Вслед за новейшей американской поэзией: стихотворения восьми поэтов и поэтесс, написанные в диалоге с Джоном Эшбери, Майклом Палмером, Лесли Скалапино, Кларком Кулиджем, Китом Робинсоном и Робертом Крили

К выходу в издательстве НЛО антологии новейшей американской поэзии «От "Чёрной горы" до "Языкового письма"» мы попросили восьмерых поэтов и поэтесс, некоторые из которых выступили и в качестве переводчиков антологии, написать стихотворения, которые вступали бы в диалог с одним из новейших американских поэтов. Результат этой творческой встречи – перед вами. Поэтический опыт американских авторов, напечатанных в антологии, не только остаётся актуальным для русскоязычных поэтов, но и сохраняет свой потенциал развития индивидуальных поэтик и практик письма ныне живущих поэтов, в том числе и младшего поколения. 

Кроме того, вы можете прочесть предыдущий материал, посвящённый антологии новейшей поэзии США – подборку текстов «Языкового письма» в «Дайджесте» Флагов (с предисловием Владимира Фещенко). 

Владимир Аристов

КУЛЬТУРНЫЙ ШОК

(попытка стихотворного диалога с Майклом Палмером)

            Все каналы декодирования забиты шлаком

            Шлак – наш предельный шаг

            В отработанные фрагменты культуры     

            Даже в культи сигналов

            В обгоревший пепел страниц

            Что кружился так долго над морем, над лесом

            Черногалочьей стаей

            И опустился неслышно на всех нас

            Отработанная информация

            Я сделал ее зримой

            Она заполняла все вокруг

            Но жила в ожидании нашего вздоха о ней

            Мы построили бы

            Из таких шлакоблоков

            Наши лимбы –

            Преддверие новых небывалых структур

            Но язык наш сам не в силах себя изменить

            В ожидании молчания великого

            И мы говорим перебежками

            Созерцая наш общий язык

            Нет больше слов – слова отслоились – дискретность

            Нет размена, осталось мычание = молчание музыки

            Бессмертное небо умирает с каждым человеком

            Да и каждая вещь – вселенная

            С разноликими занавесами только,

            Но погибшими и живыми мирами-миражами людей

            Надо жонглировать осторожно, словно подгнившими мячами

            И неведомые силы нужны, чтобы различить, отличить

                                                                                                    от себя на подоконнике

            Брошенный плащ,

            Шприц,

            Раскрытую коробку шоколадных конфет

            В музыку вминая

            Мир в водовороте

            Где тогда кружатся

            Схваченные взглядом и нас захватившие вещи:

            Замша левой перчатки, воронка с узким горлом и бутыль с керосином,

                                                                   табель-календарь за 1961 и 1/2 год

Владимир Кошелев

ВСЛЕД ЗА ДЖОНОМ ЭШБЕРИ

                       историческое повествование
                       полезно только в том случае
                       если в нём соблюдены <...>
                       правдивость и беспричастность
                       которые не могут быть достигнуты
                       при слишком деятельной жизни

1.

Есть поэты, которые учат меня без спроса. Есть поэты, у которых я учусь, ничего не спрашивая. Есть Джон Эшбери, и оказанный им эффект – другого рода: это чужое плечо, на которое можно опереться – взгляд со стороны – случайная встреча – крепкое рукопожатие – звонок неизвестного посреди ночи.

Стихотворение ниже: красное дыхание – поднятая трубка.

2.

                       Мощь свободная и мера львиная
                       В усыпленьи...
                       – О.М.

[Автопортрет. Midjourney]

КОГДА Я PTERODACTYLUS ASHBERYUS

(стихи в известняковом пиджаке)

                        Слепая ласточка в чертог теней вернётся...
                        – О.М.

                        В мерцающих сумерках
                        Плотней ласточек плоть сплетена...
                        – Д.Э.

                       Д.-Р.Т.

Я не вижу тебя неделями, словно титры

за углом геологического среза не видят мать.

На балконах умирают тигры,

пока в халатном лабиринте тусуется тьма.

Никогда не любил площади кроме той, что

срывает твою кофту –

                                       ангелок?

                                                       динозаврик?

Падающий с помоста – штурмует дождик.

Луна-поднос на аудиодорожке тасует завтрак.

Дорогая моя, ночь в кулачном бою

зажата, как двери лифта пробелом между:

это небо равно январю           я не помню тебя а люблю 

Зима вывернула суставы и вытащила из одежды –

                                          Учебником ты чертишь пантеру на сугробе.
                                          Такая же – спит на обложке
                                           – А.П.

в коридор, где разбросаны сиротские конфетти,

и граффити на глазах танцуют, как паучки, –

мои волосы в горячке начинают цвести,

темнота годовая на кольцах зрачков развешивает пучки –

то была карусель, но мы сходим с неё скорее

на холку глиняного холма,

где я – отражение разбуженного карьера,

а тебя, как Жан-Пьера Лео, сопровождает волна

женского рода.

Анна Родионова

Автокомментарий: Этот фрагмент написан в ореоле переводческой работы, которую мы с Антоном Тальским провели вместе, подготовив тексты Лесли Скалапино для антологии новейшей поэзии США. Наверное, одна из самых притягательных и сложных для русскоязычного контекста особенностей поэзии Скалапино — это работа со временем, выраженным в языке. Часто в этом случае речь идёт о континуальности, о долготе, о том, как субъект – tiny self – становится длящейся мембраной между социумом и сознанием. В своём небольшом тексте я пробую поговорить с этой стороной поэзии Скалапино – вообразив, что продолженное время уже закончилось, а память о нём осталась как вспышка, молния, и может быть обещанием (интер)темпоральной эмпатии. 

***

Её содержание. В том возрасте,

о котором нечего говорить. В форме лендинга.

В облаке.

От грозы в конце концов остаётся мечта.

От мечты - течь, ангина.   (В тот год, когда все заболели,

и вторая вода стала сладкой, оставленной под дождем).

Осы в инжире, сигналы оружия, –

от которого «только» страшно.   Как только тёрн.

Как повтор без терпения, бесшумно связавший лезвие.

Молния-лезвие,

и то, что сразу держат в грозе:

угольные – любые – ряды,

их расстояние, в том времени,

о котором нечего говорить,

в форме фразы.

Ульяна Баранова

Вслед за стихотворением Майла Палмера «Тайна в книге...»: 

Майкл Палмер, перевод Аркадия Драгомощенко

***

Тайна в книге
Которая – место
Она, удвоенным домом

И книга, которую ты потерял
Это – место, откуда ты смотришь
как пылает твой дом

Я проглотил порожний иск берегов
ночей подобных потерянным книгам 

АДЕЛЬФОПОЭЗИС

1.

слово, которое мы забыли (одновременно)

битый пиксель в сочленении двух структур

я была белой слёзкой

он был: белый камень (без гендерной дисфории, просто)

или потом другие люди в саду

(я была в ультразвуке

они: мои братья, мужья и жёны)

в ультразвуке в супе

что-то ещё скрепляет меня с хахаха

кроме пробела?

2.

пруд, минус знакомой песни

из «любимки» вычли слова для нас

– займём их место?

(наблюдать за хахаха)

(плакать)

Александр Фролов

Автокомментарий: ...попытка аккомпанировать тексту Кларка Кулиджа «The Maintains» – просачивание в узкие трещины между слов, заполняя их голосами своего письма – становление одновременностью текста оригинала – что-то в духе коллективной свободной импровизации, когда два инструмента не заглушают друг друга, а ведут деликатный разговор – диалог двух поэтик в модальности джаза... Кулидж даёт счёт раз-два-три-восемь... и я ударяю по струне – раз-два-тринадцать – гроздья слов летят на бумагу – звуки танцуют в пробелах – ни тактов, не правил гармонии – только – искра от искры – пространство содрогается от смещенной от порядка пульсации – на одном дыхании – вещь выходит из себя по траектории лёта четырёхмерной осы...

ОСЫ

          Кларку Кулиджу

Жеода Желчь Желоб Жаклин

танцующая пуля в первом лице

во втором поющая я Жидкость костное

солнце обратной водой мечется в лунке

стеной пылится линза степи кострами

покусанная сухая хрустом мысль

антропоцен нафаршированный измами

илом идеологем покрыты страницы

ваших кодексов телекадастров

телемахия телеология кристалл говорит

сквозь чёрный туман знака взорванного

над руинами материи плетью осмеянной

родимая клякса

расползается по листу

лисой поЖара листвой оммаЖа

Жуёт турбиной беременный воздух

икру метающий клубни невидимого

шароиды белков невидимки

видит ли он трансцендентное

мы материю как наощупь слышим мы

на острие языка гремит

Жеода Желчь Желоб Жаклин

это Же ода Же лчь Же лоб Же/а клин

Же Же Же Же/а

ода лчь лоб клин

ика звукоикра в о з д у х а шагами

монетными в мешке думается ягодами

медная крупа покрывалом тёплым

просящим с небес

и лодочник смеётся

обломок весла из зеркала

мы с этой его стороны под водой

там в зазеркалье переправщик

плывёт вертикально для нас или

мы перпендикулярно летим под водой

впаянные в эту ссадину мгновения

по эту сторону с медной мукой в

ладонях бросим вверх накормить

синеглазых птиц синеротые тени

кобальт хвоен колко в мягкое

пшеницы я горловое небо метелится

предлоЖение медная манка просыпается

на затылок дня на рвань тенями света

на чердаке где пьяная где гласная где

голая открыта для долготы

в сырость мяса заслушанная река

или рука воды рукав рука в воде в рук аве

цезарь салатный палководец по дну

мутному роЖдения дню скачет

муравьиная армия меняет колёса

конницы слышишь

ЖЖЖ ЖЖЖ ЖЖЖ ЖЖЖ ЖЖЖ

ЖЖж Жжж жжж жж ж

шшшшшшквалльно было но

уЖе поменяли масло ось свист фетра

хрустящего облака шляпа облокачивается

на персонаЖа зажатого меЖду зубками

чеснока головками

сыра катакомбы в них лето

вмещается гвоздь в швейцарские дырки

часы пустоты коЖа стяга прошнурована

урановыми мухами

каплями кислыми натекает время

в круЖку тела

омега ликует

под тенью шахматного птенца

сахарные пророки переносят буквы

с места на полоЖение

пока газовый чай

на подносе остывает до них рукой

размагнитить на куриную зоркость

на кроличью услугу на медвеЖью нору

их метаморфизм

деклассифицируешь плато до маргинального

свет истерит от приблиЖении материи

кипящей хаосом атомный компот

пролетаешь на красный бинарной точкой

зрачком-альбиносом сквозь плотоядие

матемадЖаз шизопишет слои вечера

порослью наших продувных

светлыми демонами прогулок

по линии эрогенного ребра чья тень семь

миллиардов неустойчивых точек

Живых говорящих кричащих помех

шизопиксели параноиды пенаплоть

телетело цифратесто

вольфрамовое ребро

храмовой пуповиной

оплетает чумные сотые

освещая тёмные монады

антропоцена

биномная яма

архитекстура поЖарного

глаза сЖатого в воздух

оптическая ночь в перспективе zero

затвердевает позвонками паратаксиса

мыльная кость смеётся над нефтяным

инеем набившимся

в порезы плоти знака

смертоносной фигурой нависшей

над сгустками номадических мыслей

алеаторно дрейфующих между

слоев времени

плеоназм тени экранирует

периметр залитый антропоморфностью

воск венозно прорастает

сквозь Жир плаценты праматери

раскачивается ци(е)рккровный лес

нервная ткань тишины вылепленной из

одеревеневшего от кашля ребра

грани архиугольника (архэноида)

кукла роЖдающая куклу

из черепной модальности

стерилизованные модели

сослагательного будущего

шизоклетки тотального мезоморфа

пальпируют зияние потенциалов

на предмет мета в облаке

плазмы потоковых иерархий

разбитое на иксы событие

засыхает узелками загадок

в проливном рукаве солнца

ландшафтной пыльцой замедляется

в орнаменты белковых шрифтов

в двуногую прогулку

по черновикам косами соли хлестать

дочиста добела

краем листа закусить если

лес наблюдает шиповником

исписанные бегом туч лужи в унисон

клеткам тетради в которых я пишу о нём

листьями нефти

Алексей Ларин

Автокомментарий: Сначала я подумал, что вступлю в диалог с одним из поэтических текстов. Однако отправной точкой стал текст Кита Робинсона «ПОЭТИКА» в переводе Яна Пробштейна. «Поэзия – сердце языка. Это то, что остается после того, как все остальное отобрали». «Отбросьте все… и останется поэзия».

После начала войны я постоянно испытываю диссонанс между собой и окружающим миром: под боком кипит человеческий ужас, который мне почти невидим за бумажной стеной повседневной жизни, но к которому я имею непосредственное отношение.

Происходило заражение повседневности политико-милитаристским вокабулярием с соответствующей мутацией языка и восприятия. После прочтения Робинсона мне подумалось попробовать деконструировать эту заразу гомеопатическим методом небольшого текста: сначала насытить и запечатлеть утренний пейзаж автоматического пробуждения. Привыкание, не участие (самого себя в себе, например), но следование установленному положению вещей извне в итоге выбивает субъекта из жизни, оставляя «призрак тела». Состояние безмолвия, отчужденности.

Но в какой-то момент может случится, например, робкая рефлексия на предмет состояния окна, и здесь начинается процесс «отбрасывания всего». Отбрасывания всего категориального, что создает расстояние между: самим собой, окружающим миром. Тогда теряется страх подумать/сказать что-то не то, не «соответствующее установленному положению вещей», даже если эта мысль (или тест, как в данном случае) является «чужой».

В искреннем состоянии «открытости всему» сле_тает расстояние с первоисточником: какие-то фрагменты текстов не только кажутся знакомыми/припоминаемыми, но, более того, в этот момент открывается то, как можно продолжить уже нечужую строку – это воздействие искусства, мне кажется, ощущение взаимного движения. «Я не знаю, что еще сказать о моей поэзии, но я узнаю ее, когда произношу ее». Тихое электричество открытия.

ПРЕ_ВРАЩЕНИЕ

1.

Кафельная биополитика

Ванной комнаты

Воздушная тревога

Кипящего чайника

Последнее предупреждение

Микроволновки о разогретости завтрака

[Капли-парашютисты скользят по стеклу

после бомбардировок ночного дождя –

Цель оправдывает…]

Моторизированный пейзаж

Знаковой системы утра:

Можно не просыпаться (так даже проще)

Призрак тела скользит водомеркой

по адсорбционному слою императивов

накопленного вокруг… – че- 

го?

2.

Окно разрезано рамой на части, еще

Есть окно снаружи и изнутри – сколько

Всего окон в одном слове? –

[о нет, капли скользят снизу вверх]

3.

Пейзаж после би-

того стекла расстояний – между

[ладонями? вдохами?] – вновь –

Кофе со сливками. Ты. Надвига-

ющийся туман со стороны Сухой Самарки.

Ты. Спишь. Твой портрет снится всему

дому. 30 квадратных метров сна

и мягких движений, захваченных

пульсом глубоководного сердца. Тысяча-

рукий/ногий танец тишины. Мы совсем

не стыдимся отсутствия расстояния.

Отсутствия языка. Вновь.

4.

В бесхозном небе длится вибрирующая строка

Полёта неизвестной птицы

5.

Я – там где поэзия

Поэзия – там где не

осталось смыслов

На

конец

то –

05.09.2022 г.

Иван Фурманов

Вслед за стихотворением Роберта Крили «Молитва»: 

Роберт Крили, перевод Яна Пробштейна

МОЛИТВА 

Благослови
что-то маленькое
но бесконечное
и тихое. 

Есть чувства
творящие объект
в их простом
чувстве единого.

Автокомментарий: Текст Крили был найден мной случайно – при самом первом открытии антологии. Интонация «Молитвы» неявно совпала с одной моей полузабытой заготовкой из недавнего прошлого, которая теперь – наконец – получила развитие и завершение.

В своем стихотворении я снова больше спрашиваю, чем утверждаю – всецело полагаясь на внешнюю силу, [только ещё] переводящую бесконечное число возможностей в одну действительность. Полагаюсь на эту силу и иду с ней рука об руку, – упорядочивая хаос в сюжет-движение, – хаос, состоящий из просмотренного «красненького» (в разных смыслах) кино и прочтенной (в те или иные времена) французской литературы модерна.

«Молитва» была найдена случайно – о случае и стихотворение-случай, написанное мной.    

***

как мне: папу – утешить-целовать?,

как: похоронить до конца – стариков?,

и освободиться (?), говоря словами иных/других;

думать о тебе [как-старик-сван] часто, но недолго,

как о кислых щах мо́ники ви́тти, об одежде светлых тонов,

а тебе – как будто

всё равно, что держать в руках –

мужчину-меня, иголку с ниткой, красную книжицу,

карандаш – серебристый и большой, как вся вселенная, –

которым ты [над соловецкими островами] соединяешь звёзды,

готовясь (может быть) со мной расстаться

Святослав Уланов

Автокомментарий: Если раньше меня волновали пространственные отношения между вещами, то теперь к ним более выражено присоединились временны́е. Сейчас я много думаю о регулярностях, цикличностях разного рода. Что может быть регулярнее прогноза погоды? (Газеты.)

Первый текст посвящен Майклу Палмеру: в то время как остальные близкие к Language School поэты ассоциативно монтируют фразы, он чаще маскирует монтажом логические переходы. Weather Report устроен именно так – это рассуждение о временной соизмеримости жизни.

Впрочем, не Language School единой. Второй текст – «Задачи» – развивает ту же тему, но теперь отталкивается от конкретных вещей и готовых формул. Роберт Крили любил лозунг: «No ideas but in things». Интересна смежная идея в кинематографе: «Если удалить все лишние объекты из помещения, то оставшиеся объекты смогут каким-то образом стать психологическим свидетельством личности его обитателя» (Карл Дрейер).

Возможно, знание Крили, что нужно вычесть из языка, чтобы тот свидетельствовал о себе, и делает его идеальным протопоэтом школы языка.

WEATHER REPORT

Ещё не прочитанное

всегда –

память скрытых вещей.

Быть может, гадание;

интересны перечни:

календари, каталоги.

Время и место

взвешены

как приправы на рынке

мер и весов.

Египтяне знали,

когда подходит

пора собирать урожай,

нужно искать межу.

Сейчас это зовут

экономикой внимания,

что значит:

синее небо и золотое солнце

в протяжении

всего.

ЗАДАЧИ 

*

на пересечении плоскостей

человеческая прямая

отображаемая в спираль.

             найти ее душу 

*

дано два глазных яблока.

поделить на всех

*

оценить скорость света в глазах другого

*

составить цепочку превращений

из себя в себя

*

назвать годы жизни