Андрей Войтовский. Поэтический спидран: о книге Андрея Черкасова «Дополнительные поля»

Черкасов Андрей. Дополнительные поля – М.: НЛО, 2023

Среди поклонников компьютерных игр известен такой жанр как TAS: tool-assisted speedrun, то есть скоростное прохождение при помощи дополнительных программных средств. Знатоки TAS разбирают интересующую игру по «кирпичикам», анатомируют игровые механики и виртуальные декорации. При этом правила игры не нарушаются, интерфейс не взламывается: пользователь оперирует лишь теми «кнопками», которые ему доступны, но нажимает их со сверхчеловеческой скоростью и виртуозностью. TAS-прохождение похоже на состязание роботов: игрок «натравливает» свои «ручные» алгоритмы на исходный код, предоставленный разработчиками, и смотрит, что из этого получится.

Можно сказать, что в последние годы Андрей Черкасов занимается подобным tool-assisted-прохождением [1] большой поэтической игры. Все тексты, вошедшие в сборник «Дополнительные поля», написаны в той или иной комбинаторной технике с привлечением широкого спектра компьютерных «орудий». Среди прочего, это генератор случайных чисел и предиктивный набор клавиатуры смартфона (цикл «от одного до десяти»), машинный перевод («восьмиугольный разряд»), частотный анализатор («оттепель (сцепка)») и нейросети, создающие спам-сообщения со ссылками на порно-ролики («из текстов Лики Тилом»). При этом результат применения всех этих инструментов очищен от «шума» и вполне напоминает современную поэзию. Если бы не предисловие Максима Дрёмова, перечисляющего все использованные практики, некоторые тексты сборника можно было бы принять за произведения минималистичной поэзии (с элементом абсурда), которой Черкасов много занимался в первой половине 2010-х годов и которой посвящен его издательский проект «всегоничего»:

   февраль невинномысск театр кукол

   великая китайская стена

   учитель-чай

   вибратор

   нотрдам

   прекрасно

   частное

Восприятие этих строк меняется, если учесть сложную медиаприроду фрагмента. Он входит в found poetry-цикл «клуб 120355932». Этот набор цифр – часть URL-адреса уже не существующей группы ВКонтакте, где публиковались машинно-сгенерированные оптимизационные посты. Роль автора здесь заключалась в отборе и упорядочивании рекламного материала. Как писал Черкасов в первой интернет-публикации цикла: «В постах нарезаны и перемешаны города, знаменитости, товары, сериалы, книги, фильмы, описания порно-роликов, названия морей, птиц и животных» [2]. То, что при первом знакомстве могло показаться авторским самовыражением или «личным бредом», становится «бредом надличным». «Человеческое» здесь осталось лишь в виде смутного следа, как характеристика текстов, на которых обучалась нейросеть. География, культура, секс инкрустированы в поток машинной эхолалии. По её анфиладам автор бережно проводит нас, как по залам кунст-камеры или игровым подземельям.

Следует оговориться, что игра, которую пытается «пройти» Черкасов, создаётся самим этим прохождением. Отсюда базовое замешательство читателя, погружающегося в «Дополнительные поля»: он следит за спотыкающимися, скачкообразными перемещениями (анти)лирического героя в виртуальных языковых средах, которые и создаются скачками и спотыканиями персонажа. Другими словами, машинным оказывается не только субстрат поэзии (например, фразы спам-бота), но и способы обращения с ним. Черкасов не производит отбор сырых кибернетических ингредиентов, чтобы приготовить из них стихотворение, внешне напоминающее классические образцы. Иронические и пародийные интенции здесь также отходят на второй план или вовсе исчезают. Кибернетическая поэзия начинает проходить-пожирать саму себя, и то, что мы видим – подобие искр, летящих от роботизированного краба, отгрызающего собственную клешню.

От этого высокоуровневого описания можно перейти к более детализированному. Например, в экспериментах Черкасова есть аналог «попиксельного разбора» уровней, которым занимаются TAS-спидранеры (в некоторых случаях необходимо управлять положением персонажа с точностью до пикселя, чтобы обнаружить какую-нибудь уязвимость игры, тайный проход или глитч, позволяющий проникнуть в текстуры). В случае с языком пикселем можно считать букву [3]. Примеры комбинаторных манипуляций на таком микроуровне широко представлены в конкретной поэзии, а также в стихах, задействующих сложную игру слов. В интервью [4] Льву Оборину по случаю фестиваля минималистической поэзии в 2021 году Черкасов, среди прочего, обсуждает палиндромы Германа Лукомникова и анаграммы Валерия Силиванова – малые формы, чьи авторы вынуждены постоянно переставлять буквы-пиксели. Подборка Черкасова 2019 года «Скажите что-нибудь» – это длинная череда реплик, состоящих из одной гласной (– А! / – И? / – Я!) и односложных слов, отражающих попытки голосового ввода Google расшифровать дискуссию в Государственном центре современного искусства на тему «Сигнальные системы и новые формы коммуникации». Если считать знаки препинания еще одним аналогом пикселей, то их нестандартное использование также становится разновидностью TAS-манипуляций. В практике Черкасова встречается скобочный коллаж )()( [5], а знак плюса в «Дополнительных полях» служит оригинальным способом разделения фрагментов текста. Интересно, что в сборнике «Тысяча пальто» Павла Жагуна такой «хакинг» осуществляется на уровне пустого знака: один-единственный пробел вносит нестабильность во фразу «сколько об этом всего было сказано глухонемыми незрячим», и она принимает вид «сколько об этом всего было сказано глухонемым и незрячим» [6]. Происходящее при этом резко меняется: в первом случае «глухонемые» говорят, во втором – слушают.

В цикле «от одного до десяти», открывающем «Дополнительные поля», Черкасов ищет поэтически-игровые тайники с помощью целого набора инструментов: сначала генератор случайных числ определяет количество слогов в каждом слове. Полученные числа затем переводятся на один из десяти языков и вбиваются в компьютер без переключения раскладки. Получившиеся последовательности русских букв вводятся в смартфон. Наконец, слова, подсказанные предиктивным набором, занимают место в стихотворении. (Пример: «one» – «щту» – «штурм», и действительно, это слово встречается во второй строке.) Фрагмент итоговой сборки выглядит следующим образом:

   2. (нем.)

   чушь

   карта врат

   чаша акул

   сорта Антарктиды

   твои туши

   тут

   ящерицы языка

   тугой туннель

   среди смертей

   туда

У работы есть еще один контекстуальный уровень (или пасхалка, пользуясь игровым сленгом): цикл написан в качестве либретто для оркестрового произведения поэта и композитора Кирилла Широкова. Таким образом, простые слова обрастают значительным количеством «кибернетического обвеса». Как поле зрения Терминатора, пустые места рядом со словами вспухают данными и статистикой. (Например: «ШТУРМ» – получено предиктивным набором из комбинации «щту», вероятность совпадения с намерением пользователя 48%... «ЩТУ» – результат печати слова «one» на стандартной qwerty-клавиатуре с непереключенной раскладкой; «ONE» – результат работы генератора псевдослучайных чисел на основе вычисления членов линейной рекуррентной последовательности, задаваемой формулой Xk+1=(aXk + c) mod m...) Это и есть «дополнительные поля», вынесенные в заглавие сборника: невидимые бездны информации, дельфинарий кодов, который открывается любому пользователю, если он случайно при работе в браузере нажмет клавишу F12. «Естественное» тонет в «искусственном», рукотворном, опосредованном технологиями. Простые и знакомые слова оказываются как бы побочным продуктом, стружкой или опилками, которые разлетаются в стороны от работы слепых кодовых конвейеров и цифровых сборочных линий. Любой визит в интернет становится «замедленной навигацией по иссыхающим протокам слов» [7].

Еще одна параллель между реалиями геймеров и поэтическими практиками Черкасова – так называемая «манипуляция удачей». В случае с компьютерными играми речь идёт о результатах квазислучайных событий, например, выпадении того или иного бонуса из поверженного врага. Для рядового пользователя здесь действует слепой случай, но с помощью дополнительных инструментов можно взломать «контингентность» внутриигрового мира. Черкасов также использует значительное количество алеаторных методов. Наибольший размах «манипуляция удачей» приобретает, по‑видимому, в случае с поэмой «Йенгив Йовинье». При её генерации текст «Евгения Онегина» был разбит на самые частотные композиционные и языковые единицы. Затем автор перетасовал элементы случайным образом и дважды перевёл их на французский и обратно с помощью Google Translate. Получившийся текстовый массив был отредактирован, чтобы в итоге остались небольшие фрагменты, отдалённо напоминающие связный текст:

   донору донор подарил каплю

   упавшее движение было разоблачено

                  пленительные брызги

   плоскость всплеска            водонепроницаемый план платья

Сложносочинённая техника здесь как будто помогает «победить босса» многовековой компьютерной игры под названием «русская поэзия». Черкасов делает это, лишив пушкинский роман в стихах почти всех узнаваемых черт, всех «орудий», которыми он атакует читателя и саму литературу. В «Йенгив Йовинье» нет ни онегинской строфы, ни сюжета, ни признаков версификации. На поверхность всплывают лишь имена персонажей и отточия (пушкинский текст выпускает их, словно пузыри, утопая в океане кибернетических манипуляций). Также автор оставил несколько ироничных намёков на свое вмешательство и одновременно нелестных характеристик классического текста («поддельные басни», «нечувствительная агитация», «агония муз»). Имя героя появляется лишь однажды в последней строке:

   как будто          Онегин был        временем

Конечно, неверным будет заключить отсюда, что поэт воспринимает всех своих предшественников как препятствия на игровом пути. Вошедший в книгу цикл «связь» содержит посвящение Геннадию Айги и представляет собой один из любимых жанров Черкасова – блэкауты. В качестве основы взяты инвентарные карточки из коллекции Чувашского государственного музея с описанием работ художников, близких к кругу Айги. На всех страницах незамазанными остались только четыре слова, первое из которых «связь»: «связь поля и воздуха», «связь листа и листа» и так далее. Здесь через парадоксальный процесс уважительного вымарывания как будто прославляется поэтическая преемственность. «Побеждённый монстр», словно волшебный помощник, становится проводником на следующие уровни игры [8].

В каком направлении движется подобное tool-assisted-прохождение поэзии, какой трофей ожидает удачливого игрока в конце? В последние годы мы видели множество попыток приручения диких алгоритмов и выстраивания гибридных поэтических сред, способных временно примирить человеческое и постчеловеческое [9]. В отличие от ряда постмодернистских поэтик, сосредоточенных на (анти)утопическом потенциале новых технологий, на рубеже тысячелетий произошла как бы натурализация машинного. Современные авторы, скорее, рефлексируют ситуацию изначальной неразличимости природного и технологического, исследуя пространства симбиозов человека с его медиатехническими фамильярами. Практики Черкасова всё ещё часто описываются в терминах противостояния между человеком и машиной, например, как «укрощение алгоритмов» (Дрёмов). Павел Заруцкий пишет по поводу цикла «восьмиугольный заряд»: «В этой троице – язык, нейросеть и человек – именно последний представляется чужаком, выискивающим в двух системах ошибки...» [10] Но в текстах Черкасова трудно найти прямые «выпады» в адрес компьютеров, роботов, нейросетей. В большей степени его работы демонстрируют  исследовательский интерес к формам машинной жизни и даже некоторую «межвидовую солидарность», стремление поделиться агентностью с компьютерными системами (не об этом ли строки «код дышит / где хочет»? [11]). Кроме того, с подачи того же Максима Дрёмова [12], а ранее – Владимира Друка [13], сами нейросети уже начали подражать Черкасову, разгадывать его, как ранее он разгадывал их. Всё это похоже на эволюционное сотрудничество, а не соперничество – на попытку наведения мостов, преодоления пропасти между «мясом» и «железом». Впрочем, признаки такой «позитивной» программы, противостоящей «негативной» технофобии, не должны заслонять «нулевой» характер стихов Черкасова – то замешательство, вокруг которого организуется опыт чтения «Дополнительных полей». В книге «Насекомые медиа» философ Юсси Парикка пишет о «деперсонализированных психастениях подростков, играющих в Counter-Strike» [14], имея в виду поток телесно-машинных аффектов, в который погружены геймеры. В состоянии подобной психастении (мимикрии, машинального подражания), кажется, пребывает и (анти)лирический герой Черкасова, просыпающийся где-то на перекрёстке информационных супермагистралей, в бульоне из обрывков кода, и с трудом пытающийся нащупать программное ядро человеческого – по ту или по эту сторону экрана.