Фрэнк О'Хара. Все незнакомые образы раннего утра (перевод Майи Мамедовой и Владимира Кошелева под ред. Анастасии Бабичевой)

СШИТЬ ЛОСКУТНОЕ ОДЕЯЛО ПЕРЕВОДОВ ФРЭНКА О'ХАРЫ

Поэзия Фрэнка О'Хары в переводах на русский язык, как мозаика или калейдоскоп — отдельные яркие фрагменты. Даже просто собрать эти фрагменты из разрозненных публикаций разной степени качества (добрая половина — это «самиздат» в ЖЖ, Стихи.ру и аналогичные блог-платформы, нередко с прямым указанием «попытка перевода») — придется потрудиться. Так что это даже не калейдоскоп. Это скорее лоскутное одеяло, и сначала его нужно собственноручно сшить. Впрочем, это стоит усилий. Неслучайно внутри знаменитой «Нью-Йоркской школы» («группы поэтов и художников — абстрактных экспрессионистов, работавших в Нью-Йорке в течение двух послевоенных десятилетий») исследователи называют О'Хару одним из самых известных участников.

Яркие лоскуты переводов из О'Хары доступны русскоязычному читателю буквально поштучно: даже при очень тщательном поиске можно отыскать опубликованными за последние 15 лет переводы не более 10-15 уникальных текстов. И этим они напоминают само творчество автора: как известно, О’Хара считал свои стихи легкомысленными, записывал их на салфетках и издавал очень малыми тиражами.

При этом яркость поэзии О'Хары безошибочно ощущается даже в таком избирательном переводе: он пишет свою жизнь (а поэзия О'Хары, действительно, во многом автобиографична) как микс из повседневного / узнаваемого / достоверного и экзотического / возвышенного / порой галлюцинаторного.

СЕГОДНЯ

О! кенгуру, пайетки, шоколадные газировки!

Поистине вы прекрасны! Жемчужины,

губные гармошки, плоды ююба, таблетки аспирина! все

то, о чем они всегда болтали

все также превращает стих в сюрприз!

И вещи эти с нами каждый день

даже на плацдармах и дрогах. Они

что-то да значат. Они сильны как камни.

[1950]

TODAY

Oh! kangaroos, sequins, chocolate sodas!

You really are beautiful! Pearls,

harmonicas, jujubes, aspirins! all

the stuff they’ve always talked about

still makes a poem a surprise!

These things are with us every day

even on beachheads and biers. They

do have meaning. They’re strong as rocks.

[1950]

(Из Сборника The Collected Poems of Frank O’Hara. 1971 by Maureen Granville-Smith. Alfred A. Knopf, Inc. Перевод Анастасии Бабичевой, 2024) 

При этом голос Фрэнка О'Хары, обычно как будто не до конца серьезного в собственных стихотворениях, звучит очень личным, искренним и даже уязвимым.

ЖИВОТНЫЕ 

Ты уже не помнишь какими мы были тогда

когда были все еще первого сорта

и настал тот жирный день с яблоком во рту

нет смысла беспокоиться о Времени

но у нас все-таки была припасена пара трюков

и мы завернули за кое-какие острые углы

все пастбище выглядело как наш обед

нам не нужны были спидометры

мы умудрялись смешать коктейли из льда и воды

я бы не хотел быть быстрее

или зеленее чем сейчас будь ты рядом со мной О в тебе

было все лучшее моих дней

[1950]

ANIMALS

Have you forgotten what we were like then

when we were still first rate

and the day came fat with an apple in its mouth

it’s no use worrying about Time

but we did have a few tricks up our sleeves

and turned some sharp corners

the whole pasture looked like our meal

we didn’t need speedometers

we could manage cocktails out of ice and water

I wouldn’t want to be faster

or greener than now if you were with me O you

were the best of all my days

[1950]

(Из Сборника The Collected Poems of Frank O’Hara. 1971 by Maureen Granville-Smith. Alfred A. Knopf, Inc. Перевод Анастасии Бабичевой, 2024)

При всей «штучности» переводов О'Хары, на некоторые его тексты русскоязычные переводчики обращают внимание особенно часто. Например, стихотворения Poem ["Lana Turner has collapsed!"] и "The Day Lady Died" переводили не менее двух разных переводчиков. Пожалуй, самое известное не только для русскоязычного читателя "Having a Coke with You" — не менее четырех. А "Mayakovsky" перевели на русский язык не менее трех разных переводчиков.

При чем тут Маяковский? Одно из самых «свежих» исследований поэзии О'Хары, доступное на русском языке, посвящено именно этому вопросу. О'Хару особенно привлекало творчество Владимира Маяковского, которого он упоминает, цитирует или с которым вступает в «диалог произведений».

ПРАВДИВЫЙ РАССКАЗ О РАЗГОВОРЕ С СОЛНЦЕМ НА ФАЙЕР АЙЛЕНД

Солнце разбудило меня этим утром, громко

и четко сказав «Эй! Я пытаюсь

разбудить тебя пятнадцать

минут. Не будь таким грубым, ты

лишь второй поэт, которого я когда-либо выбирало,

чтобы поговорить лично,

                                           так почему бы

тебе не быть повнимательнее? Если бы я могло

обжечь тебя через окно, я бы сделало это,

чтоб разбудить. Я не могу торчать тут

весь день».

                     «Прости, Солнце, я поздно лег

вчера, потому что разговаривал с Халом».

«Когда я разбудило Маяковского, он был

куда расторопнее», сказало Солнце

раздраженно. «Большинство людей уже

встали, чтобы посмотреть,

покажусь ли я сегодня».

                                          Я попытался

Извиниться «Я скучал по тебе вчера».

«Так-то лучше», ответило оно. «Я не

знал, что ты выйдешь». «Может, тебе интересно,

почему я подошло так близко?»

«Да», ответил я, почувствовав, что мне становится жарко,

и размышляя, что, возможно, оно не сожжет меня

все-таки.

                Если честно, я хотело тебе сказать.

Мне нравятся твои стихи. Я много вижу,

пока хожу туда-сюда кругами, и ты вполне ничего. Может,

ты и не самое великое создание на земле, но

ты не такой, как все. Еще я слышало, кое-кто

говорит, что ты сумасшедший, как по мне, сами они

уж слишком спокойные, а другие

сумасшедшие поэты считают тебя скучным

реакционером. Но не я.

                                         Ты просто продолжай в том же духе,

как я, и не обращай внимания. Ты поймешь,

что люди все время жалуются

на атмосферу, им-то слишком жарко,

то слишком холодно, слишком ярко или слишком темно, дни

 слишком короткие или слишком длинные.

                                                                           А если однажды ты

не показываешься вовсе, они думают, что ты лентяй,

или что ты умер. Просто продолжай в том же духе, мне нравится.

И не переживай ни о том, сколько строк в твоих стихах,

ни о своем происхождении. Знаешь, солнце

светит на джунгли, на тундру

на море, на гетто. Где бы ты ни бывал,

я знало это и видело твои перемещения. Я ждало,

когда ты начнешь работать.

А теперь, когда ты

сам себе хозяин, так сказать,

даже если никто тебя не читает, кроме меня,

ты не станешь унывать. Не каждый

может посмотреть вверх, даже на меня. От этого

больно глазам».

                            «О, Солнце, я так тебе благодарен!»

«Спасибо и помни, что я наблюдаю. Мне

проще говорить с тобой не здесь,

не так. Я не должно спускаться вниз

между зданий, чтобы ты меня услышал.

Я знаю, ты любишь Манхэттен, но

тебе нужно чаще смотреть вверх.

                                                            И

всегда держи мир в своих объятиях, людей землю

небо звезды, как я, свободно и с

соответствующим чувством пространства. Это

твоя предрасположенность, она известна на небесах,

и ты должен следовать ей, даже в ад, если

понадобится, хотя в этом я сомневаюсь.

                                                                       Может, мы

поговорим в следующий раз в Африке, которая и мне

нравится особенно. А теперь засыпай снова

Фрэнк, а я, пожалуй, оставлю маленькое стихотвореньице

в твоей голове, на прощанье».

«Солнце, не уходи!» Я, наконец,

проснулся. «Нет, идти мне должно, они зовут

меня».

            «Кто они?»

                               Поднимаясь, оно сказало «Когда-нибудь

ты узнаешь. Они взывают и к тебе

тоже». Оно поднялось, хмурое, и тогда я уснул.

[1958]

A TRUE ACCOUNT OF TALKING TO THE SUN AT FIRE ISLAND

The Sun woke me this morning loud

and clear, saying “Hey! I’ve been

trying to wake you up for fifteen

minutes. Don’t be so rude, you are

only the second poet I’ve ever chosen

to speak to personally

                                    so why

aren't you more attentive? If I could

burn you through the window I would

to wake you up. I can't hang around

here all day.”

                    “Sorry, Sun, I stayed

up late last night talking to Hal.”

“When I woke up Mayakovsky he was

a lot more prompt” the Sun said

petulantly. “Most people are up

already waiting to see if I’m going

to put in an appearance.”

                                          I tried

to apologize “I missed you yesterday.”

“That’s better” he said. “I didn’t

know you'd come out.” “You may be

wondering why I’ve come so close?”

“Yes” I said beginning to feel hot

wondering if maybe he wasn’t burning me

anyway.

             “Frankly I wanted to tell you

I like your poetry. I see a lot

on my rounds and you’re okay. You may

not be the greatest thing on earth, but

you’re different. Now, I’ve heard some

say you're crazy, they being excessively

calm themselves to my mind, and other

crazy poets think that you’re a boring

reactionary. Not me.

                                       Just keep on

like I do and pay no attention. You’ll

find that people always will complain

about the atmosphere, either too hot

or too cold too bright or too dark, days

too short or too long.

                                    If you don't appear

at all one day they think you're lazy

or dead. Just keep right on, I like it.

And don’t worry about your lineage

poetic or natural. The Sun shines on

the jungle, you know, on the tundra

the sea, the ghetto. Wherever you were

I knew it and saw you moving. I was waiting

for you to get to work.

And now that you

are making your own days, so to speak,

even if no one reads you but me

you won't be depressed. Not

everyone can look up, even at me. It

hurts their eyes.”

                                  “Oh Sun, I’m so grateful to you!”

“Thanks and remember I’m watching. It’s

easier for me to speak to you out

here. I don't have to slide down

between buildings to get your ear.

I know you love Manhattan, but

you ought to look up more often.

                                                       And

always embrace things, people earth

sky stars, as I do, freely and with

the appropriate sense of space. That

is your inclination, known in the heavens

and you should follow it to hell, if

necessary, which I doubt.

                                           Maybe we’ll

speak again in Africa, of which I too

am specially fond. Go back to sleep now

Frank, and I may leave a tiny poem

in that brain of yours as my farewell.”

“Sun, don’t go!” I was awake

at last. “No, go I must, they’re calling

me.”

       “Who are they?”

                                  Rising he said “Some

day you’ll know. They´re calling to you

too.” Darkly he rose, and then I slept.

[1958]

(Перевод Анастасии Бабичевой опубликован в альманахе «Черные дыры букв» в 2017 году)

Кстати, подобные поэтические «диалоги» и даже беседы — не редкость для «Нью-Йоркской школы»: например, у О'Хары есть стихотворение «Джону Эшбери» (его, к слову, тоже переводили не менее двух переводчиков), а у Теда Берригана и Энн Уолдман — посвященные самому О'Харе.

Так и я поддерживаю беседу — называю эту заметку в духе О'Хары и приглашаю читателей познакомиться с несколькими штучными его переводами.

— Анастасия Бабичева

ШАГ В СТОРОНУ ОТ НИХ 

Обеда час, так что время

бродить среди этих гудяще-выкрашенных

такси. Сперва вниз по тротуару

туда где рабочие набивают свои

грязные блестящие торсы

бутербродами и кока-колой, желтые каски 

на них. Они, полагаю, защищают от падающих

кирпичей. Потом на 

то авеню где юбки похлопывают

у каблуков и вздуваются 

над решеткой. Солнце палит, но 

такси колышут воздух. Смотрю 

наручные часы за копейки. Там

коты играют в пыли опилок.

                                                 На 

пути к Таймс-Сквер, где этот знак

пускает дым поверх меня, а выше 

водопад льется легонько. 

Негр стоит в проеме с 

зубочисткой, томно взбудоражен.

По щелчку пальцев блондинки со сцены: он   

улыбается и потирает подбородок. Все   

внезапно сигналит: сейчас 12:40,   

четверг. 

               Неон при дневном свете — это   

великое удовольствие, так Эдвин Денби [1]

написал бы, лампочки при дневном свете тоже.   

Я останавливаюсь съесть чизбургер У  

ДЖУЛЬЕТЫ. Джульетта Мазина, жена   

Федерико Феллини, è bell’ attrice [2].

И шоколад забродил. Дама в   

мехах в такой-то день сажает своего пуделя   

в такси. 

              Сегодня на улице столько пуэрториканцев,   

что она покраснела и потеплела. Первой   

ушла Банни [3], за ней Джон Латуш [4],

потом Джексон Поллок [5]. Но разве   

земля полна ими так, как была полна жизнь?   

А этот ест а тот идет,   

мимо журналов с обнаженкой

и постеров БОЙ БЫКОВ и   

манхэттенновского склада [6],   

который вот-вот снесут. Я  

раньше думал, что там была 

Арсенальная выставка [7].

                По стаканчику сока папайи   

и снова за работу. Мое сердце за

пазухой, это Пьер Реверди [8] «Стихи».

[1956]

ХРУЩЕВ ПРИБЫВАЕТ В ПРАВИЛЬНЫЙ ДЕНЬ

      прохладный благодатный свет

оттолкнут от гигантских стеклянных опор сильным ветром

и все бросается, поторапливается 

                                                              эта страна

имеет все кроме politesse, таксист из Пуэрто-Рико подметил

и пять девушек разных я вижу

                                                      похожих на Пьеде Гимбел [9]

с ее светлыми тоже разбросанными локонами,

                                   так она и выглядела когда я качал

ее дочурку на качелях на лужайке также ветрено было

прошлой ночью мы ходили в кино и вышло, что

                                                                                    Ионеско круче

Беккета [10], сказал Винсент, вот что я думаю, блинчики с черникой

и Хрущев возможно на ковре

в Вашингтоне, не

                               politesse

Винсент рассказывает о поездке своей матери в Швецию

                                                               Ханс рассказывает нам

о жизни своего отца в Швеции, это звучит как Грейс Хартиган

холст Sweden

               вот я иду домой спать и имена дрейфуют в моей

                                                                                                 голове

Пургаторио Мерчадо, Герхард Шварц [11] и Гаспар Гонсалес [12],

            все незнакомые образы раннего утра пока я иду на работу

куда девается все зло года

                                                         когда сентябрь берет Нью-Йорк

и превращает в озоновые сталагмиты 

                                                          свет на черный день

                                                          вот я уже встал

варю кофе, читаю Франсуа Вийона [13], его жизнь, вот мрак

      Нью-Йорк кажется слепит и мой галстук полощет улица

хотел бы я, чтоб его сорвало

                 впрочем холодно пусть что-то греет

                                                                                  мою шею

пока поезд привозит Хрущева на станцию Пенсильвания

      и свет похоже вечный

      и радость похоже неизбежна

      я не сомневаюсь в том, что приносит ветер

[1959]

ПИТЬ КОЛУ С ТОБОЙ

даже веселее чем собираться в Сан-Себастьян, Ирун, Андай, Биариц, Байонн

или маяться рвотой на Травессера-де-Грасиа Барселоны

отчасти из-за твоей оранжевой блузы в ней ты выглядишь как более

                                                                                        счастливый Святой Себастьян

отчасти из-за моей любви к тебе, отчасти из-за твоей любви к йогурту

отчасти из-за флуоресцентно оранжевых тюльпанов окружающих

                                                                                                                 здешние березы

отчасти из-за той секретности которую принимают наши улыбки перед людьми

                                                                                                                          и статуями

сложно поверить что когда я с тобой существует нечто такое неподвижное

такое монументальное такое неприятно-конкретное как скульптуры если

                                                                                                             прямо перед ними

в четырехчасовом свете Нью-Йорка мы колеблемся туда-сюда

меж друг другом как дерево дышащее через свои окуляры

и это шоу портретов кажется лишилось лиц, одни краски

тут вдруг и задумаешься, зачем вообще их кто-то делал                                                                                                                                              Я гляжу

на тебя и лучше на тебя чем на все портреты мира

исключая возможно «Польского всадника» [14] иногда и в любом случае

                                                                                                               он во «Фрик» [15]

куда, слава небесам, ты еще не ходишь поэтому мы можем сходить

                                                                                                                 впервые вместе

факт что ты движешься столь прекрасно хоть немного заботится о Футуризме

только дома я никогда не думаю об «Обнаженной, спускающейся

                                                                                                      по лестнице» [16] или 

на репетиции что когда-то один единственный рисунок Леонардо

                                                                                или Микеланджело вставлял меня 

и что хорошего все эти исследования импрессионистов принесли им 

если они так и не нашли подходящего человека постоять у дерева когда

                                                                                                                      тонет солнце

или то же с Марино Марини [17] когда он не подбирал ездока так заботливо 

                                                                                                                          как лошадь

похоже их всех обманули неким чудесным впечатлением

которое не собираются тратить на меня, и потому-то я и рассказываю

                                                                                                                       тебе об этом

[1960]