа» [1].
крик младенца
начинается в горе,
чувственные бормотанья и перегуды
питаются временем
и лепет окружающему миру, изливаясь
в маленьких потоках радости,
пустая болтовня с ручейками
смеха
Но даже тогда, я думаю, знал
грозовые приливы иного свойства.
«Следовательно, раз властью низшей природы, служительницей и творением Бога, движется воздух с такими мощными изменениями, что гремит громом, сверкает молнией, изливается водой, сыплет снегом, мечет градом, то не подвигнется ли он властью Бога к звучанию некими словами, коль разделяет их Тот, Кто разделил и большее» [2]
РЕЧЬ ОБРАЩЕННАЯ
[«О народном красноречии», I, V]
Речь, обращенная
прежде всего к Самому Богу,
изливается, чтобы
«более быть услышанным, чем слушать»
слушать будучи услышанным
[«…а тебя, я знаю, в других случаях, можно словить на одном из твоих пьяных излияний, когда ты никого не слушаешь, и становится невыносимо слушать тебя…»] [9]
«Все же Он позволил, однако, и ему говорить, дабы в изъяснении столь великого дарования прославился и Сам благостно одаривший… дабы мы радовались отменно организованной игре наших эмоций»
Слушание!
без Рая
болтливое излияние но
«место его первой речи
было в нем самом» [10]
ОБОГАЩЕНИЕ В УВЕЛИЧЕНИИ
[«О монархии», I, I–III]
Обогатиться для увеличения ассоциаций
я поехал бы заграницу
поразмыслить
над последней
«целью всей цивилизации человеческого рода»
°°
не одомашнивание человека, его жизнь
бездомна,
но цивилизация, его прорыв
ради Града,
ради настоящего состояния Града,
первый принцип и причина
всего в целом
управление через действие,
обдумывая во всей полноте
то, что он делает…
человек с целью!
ЕДИНИЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК
У единичного человека
природа и истина
определены
по отношению к группам,
уместным для его семьи
его собственной
идеограмме
настройке на то
что есть и поиск гармонии в своем
поселении
и в своем городе
развивая темы
соответствия
месту и времени
перспективы
гуманитарные науки
общественные работы проекты
особую гражданственность
°°
а что до народа,
то, как у Олсона в его «Максимусе» [11]:
зародить
иной вид народа
«ради которого предвечный Бог, своим
искусством, каковым является природа, [предписывает]
приводит к бытию
весь человеческий род к своей всеобщности» [12].
Из этого текста узнаем, каково
всеобщее намерение,
каждое из которых
стремится к объединению.
ОБ ИМПЕРИИ
[«О монархии», I, I–II]
Об Империи: «единственная монархия,
стоящая над всеми людьми во времени» [13]
необходима ли она
для благосостояния «мира»
дается ли ее истинная власть «народом»,
задумал ли «Бог» ее и как это задумано
У единичного человека есть своя природа и правда
и уместная стало быть для его дома
определенный в отношении к группам он обнаруживает,
что свободно посещает, изменяет,
избирает либо присоединяется чтобы претворить
идею, настойчивую фразу,
необходимый резонанс в действие,
ищет, как реализовать гармонию в его поселении
(его жизненный порядок среди порядков, смакуя
разнообразие, ища свое пространство и время,
свой образ жизни)
настраивая
(свою уместность)
а в городе развивает темы,
соответствия дает названия местам и временам,
намечает перспективы, расширяет горизонты,
продвигает гуманитарные науки, общественные работы,
а в народе (так, в «Максимусе» Олсона [14])
зародить
«другой вид народа».
Что есть «народ», когда «Человек» входит в него?
Вместо «мира» читаем «Земля»
и нам достаточно хорошо известно в таком случае,
что такое «грех» и «благосостояние».
Пусть значение слова «народ»
будет подвластно живущим.
[1]. «si dolcemente» встречается в канцоне Данте («Пир», III): «Lo suo parlar sì dolcemente sona» («В моей душе Любовь сладкоречива» (букв.: «Ее [Любви] речь так сладостно звучит, ср. «Владыки сладостная речь звучит» – пер. с итал. И. Голенищева-Кутузова), а также в сонете из «Новой жизни» «Gentil pensero che parla di vui»: «Влюбленным душам посвящу сказанье, / Дабы достойный получить ответ. /В Аморе, господине их, – привет! – / Всем благородным душам шлю посланье» (пер. с итал. И. Голенищева-Кутузова), что в свою очередь, нашло отзвук в сонете Петрарки: «Quand’io v’odo parlar sí dolcemente»: «О если бы так сладостно и ново / Воспеть любовь, чтоб дивных чувств полна, / Вздыхала и печалилась она / В раскаянии сердца ледяного» (Пер. В. Левика).
[2]. Данкен ссылается на следующий фрагмент из I главы Первой книги Данте «О народном красноречии», I, I: «Такая вот вторичная речь имеется и у греков, да и у других народов, но не у всех; навыка в этой речи достигают немногие, потому что мы ее выравниваем и обучаемся ей со временем и при усидчивости. Знатнее же из этих двух речей народная; и потому, что она первая входит в употребление у рода человеческого, и потому, что таковою пользуется весь мир, при всем ее различии по выговорам и словам, и потому, что она для нас естественная, тогда как вторичная речь, скорее, искусственная» (пер. Ф. А. Петровского).
[3]. Техника, мастерство (др. греч.)
[4]. Выражение Эзры Паунда из «Путеводителя по культуре». Паунд «романизировал» греческое выражение, обозначающее «мастерство, навыки» / Pound Ezra. Guide to Kulchur. Norwalk, CT: New Directions, 1938, p. 124.
[5]. Очевидно, Данкен имеет в виду следующее высказывание Данте: «...роду человеческому для взаимной передачи мыслей надобно обладать каким-либо разумным и чувственным знаком; потому что для восприятия от разума и для передачи разуму знак должен быть разумным; а так как ничто не может быть передано от разума к разуму иначе чем чувственным средством, знак должен быть чувственным» (пер. Ф. А. Петровского).
[6]. Морская радуга (франц.)
[7]. Цитата из трактата Данте «О народном красноречии» I, IV (пер. Ф. А. Петровского).
[8]. Цитата из завершающего абзаца I, IV (пер. Ф. А. Петровского).
[9]. Данкен цитирует здесь упрек одного из своих оппонентов (это не цитата из Данте).
[10]. Цитата из завершающего абзаца I, V: «место, где впервые раздалась речь; ибо если человек был одухотворен вне рая, то вне его, если же в нем, то, несомненно, в нем и было место первой речи» (пер. Ф. А. Петровского).
[11]. Эпическая поэма Чарльза Олсона (1910-1970), которую он писал в течение нескольких десятилетий до своей смерти, начатая им в конце 1940-х (первое «Я, Максимус из Глостера, тебе» было получено 20 мая 1950 г. поэтом Виктором Феррини из Глостера для журнала «Вояджер», который тот собрался издавать.. / Butterick George . The Maximus Poems. Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1984. P. xxx).
[12]. Данкен дает «ложную ссылку» на Олсона и приводит усеченную (препарированную им) цитату из трактата Данте «О Монархии», когда Данте пишет о цели, ради которой «природа производит человека»: «ради которой предвечный Бог своим искусством (каковым является природа) приводит к бытию единичного человека, другая – ради которой он упорядочивает семейную жизнь, третья – ради которой он упорядочивает поселение, еще иная – город, и еще иная – королевство, и, наконец, существует последняя цель, ради которой он упорядочивает весь вообще человеческий род». Данте «О монархии» I,III (пер. В. П. Зубова).
[13]. Русский перевод звучит так: «Светская монархия, называемая обычно империей, есть единственная власть, стоящая над всеми властями во времени и превыше того, что измеряется временем». «О Монархии» (пер. В. П. Зубова).
[14]. Например, в «Письме Максимуса Глостеру № 27 (неотправленном)» [поскольку оно не вошло в 1 часть «Максимуса», опубликованную в 1960 г.], есть такие строки: «Никакой грек не сможет / распознать мое тело. //Американец / это – комплекс явлений, / которые сами суть геометрия / пространственных форм».
Часть стихотворений из подборки ранее публиковались в журнале «Гефтер» («Поэты колледжа "Блэк Маунтен". Часть вторая»).