Эрика Хант. Дом сломанных вещей (перевод и предисловие Яна Пробштейна)

Хотя Эрика Хант родилась на Манхэттене, она училась у Майкла Палмера и Кетлин Фрэйзер в университете штата Сан-Франциско и была с конца 1970-х связана с западной группой языковой поэзии. Впоследствии она получила степень магистра искусств (MFA) в Колледже Беннингтон. Как правило, поэты языка работают со стихотворениями (зачастую прозостихами) с усложненным синтаксисом, разъединенными, разорванными синтактико-смысловыми периодами, что по мысли Рона Силлимана, высказанной в эссе «Новое предложение» (1979), направлено на подрыв буржуазной эстетики. Продолжая экспериментировать с языком, Эрика Хант, тем не менее, не отказывается от прямоты нарративного высказывания – и как женщина, и как афро-американка, она обостренно реагирует на окружающую действительность:

   СВ••БОДА

   возжигает во мне изобилие

   пахнущее дождем. Чувство

   неба полно поразительной

   музыки. Тимпаны, труба,

   разорванный голубой шатер велит

   убедительное, совокупное событие, в котором

               ни одна фальшивая интонация

   не станет царствовать

   надо всем. Любая женщина,

   мужчина и ребенок доказывают, что дождь

   падает, никогда не иссякая

   Свобода – это точка разрыва

               превыше ярости

   я не страшусь и не забочусь

   о том, что гробовщики предупредили меня

   не принимать слишком близко к сердцу, не

   любить слишком сильно, не слишком

               вглядываться в прошлое,

   Что тогда останется разорвать?

   Ничего не останется разрывать

   Ничего не останется принимать.

Эрика Хант по-своему продолжает и мысль Гертруды Стайн о том, что нельзя быть впереди своего времени, достаточно шагать в ногу со временем. Сочинение по Стайн, это постоянное начинание, начало, когда «все почти похоже оно должно отличаться и оно отличается, естественно что все используется и есть продолженное настоящее и начало снова и снова если все так похоже оно должно просто отличаться и все просто разное было естественным путем созидания тогда» [1]. Романтизм для Стайн это «извлечение», тогда как ценнее кажется «распределение и балансировка (уравновешение). Под распределением я имею в виду выражение и время, и таким образом, в настоящем сочинении это время которое является причиной того что в настоящем чувство времени то что тревожит что является причиной того почему в настоящем чувство времени в сочинении это сочинение то есть делание того что есть в сочинении» [2].

Эрика Хант своеобразно преломляет как принципы Стайн, так и постулаты языковой школы: она движется от «несовершенного прошедшего» (Imperfect Past, понимаемого как в грамматическом, так и в прямом смысле) через продолженное настоящее несовершенного вида (либо несовершенное продолженное настоящее Imperfect Continuous Present) к будущему, где стихотворение начинает жить отдельной от автора жизнью. Название книги новых и избранных стихотворений «Подтолкни часы» (буквально: прыгни, Jump the Clock) является аллюзией на поэму Октавио Паса «Солнечный камень» (Piedra de Sol, 1957) и как бы ответом на нее, как писал автор рецензии на книгу Эрики Хант поэт и прозаик Бен Лернер [3]. Поэма Паса состоит из одного (!) закольцованного предложения (последние шесть строк повторяют первые шесть), что соответствует любопытному круговому календарю ацтеков, который основан на синодическом периоде обращения Венеры – 584 дня (что соответствует количеству строк поэмы Октавио Паса). Как пишет Лернер, «оба поэта представляют иной порядок времени, другие способы передачи прошлого, настоящего и будущего; оба используют поэзию для исследования иных измерений. Однако внимание Хант сосредоточено на тех субъектах, которые не смогли перепрыгнуть время и превратились в материю, в "камни" под воздействием подобного Медузе Горгоне взгляда тех, кто навязывает доминирующие ритмы дня: "Я должна прорваться или превратиться в камень, – пишет Хант в одном из своих эссе, – в одну из тех статуй, которые, как желают некоторые, должны охранять дверь в прошлое"». 

– Ян Пробштейн

[1] Stein, Gertrude, “Composition as Explanation”, ibid, p. 525;
[2] Stein, Gertrude, “Composition as Explanation”, ibid, p. 529;
[3] Lerner Ben. “Past Imperfect. Jump the Clock: New and Selected Poems by Erica Hunt.” New York, Nightboat, 2020.

ИЗБЫТОЧНОЕ НЕСОВЕРШЕННОЕ БУДУЩЕЕ

Когда дым рассеялся, земли обетованной нигде не было видно. Неоткуда

было позвонить. Негде было вымыть руки. Ни святых праздников, ни

распевания спиричуэл, ни речей чтобы припаять тебя к земле. Не было

причины вставать. Не было остановок. Ни долгих ночей среди предметов

сделанных людьми. Ничего похожего на то же самое. Не было разницы.

Ни содержания книги – просто список требований. Ни историй –

мы получали почасовую оплату. Ни страховок – у нас была временная

работа. Ни музыки – просто корпоративная среда. Ни пристяжных ремней,

весь мир казался небезопасным. Никакой географии, туристы

были как дома, везде одинаковый вид. Никаких библиотек, информации

нет и в помине. Никакой полиции, мы все стали уполномоченными,

никогда не позволяли двусмысленностей, переступить черту.

ИЗБЫТОК

Равен разнице между началом вставания из постели и началом

дня. Избыток равен паузе перед тем, как содержание дня предвкушают

в деталях, которые выливаются из содержимого. Избыток равен

открытой двери в день, остатки сновиденья валяются мусором на кровати,

предшествующее прошлое до того, как его вылечили выводы.

Она слушает телеграммы к себе самой. Какие трещины, эмоции перекрываются?

СТИХИ

Это всё в профиль – то,

что отбрасывают тени

на пол. Разве не видишь?

Когда приколота к стене

бумага, наши привычки кажутся банальными,

список утраченных происшествий тела.

Мы обнаружили, что мы не можем быть чужими

больше и не можем более красоваться

наугад в наших чувствах, прячась

за переменой настроения.

Вместо этого мы вручили себя

без репетиции в руки непредвиденной

Последовательности, полагаясь на свои чувства,

чтобы продвигаться туда, куда шли.

Каждой истории нужно выиграть свою кампанию.

Отсутствующие числа, мешающие цифры.

Мы работаем от начала назад

к концу, выслеживая, где автор оставила свои

отпечатки в тексте, ее избыточную

божественность. И когда верное слово

появляется из ниоткуда,

оно ведет прямо туда.

Какое слово мы искали?

Огонь. В этом свете мы, видимо,

делаем что хотим, размахивая

дирижерской палочкой ума. Если хочешь

двигаться, твои ноги находят нечто

там, над мостиком твоего

носа, чтоб привлечь тебя. Выбирай свои

слова, чтоб услышать, как ты их произносишь.

Свет создается опытом. Без коррекции он застывает

и почти незаметен, собирая пыль. Без него мы склонны видеть

комья, а не пейзаж из которого выпадают голоса людей.

Свет в мозгу – это ты.

ДОМ СЛОМАННЫХ ВЕЩЕЙ

В стране, где общепринято предполагать, что новое

место дает тебе новое происхождение, ведя к иному набору

званий и возможно более возвышенных обстоятельств. В стране,

которая живет заголовками, где объяснения хронометрированы

неправильным набором параметров для группировки

непропорциональных мер лихорадочной и безудержной

жестокости; В стране, где иностранцев с радостью принимают, если они

типичны или естественно натурализованы и подсчитаны.

*

Общепринято подсчитывать каждый предмет; подсчитывать гражданку

и ее собственность чтобы по конституции ограничить ответственность

маркой и названием; после того, как каждый предмет подсчитан, сертифицирован,

в результате, граждане окружены сертифицированным имуществом,

множеством вещей, защищающих личность [1].

*

Предметы тестируются и назначаются для воплощения, и предметы,

таким образом протестированные, получают печать, назначение

ограниченной прочности Домом Сломанных Вещей, священного

подразделения филиала первоисточника.

*

Предметы прибывают свернутыми, обернутыми, несокрушимыми,

блестящими, напоминающими иллюминированный текст, подготовлены для восхищения.

Высокая степень несокрушимости утверждается на бирках, бесстыдно обернутых

в символы великих империй: пирамиду, нимб, железный крест, – чтобы скрыть их истинное участие в атомном царстве с его валютой ржи, праха и пепла.

*

Ведущая исследовательница собирает бирки вечности, привязанные

к пальцам ног вещей, ожидающих тестирования. Она собирает их,

потому что они напоминают ей о правде вещей, что предметы

самоуничтожаются с дня, когда они скатываются с ленты конвейера,

простодушно двигаясь к смерти предмета.

[1] Частично млекопитающее. Частично земледелец. Частично труженик аффекта, конвейер лишенной трения жизни. Частично легенда, выгравированная на памятнике. Эта часть отлакирована. Частично объект неприязни, зависти или вожделения. Частично тело, укрытое от преследований и грязи, немых камней на запятнанной земле. Частично придуманный вторник, чтобы согласовать с подсчетом убитых в среду, где монументы расчленяют память (прим. автора).

***

Никакой сентиментальности не разрешается в Доме, но только

сентиментальность дарует ценность, которая устоит против вычисления,

отставлена в сторону и вычтена из общего веса.

Добро пожаловать в Дом Сломанных Вещей, священный не-

зависимый филиал первоисточника, где мы тестируем более

3 миллионов продуктов ежегодно. Мы делаем гораздо больше, чем просто

тестируем, Мы полагаем что мы – исследователи пределов и возможностей

материальной реальности. Хотя мы уничтожаем телевизоры и тостеры,

мы бы хотели думать о себе как о хранилищах неоспоримых свидетельств.

Источнике потребительской и экзистенциальной уверенности.

УПРАВЛЕНИЕ ВРЕМЕНЕМ

Работа произведения измеряется в горле, распевающем попсовые гимны,

опрокидывая тишину, снимая

точки, симулируя отключение

соблазна, чтоб изобрести эту жизнь как фантомную объективность,

шагнувшую наружу, точно поводок можно настолько растянуть и

оглянуться на груду, раскопать кучу вспомогательных

инструментов           для измерения скорости поклонения

этих атомных часов, коробки цветных мелков для раскраски

деревьев, разрывающих очертания

неба в руке, которая становится ветвями,

трещинами в скалах, чтобы проследить за исповедью воды,

с течением сверхурочного времени, фигура Х вечно практичная, поставлена с ног на голову.

КАЛЕНДАРЬ ОКТАВИО ПАСА

Солнце хлещет в лужи зноя,

то же солнце, что ты округлил до 584 дней,

я ограничусь 365 и не меняю счет,

путешествуя с вихрями, выметающими сферу,

вдыхаем тот же воздух, атмосферу,

глаза закрыты иль открыты, все же соединяют точки,

связывая одно заиканье с другим и

и еще один год запинаний, перескочив

пропуск ударенья и перехитрив жребий еще одного года,

вырвав его из пасти неопределенности.

Не каждому удается

устремится вперед лицом к лицу с солнцем,

Не каждый живет чтобы подтолкнуть часы или

перехитрить взгляд, который превратил бы нас в камни.

Не каждый живет, чтоб разбудить мертвых, если придется.

УДАЧА

Мы не участвовали пока в состязаниях и не выигрывали. Но мы исправим

это – мы сорвем банк и пойдем от одного выигрыша к другому,

победители в розыгрышах, любители лотерей, демоны зеро, ужасная команда

карьеристов, лакая сельтерскую и заказывая книги, которых нет у них

на кухне. Поостерегитесь! Мы оставим полосу везения за собой, как

знак Зорро, как охотничья собака, прильнувшая ухом к земле, ожидая,

когда бросят кости, точно в окно глядя, в которое все видно.

Вперед, пошумим. Это утро для разгула, оно заставляет солнце

всходить быстрее, полу-факт, полу-вымысел. Мы просыпаемся, чтоб свести

концы с концами – свести с концами концы.

ЛОМАНЫЙ АНГЛИЙСКИЙ

причитание

Заверчен в словах

искалечен

переверчен

избитое

простреленное тело

повторяет

раны

вчитывается в боль

неустан

но

или нет

готово

БАГРОВО

уже

или еще

х/леб

прочтен

с/ломан

слог

и от

чуж

дение.

Не

лучше

вспоминать

багрец

Он пере

дает

не

вырази

мую

неж

ность;

он

обна

жает

род

ню

подоб

но

ог

ню

в/ внутрь

сло

манные штаты

пере

да-да–ют-дзинь

не

внятный

и не

поня

тный

в кото

ром

чер

нота по

давле

н-н-на законами

отрезанные

я

зыки

чтоб при

гнуть нас и от/вратить

нас от

отказа от

немоты.

И все ж она (я)

выскажет ли

все сразу

то что было у

нее (меня)

на уме

чьи слова

(глаголы)

вер

нут

достоинство?

восстановит

ли

буквы в неза

мутненный

(незамордован(ый))

полно

-гласный звук как

полно-телый?

мертвые

строки (нау)чают

верному порядку времени

выжигая

зоны собственности

уместность

(на) пряжения

возвращает меня

день за днем

к вариациям вопроса:

как дышать

свободно

несмотря на дребезг оков и

град ударов? Когда слепящий свет

сойдет на нет?

когда слова приведут

к заботе

о далеких краях

о местах за пределами зрения

к пути лучшего сопротивления?

ПО СЛУЧАЮ, МЫ ДЕЛАЕМ ИСТОРИЮ, НА УДИВЛЕНИЕ НАСТОЯЩЕГО

Мы измеряем скорость отсутствием помех.

Мы измеряем безопасность цепочкой промахов.

Мы предвкушаем конец в зависимости от того, кто рассказчик.

В такое время ночи машина зовет тебя по имени и

разговаривает с другими машинами там, где ты живешь, где танцуешь

кончиками пальцев на глобусе, по одному адресу зараз, днем переходящим в ночь.

Машина симулирует небрежную близость с тобой, исправляет

твои ошибки в правописании, словно читая твои мысли, но пропускает другие,

как бы заменяя одни ошибки на другие и огибая правописание по спирали.

Другие машины демонтированы. Они рассказывают другие истории.

Они обращают внимание любознательных, тех, кто желают

уйти с проторенных путей – минуя землю опадающих листьев, долину забвения, по мосту далеко-далеко, минуя флаг выдуманной победы в уголок

побежденных предметов, где необычная любовь почти сокрыта.